Как все были рады приезду отца-основателя и княгини! В озере их взяли в круг и, нахваливая, обрызгивали водой. Владимир Георгиевич смотрел на Катю и веселился вместе со всеми. А она с важным видом кружилась, запрокинув голову и потряхивая мокрыми красивыми волосами. Потом затеяли плыть наперегонки к другому берегу, и отец-основатель приплыл одним из первых, оставив позади многих молоденьких жаворонков. Только столяр Жигин, один из поваров да отец Кирилл обогнали его, а на обратной дистанции Ревякин обставил отца Кирилла и пришёл третьим.

Отцу Кириллу было немногим за тридцать. Он возглавлял в княжестве православную епархию, впрочем, столь же немногочисленную, как мусульманская община. Третьим особенным вероисповеданием было протестантство, и протестантов даже больше, чем православных. Но в основном жаворонки исповедовали поклонение богу жизни и света, ограничиваясь уставом и заповедями княжества, выработанными отцом-основателем. Разумеется, и у отца Кирилла, и у муллы Ибрагима связи с Церковью и мечетью оборвались, хотя они считали себя не выпавшими из лона своих религий. А вот протестантов, в отличие от них, опекали русские протестантские общины. Жили в княжестве и евреи, но вне религии своих предков.

Радостной была и встреча с Мариной, невестой Владимира Георгиевича, с которой он намеревался совершить обряд бракосочетания в это воскресенье. По уже сложившемуся обычаю, свадьбы в княжестве совершали на Пасху, на Первое мая, в летнее солнцестояние, на Ивана Купалу, на Илью пророка, в Покров, перед Новым годом, а после Нового года — в день всех домовых и, конечно же, двадцать второго марта, когда пекут жаворонков на Руси в честь праздника сорока мучеников.

Владимир Георгиевич не испытывал угрызений совести в связи с тем, что, спеша к Марине, в дороге изменил ей. С возрастом ой пришёл к твёрдому убеждению, что мужчина имеет право, и коль уж сие право не принято обществом, то достаточно всё держать в тайне. Но правом надо пользоваться. Вот почему он без тени смущения обнялся и расцеловался со своей невестой, глаза которой сияли от счастья при виде жениха. Марина очень гордилась, что сам отец-основатель, чьё имя воссияет в веках, выбрал её в невесты себе.

— Как вы доехали? — спросила она. — Без приключений?

— С, — ответил он игривым тоном. — И с приключениями, и с похождениями, и с проделками. Хорошо доехали, Мариша.

— Слава Богу. Я пойду одеваться.

Из озера мужчины и женщины выходили порознь, и на берегу их ждали одежды в разных местах, на берегу возвращался стыд.

Конечно, Марина ревнует. Ведь всем известно, что княгиня Екатерина Петровна некогда была женой отца-основателя. А тут они всю ночь ехали вдвоём в машине. Быстро одевшись, Марина поспешила под ручку к своему жениху и весь день старалась ни на шаг не отступать от него. После лёгкого завтрака отец-основатель и его невеста пошли показывать княгине Жаворонковой, как идёт строительство замка. Катя не была здесь с Нового года, и за четыре месяца работы здорово продвинулись. Закладка оснований, можно сказать, была завершена. Они стояли втроём на балконе самого верхнего, четвёртого этажа княжеского дворца, откуда хорошо наблюдались все очертания поприща будущего сооружения.

— На кастет похоже, — заметила княгиня, оглядывая огромные кольца — фундаменты башен, соединённые между собой фундаментами межбашенных стен.

— Да, действительно, — весело согласилась Марина.

— Даже в самих словах есть, кажется, родство, — заметил Владимир Георгиевич. — Кастет, кастеллум.

— Кастеллум — это, по-моему, замок? — спросила невеста Ревякина.

— Не по-твоему, а по-латыни, — приобняв её за плечи, ответил отец-основатель. Он заметил, что это обнятие не укрылось от взора княгини, и поспешил продолжить рассказ о наблюдаемых фундаментах: — Итак, самая крайняя справа — это будет Угловая, или Южная, башня, предназначенная для гостей замка. Закладка её фундамента уже окончена. От Угловой две стены ведут к Кухонной башне, что подальше от нас, и вот сюда, на холм, где заканчивается закладка основания башни Ублиетт. Фундаменты донжона и трёх северных башен вы, ваше высочество, уже видели, они были заложены ещё осенью.

— А что вот там? — обратила Катя внимание на новые постройки, затеянные на склоне перед обрывом, возле речки.

— Это будет барбакан, — отвечал отец-основатель.

— Бар... что?

— Барбакан. Площадка перед замком, окружённая невысокой стеной. Эта стена со стороны Волчицы будет создавать нижний ряд зубцов, над которыми встанет вся основная зубчатость замка. Очень красиво. В самом барбакане мы разобьём сад.

— Превосходно! — Княгиня Жаворонкова глубоко вдохнула в себя упоительный весенний воздух. Щёки её горели. Владимир Георгиевич и её обнял за плечи другой рукою. Он стоял среди двух прекрасных женщин, одна из которых была его бывшей женой, а сегодня ночью стала тайной любовницей, вторая — невестой. Обе были красавицы, причём Марина хороша ещё тем, что на десять лет моложе Кати. Владимир Георгиевич мог гордиться как мужчина.

— А теперь представьте, — сказал он, — как вырастут башни и стены, как вознесётся выше всех величественный донжон, как будет вырыт ров, в который вольются воды Волчицы, и по этим водам станут плавать лебеди, как от дворца к Надвратной башне через ров перекинется изящный мост.

— Да-а... — мечтательно промолвила Марина.

— Даже не верится, что здесь, в средней полосе России, когда-нибудь вырастет средневековый замок, — сказала Катя.

— И вы будете его владелицей, — сказала Марина, подчёркивая своё дружелюбие по отношению к бывшей жене своего жениха.

— Мы, — возразила княгиня столь же дружелюбно.

«Кто богат, тот и рогат», — сверкнул в голове у отца-основателя каламбур, и он весело рассмеялся.

И вот теперь, за час до заката, они снова сидели на этом балконе, но только теперь вдвоём — он и Катя. Марину всё-таки увели от жениха по делам предстоящей свадьбы — какие-то там очередные примерки. Владимир Георгиевич пришёл сообщить княгине о пополнении.

Поздравляю вас, ваше высочество, — сказал он. — В то время как население России стремительно сокращается, наше население растёт. К нам приехали трое новичков — двое мужчин и одна девушка, а у Карповых родился сын. Это уже двенадцатый ребёнок, родившийся в пределах княжества.

— Это радует, — отвечала княгиня. — Не желаешь посидеть со мной и попить чаю с ликёром?

Слуга Виталик поставил для них на балконе столик, плетёные кресла, накрыл столик приборами, принёс кофе, ликёр, яичное печенье и зефир, вечно любимый Катей. А ликёром родил отцу-основателю — Владимир Георгиевич очень ценил бехеровский.

— Итак, — сказала княгиня, — сколько же у нас теперь всего жителей?

— На тридцать первое декабря прошлого года, — стал рапортовать Ревякин, — население княжества насчитывало триста семьдесят девять человек. Но сегодня оно составляет триста девяносто семь человек, из которых двести шестьдесят женщин и только сто тридцать семь мужчин. Неслыханное процентное соотношение — шестьдесят пять и тридцать пять. Мужчин почти вдвое меньше, чем женщин. Такого нет ни в одном государстве мира Зато рождаемость у нас в шесть раз превосходит смертность — из родившихся двадцати только двое скончавшихся. Это лучший показатель в мире. Кроме того, я подсчитал, мы держим первенство во всём мире по количеству жителей, имеющих высшее образование, знающих иностранные языки, умеющих играть на музыкальных инструментах.

— А по количеству моржей нас никто никогда не догонит, — добавила Катя.

— Это так, — вздохнул Владимир Георгиевич. — Но что делать с соотношением мужчин и женщин? Придётся в скором времени разрешать многожёнство, гаремы.

— Не думаю, — возразила Катя. — Лучше завезти мужчин откуда-нибудь. Хороших мужчин из неблагополучного региона планеты. Сербов, к примеру. Приднестровцев. Моряков из Севастополя.

— Тогда уж и Черноморский флот перетащить волоком в Волчицу и разместить под Ярилиной горкой, — сказал отец-основатель.