— Недавно, — заговорил он весёлым тоном, — мне рассказали одну весьма забавную историю соблазнения.

— Ну-ка, ну-ка! — оживлённо крякнул водитель.

— Женатого мужчины замужней женщиной? — спросила Элла.

— Отнюдь. Незамужней женщины неженатым мужчиной. Дело было так. Они познакомились на свадьбе. Его друг женился на её подруге. Молодожёны во что бы то ни стало, мечтали обженить его и её. Его, допустим, звали Ваня, а её Маня.

— Из анекдота? — спросила Элла.

— Допустим. Маня Ване сразу приглянулась, а вот Ваня Мане — нисколечко. Подруга слишком сильно нахваливала его ей перед знакомством — мол, и умница, и красавец, и образованный, и языки знает, и элегантный, и танцует хорошо, и всё такое прочее. А когда Маня Ваню увидела, он показался ей не таким уж красивым, молол всякую чушь, и она решила о нём: развязный и избалованный нахал.

— Типа главного редактора газеты «Бестия», — засмеялась ехидная гидра, будто догадавшись или даже зная, что Белокуров рассказывает собственную историю соблазнения им Тамары.

— Ну да, типа него. Кстати, мой сотрудник Схеман придумал сегодня для меня другой титул — главный бестиарий.

— Схеман! Ну и фамильичка! А главный бестиарий — хорошо. Ну-ну, и что там дальше про Ваню и Маню?

— Дальше интересно. Хватило бы на отличнейшую повесть. Ваня стал за Маней ухлёстывать, а она от него воротит нос, да и всё. Год целый проходит, сближение минимальное. Он ей к праздникам и на день рождения драгоценные подарки дарит, водит её в Большой театр и всякие иные театры, даже к Педектюку. Из театров он неизменно провожал её домой, и она приглашала к себе, а её родители угощали Ваню чаем с вареньем, недоумевая, почему Маня не хочет замуж за такого хорошего человека. К тому же у него квартира, а они вчетвером в двухкомнатной ютятся — в одной комнате Маня, а в другой — её папа, мама и брат-первоклассник. Брату бы комнату освободить очень желательно. А ситуация застряла на грани между миром и войной, между свадьбой и женитьбой. И вот наступает день — четвёртое октября девяносто третьего года.

— Это когда по Белому дому палили? — спросил водитель.

— В точности тот день, — кивнул главный бестиарий. — Ваня по Белому дому не палил. Не был он замечен и среди защитников Конституции и Верховного Совета. Он весь день вертелся там вокруг да около, а однажды его даже ранило — пуля попала в угол дома, и осколок стены повредил Ване щёку. И именно в тот миг его, подлеца, осенило, как добиться любви Мани. Вернувшись вечером к себе, он надел камуфляжку, вышел в полночь из квартиры, взял такси, доехал почти до самого Белого дома, чтобы посмотреть, в каком он состоянии в полночь, а оттуда отправился к Мане в Фили. Приехал уже около часу ночи, в подъезде ещё раз расковырял раненую щёку, чтобы кровушка потекла, и в таком виде позвонил в дверь. На его счастье, Маня открыла сама. Увидев его, побледнела. «Спрячешь?» — спросил он с пафосом. «Что?» — спросила она. «Меня», — сказал он. Тут она ему: «Бо-о....... хм... «Ва-а-анечка!» Догадалась, откуда он. Вернее, откуда он якобы. Тихо провела в свою комнату, стала ухаживать за кровавой раной, принесла бутылку коньяку, и та-кая у них ночь любви состоялась... В общем, Ваня говорит, что ночь любви была необыкновенно бурная. Утром он её уже тащил в загс. И, что самое забавное, в ту же ночь Маня почувствовала в себе, как пишут в романах, новую жизнь. И родила ребёночка ровно девять месяцев спустя, четвёртого июля следующего года.

— Молодец мужик! — восхитился водитель. — Это ж надо, как смекнул охмурить. Ну а потом-то Маня узнала о его хитрости?

— Узнала, — вздохнул Белокуров. — Он же сам ей по глупости и рассказал. И хотя брак у них к тому времени уже был крепок и малышок народился, а всё же героический облик Вани после этого несколько померк.

— А я б на месте Мани ещё больше Борю полюбила... то есть Ваню, — сказала Элла лукаво. — За его хищное коварство при достижении желанной женщины.

— И не дурак, — похвалил водитель. — Сообразительный. А главное — не подставлял свою башку в Белом доме.

— Всё, приехали, — оповестила Элла. — Вот он, обещанный деликатесный рай.

Из автомобиля они отправились в магазинчик. Там Белокуров покупал всё, что под руку попадалось: икру, сёмгу, маринованные щупальца осьминогов, готовый салат из креветок и раков под майонезом, сыр рокфор, свежую клубнику в коробочке, ананас, киви, свежие грибы, ветчину, сырокопчёную колбасу.

— Кончики слоновьего хобота есть? — спросил он.

— Вроде нет, — недоумённо оглядевшись по сторонам, сказала продавщица.

— А бывают?

— Пока не завозили.

— Если завезут, позвоните мне по этому телефону, — он протянул свою визитную карточку. — Дайте ещё бутылку «Смирновской можжевеловой», шампанское, сок из гриб-фрукта.

— Из грейпфрута?

— Да, из гриб-фрукта. Правильнее гриб-фрукт.

— Всё, уходим, и так почти весь магазин скупили.

— Подожди, мы достаточно для Василия купили постной еды?

— Достаточно, достаточно, облопается твой Василий грибами с клубникой.

— Сколько с меня?

Расплатившись, вышли из магазина. На улице Белокуров спросил:

— Так что, он не уехал вчера?

— Кто?

— Василий.

— Человеколюбивый Василий над людьми не творил насилий, но люди об этом не знали и насилье над ним совершали.

— Это Олега Григорьева стихи?

— Это мои стихи! Хотя, конечно, подражание Григорьеву, признаю. Ах, какая весна! Как я люблю запах весны!

— Потому что вы с ней пахнете одинаково, — сказал Белокуров.

Они вошли в подъезд её дома, стали подниматься по лестнице, как вчера. Она придержала его, встала на ступеньку выше, обвила руками его шею, сказала:

— Как бы я хотела, чтоб ты пришёл тогда, четвёртого октября, ко мне, а не к ней, и сказал мне, а не ей: «Спрячешь?»

— Ты бы спрятала?

— Глубоко-глубоко.

Наконец настало время для поцелуя. Всё опять повторялось, как вчера. Может быть, Василий и впрямь передумал ехать к своему священнику? Проспал? Заболел? Приревновал?

— Пойдём, — прошептала Элла, беря Белокурова за руку и ведя за собой. Ключ вонзился в замочную скважину, дверь распахнулась.

— Василий! — крикнул Белокуров, входя следом за Эллой.

— Что ты кричишь? — закрывая дверь, проворчала Весёлкина.

Белокуров заглянул в комнату, в кухню. Василия нигде не было.

— Остались туалет, ванная и кладовка, — сказала жена Василия. — Может быть, вы снимете плащ и поставите сумки на пол? Идёмте, мой дорогой, в комнату, я хочу кое-что подарить вам.

— Подарить? — переспросил он пересохшим вдруг ртом. Он ещё ни разу не изменял Тамаре.

В комнате Элла вскочила на стул, порыскала взглядом по полке, выудила одну книжку в мягком переплёте, спрыгнула и протянула подарок Белокурову. Он взял, рассмотрел обложку. Это был Монтерлан — «Бестиарии».

— Спасибо, милая радуга, — прошептал Белокуров, кладя книгу на стол.

— За что? — прошептала Элла, подходя к нему вплотную.

— За всё, что уже было между нами. За то, что у меня поселилось вот здесь со вчерашнего вечера. — Он постучал себя пальцем по груди. — И за то, что сегодня нет Василия.

Грех — явление заразное. Если, допустим, на просторах европейской территории России согрешит один человек, то невольно ещё десяток-другой, которые, может быть, грешить и не собирались, непременно поддадутся грехопадению. Тем более удивительно, что Сергей Михайлович и Евдокия, проведя вместе весь вечер четверга, всю ночь и всё утро пятницы, так и не переступили ту грань, за которой добрые и нежные друзья становятся любовниками. В полдень он покидал её превосходную квартиру в знаменитом доме на набережной, в котором расположен кинотеатр «Ударник», и всё его существо было переполнено законным недоумением. Огромная квартира, в которой двое, мужчина и женщина, провели наедине друг с другом часов десять, так и не стала свидетельницей победы мужчины над женщиной!