— Слава Тебе, Господи! — выдохнул Сергей Михайлович и перекрестился, что случалось с ним раз пятнадцать за всю жизнь.

Он затормозил в самом начале Дмитровского шоссе. Протёр ладонями лицо, извлёк из бардачка атлас Москвы, полистал, в разделе «Кинотеатры и киноконцертные залы» нашёл: «Эстафета». Тимирязевская улица, 17… …50. На пятидесятой странице его ждал всё-таки Нострадамус. Такая улица была. Прямо за кинотеатром «Эстафета» — Астрадамская.

Ещё через пять минут он прибыл по месту назначения, подъехал к дому, найденному в атласе, и тотчас к «мыльнице» подбежал взволнованный мужчина в плаще, заглянул в лобовое стекло, увидел спящего мальчика, распахнул дверцу и выдохнул:

— Здравствуйте, я — Белокуров.

В сей ночной час, в отличие от Белокурова и Тетерина, которые вовсю бодрствовали, отец-основатель жавороньего княжества всепоглощающе предавался сну. Ему снилось, что он плывёт на «Титанике» и смотрит в иллюминатор на огромных белоспинных альбатросов диомедеа, они красиво парят в небе, и Ревякин зачем-то начинает объяснять своей невесте Марине, что в средней полосе России эти птицы не водятся, ибо последних из них большевики расстреляли в двадцать седьмом году, а которых не расстреляли, тех выдворили из страны в Тихий океан. Вдруг один из альбатросов грозно пикирует, ударяется клювом об иллюминатор, пробивает стекло, и в каюту, вопреки законам логики, валит мощный поток воды. «Титаник» начинает тонуть. Вода очень холодная, и Ревякин в ужасе мечется.

Он проснулся от холода. Постель была влажная — он почему-то очень сильно пропотел. А в окно рвался ледяной ветер апрельской ночи. Отец-основатель решил сходить в туалет, спустил ноги на пол, позёвывая и удивляясь столь неожиданно смелой и новой версии гибели «Титаника», как вдруг под ногой почувствовал стеклянный хруст.

— Что такое... — пробормотал он и тут только в темноте разглядел, что пол усеян осколками, а окно комнаты вдребезги разбито, оттого и такой ветер гуляет по дому.

— Хорошо хоть не порезался, — вздохнул Владимир Георгиевич, поджал ноги, дотянулся до выключателя и зажёг на стене бра. Стало быть, иллюминатор и впрямь разбили, только не альбатросы, а какие-то хулиганы. На полу Ревякин обнаружил камень, завёрнутый в большой лист бумаги. Развернув, он обнаружил послание и стал читать, понемногу начиная волноваться.

«Птички Божии! Настал наш час. Вы беззаботно предполагали, что если перелетели сюда, на берега Волчицы, то мы вас здесь не клюнем? Вы ошиблись. Горе вам! Волчица — жена волка, а волк — символ Ичкерии. Объявляем вам ультиматум. Вы должны как можно быстрее покинуть эти края и возвратиться туда, где вы жили раньше. Это место будет наше. Священная бездна принадлежит нам и только нам. Это наш колодец. А чтобы вы поняли, что мы не шутим, мы будем каждую ночь уворовывать у вас по одной девушке. Сегодня мы начнём с твоей невесты, мерзкий птичник Ревякин. Можешь её больше не искать. Она у нас и будет принесена в жертву священной ночи. Это объявляем тебе мы, ночные чёрные ангелы — Упырь, Нетопырь, Ушан, Шестокрыл, Сипуха, Сова, Филин, Сыч, Неясыть, Ночной Ястреб, Вурдалак и всё наше страшное воинство ночи. Убирайтесь! Горе вам!»

— Шутники, едришь твою двадцать! — усмехнулся Ревякин, но в душе у него заскребло. Что-то подсказывало отцу-основателю, что это не шутка, хотя и выглядело послание весьма литературно.

Оставалось лишь пройти в соседнюю комнату, где спала Марина, и удостовериться, там она или нет её. Но если она там и он вдруг разбудит её, она может подумать, что он захотел лечь с ней, а у Владимира Георгиевича не было никакого желания сейчас ложиться с ней, ибо он всё ещё чувствовал себя не отдохнувшим.

Но, ещё раз прочитав послание, он всё же отправился. Марины не было. В комнате царил порядок, за тем лишь исключением, что одеяло с кровати обиженно и скомкано переместилось на пол. Неужели его не очень серьёзные предчувствия сбылись? Он всегда пошучивал, что если есть жаворонки, то рано или поздно должны появиться и совы. Он помнил детский ужас, когда мама читала ему сказку Ивана Франко про ворон и сов, как кровожадные совы по ночам таскали и пожирали маленьких воронят.

Ни в туалете, ни в кухне, ни в прихожей Марины тоже не обнаружилось. Входная дверь оказалась открытой. Ревякин жил в двухкомнатной квартире в одном из углов четырёхэтажного княжеского дворца, на первом этаже. Квартира его имела свой отдельный вход, а также дверь, через которую можно было проникнуть во дворец.

Только теперь до отца-основателя дошло, что Марину и впрямь похитили. Сделано это было тихо, бесшумно. Вероятно, похитители, прокравшись в комнату Марины, осторожно усыпили её хлороформом. Немудрено, что Ревякин не проснулся — он ведь так плохо спал в предыдущую ночь.

Он проверил вещи. Ничего не пропало, кроме Марининых сапог, пальто, шапки, платка, ещё кое-какой одежды.

— Нет, не может быть, это розыгрыш, — бормотал Владимир Георгиевич, одеваясь. Его уже начинал колотить озноб страха. Что значит «принесена в жертву священной ночи»? Изнасилована? Истерзана? Замучена до смерти?

Слух его, ставший напряжённым, уловил, как на подоконник выбитого окна с лежим стуком села птичка и сказала: «Чуин, чуин». Чечевичка — карподакус эритринус — мгновенно определил орнитолог. А может быть, это уже душа Марины прилетела попрощаться? Он сделал шаг в сторону окна, но птица тотчас упорхнула. Чего бы это ей среди ночи разлётывать?

Тщательно заперев наружную дверь, отец основатель открыл внутреннюю и прошёл во дворец. Пред ним вырос охранник Витаутас, литовец.

— У вас выбили окно? — спросил он.

— Хороша же у нас охрана! — возмутился Ревякин. — Почему с моей стороны никто не дежурит?

— Вероятно, бросились к замку, — моргал глазами литовец.

— Это ещё зачем?

— Там какое-то наводнение.

— Что ещё за наводнение? Волчица из берегов вышла?

— Я пока ещё не знаю.

— Княгиня спит?

— Кажется, да.

— Ступай, подежурь под моими окнами. Там кто-то стекло высадил мне камнем.

Отец-основатель поднялся на лифте на четвёртый этаж, в апартаменты княгини Жаворонковой. Она уже встречала его:

— Знаю, мне позвонили.

— Что ты знаешь?

— Что ублиетку рвёт.

— Как, то есть, ублиетку рвёт? — воскликнул Ревякин, чувствуя, как у него поехала крыша. — При чём тут ублиетка! На вот, смотри!

Он протянул ей послание от ангелов ночи. Катя быстро прочла его, откинувшись, прислонилась спиной к стене:

— Дождались!

— Кто это может быть, как ты думаешь?

— Тут и думать нечего, — сказала бывшая жена. — Тамерлан.

— Какой ещё Тамерлан? Завоеватель Азии?

— Если б Азии! Он на всю Россию замахивается. Тамерлан Исхоев. Один из главнейших лидеров чеченской мафии. Молодая, активная, вездесущая сволочь.

При известии о Чечне Ревякин ещё более пал духом. А ведь и впрямь, в послании говорилось о волке, символе Ичкерии.

— С Мариной пока всё в порядке? — спросила Катя.

— Какой там всё в порядке! Украдена.

— Как украдена? А ты где был?

Он коротко рассказал о том, как проснулся и что обнаружил в своей квартире.

— Всё, нам крышка, — подытожила его рассказ бывшая жена. — Лёшка в отъезде, и они спокойно возьмут нас за глотку. Говорила же я ему: «Пока не утрясёшь все споры и разногласия с Чечней, не уезжай!» Он не послушался. Говорил, не сунутся, не посмеют. О, русская беспечность! Когда же в нас проснётся бдительность?