— Алуэтт? — удивился Белокуров. — Жаворонок по-французски?

— Такова прихоть князя, — вздохнул отец-основатель. — По государственному устройству наше княжество — уставная монархия. Глава государства — князь. Уставной орган — совет отца-основателя, то бишь я плюс четверо моих советников — по сельскому хозяйству, по финансам и планированию, по экономике и строительству, а также по идеологии, образованию и культуре.

— Готов стать советником по печати и информации, а Сергей Михайлович — по раскопкам и черепословию, — сказал Белокуров.

— Спасибо, я подумаю, — улыбнулся отец-основатель. — Итак, помимо основной территории мы владеем несколькими земельными участками, разбросанными по округе. Мы называем их колониями. В колониях мы имеем также свиноферму и мясо-молочный комбинат, довольно большое поголовье коров и свиней. Здесь у нас есть овцы и козы, тоже в немалом количестве. Небольшая конюшня. В будущем запланировано строительство крупного конного завода.

Говоря это, он вёл их на высокий холм, с него открывался вид на реку и на долину, в которой раскинулось окружённое холмами и лесами княжество. Следом за отцом-основателем и его гостями шли толпы жителей этого карликового государства во глубине России, все наряженные в балахоны: женщины — в темно-красные, мужчины — в тёмно-синие. Тетерин обратил внимание, что женщин гораздо больше, чем мужчин, и много красивых и молодых. Сергей Михайлович чувствовал, как ему делается всё хуже и хуже, и именно от того, что всё это было и не сон, и не явь, а нечто среднее, непонятное, невероятное, будто он и впрямь был персонажем, какого-то накрученного романа или фильма. Втемяшилось же в голову такое! Аж подташнивало, до чего противно, и хочется проснуться дома, живым и обыденным, таким, как всегда. Но, впрочем, углубляясь в эти гниловатые мысли о собственном небытии, Сергей Михайлович должен был признаться себе, что они и раньше давно уже посещали его — и когда он стал зарабатывать у новых русских огромные бабки, и ещё раньше, когда рухнул монолит страны, когда умер отец, когда из отцовской брови вырвался и вырос тот буйный и непокорный волос, когда лопнули все запреты, когда ожили и сошли с постаментов памятники, когда сатанинская, изогнутая змеёй и перечёркнутая сверху вниз буква заменила собой привычное соединение креста и полумесяца, жившее доселе под видом серпа и молота.

Отец-основатель продолжал хвалиться достижениями живородного хозяйства, оранжереями, посевными площадями, теплицами, производством льна, охотничьими и грибными успехами, рыбной ловлей, кожевенной промышленностью.

— Трудно поверить, что при таком небольшом населении... — сказал Тетерин.

— Жизнь по Солнцу! — торжествуя, произнёс отец-основатель. — Только она способна вдохновлять людей на труд, на радости, на свершения. Она делает их бодрыми, активными, трудолюбивыми и жизнелюбивыми. Вы сами убедитесь в этом, и очень быстро. Живя в окружении пассивного и вялого населения России, жаворонки, то есть люди, предпочитающие рано вставать и вовремя ложиться спать, теряются, становятся такими же, как все. Здесь мы освобождаем их от тяжкой обузы, которую представляют собой соотечественники, и они расправляют крылья, душа их дышит и поёт, они становятся теми, кем создал их бог Солнце. Но мы продолжим нашу беседу после. Теперь прошу вас встать вот тут. Если душа подскажет вам, что вы хотите сделаться такими же, как мы, не стесняйтесь, молитесь, поклоняйтесь, сбрасывайте с себя тяжкое бремя накопленных предрассудков.

Белокуров и Тетерин встали чуть в сторонке от отца-основателя и остальных главных лиц княжества, включая княгиню, фрейлину и, по-видимому, членов совета.

— Во имя Солнца всемилостивого и всемогущего! — возгласил отец-основатель. — Солнце, милостиво будь к нам, птицам твоим. Солнце, в лике которого Бог Отец и Бог Сын и Бог Дух Святой, и Аллах, и всякое верховное божество является на землю, чтобы питать жизнь и дела наши, снизойди до нас, выгляни и открой день новый, дабы мы могли послужить тебе верой и правдой.

Тут он встал на колени, и все последовали его примеру. На востоке вот-вот готов был прорезаться первый луч. Белокуров и Тетерин переглянулись, оба дружно вздохнули, делать нечего, встали на колени.

— Слава тебе, бог Солнце, слава тебе! — продолжал громко молиться отец-основатель. — Царь небесный, оживитель душ наших, приди и вселись в сердца наши, очисти нас от ночной тени и подай нам жизненные силы, ибо мы всем сердцем поклоняемся тебе, богу единому и самому светлому.

Тут все поклонились, припав лбами к земле. Тетерин и Белокуров вновь переглянулись, но на сей раз не последовали примеру солнцепоклонников.

— Не поднимем лиц наших от сырой земли, покуда не явишь нам светоносный лик свой, Ярило-бог! — прозвучал несколько приглушённо голос отца-основателя. — Явись, бог Солнце, явись нам! Благословенны будут птицы-жаворонки твои, исшедшие из гнёзд своих во сретенье тебе.

В следующий миг Тетерин вздрогнул. Он ожидал, что рассвета предстоит ждать ещё сколько-то, но первый луч солнца вдруг ужалил его прямо в глаза, и мощный дружный вздох облегчения и радости прокатился по множеству рядов солнцепоклонников, покрывших собою весь обширный холм, сверху донизу. Это впечатляло. Чувствовалось, что отец-основатель хорошо знает, когда именно проклюнется рассвет и когда надо произнести последние слова предрассветной молитвы.

— Ух ты! — послышался шёпот Белокурова.

— Слава тебе, Солнце наше, слава тебе! — воскликнул отец-основатель, отрывая лицо от земли и выпрямляясь, но не вставая с колен.

— Отче наш, Иже еси на Небесех... Аллах уакбар! Аллах уакбар!.. — одновременно возгласили двое других солнцепоклонников, стоявших вблизи Ревякина. Ясное дело: один православный священник, другой — мулла. Интересно, как к ним относятся патриарх и муфтий...

Теперь уже все вокруг что-то бормотали, кто-то собственное, кто-то повторял «Отче наш», кто-то следовал за муллой, но никто почти не молчал. Только Тетерин и Белокуров. Это продолжалось всё время, покуда диск солнца выпрастывался из-за горизонта, а когда он наконец весь вышел наружу, отец-основатель встал с колен и громко произнёс:

— Поздравляю вас, жаворонки, с новым днём Солнца! Проживём же его так, как предписывает нам устав, и начнём его с омовения, как и начинали со дня нашего первого поклонения.

Все стали подниматься с колен. Вставая, Тетерин ужаснулся, услыхав, как внутри него молнией промелькнул голос ченосца Святослава Зиновьевича, пропищавший: «Че наш, иже еси на небесех...» Тошнота подступала к горлу Сергея Михайловича, судорога скрутила грудь, и его бы вырвало, если бы желудок не был пуст.

— Боже! Куда меня опять занесло! — произнёс он. — Из Ч в Ж. Из одного кощунства в другое!

— Да, — раздался голос Белокурова. — Есть что-то кощунственное во всём этом. Идёмте посмотрим, как они будут нырять нагишом в реку.

— Надо ли? — усомнился Тетерин. Он сел на землю и стал смотреть на солнце. Впервые в жизни оно было противно ему.

— Может, и не надо, — согласился Белокуров и сел рядом с Сергеем Михайловичем. — Ну что, выспимся тут и поедем куда подальше?

— Пожалуй, — кивнул Тетерин. — Только куда?

— К тому священнику... Недалеко отсюда, часа полтора-два езды. У меня есть адресок. И там встретим Пасху, как положено христианам. Ведь мы же православные. Только заблудшие. Нам пора туда. Сразу надо было туда, да я вот в ночных страхах не сообразил, сюда приехал. Приехал, нечего сказать! К язычникам.

Белокуров достал сигарету и закурил. От сигаретного дыма Сергея Михайловича ещё больше замутило, и он с неприязнью отодвинулся от Белокурова.

— А мне показалось, что вы с княгиней Жаворонковой приглянулись друг другу, — сказал он с усмешкой. — Не жаль будет?

— Нет уж, нет уж! — засмеялся Белокуров. — Хватит с меня любовных приключений! Они слишком больно наказуются.

— Хорошо бы прямо сейчас уехать, — вздохнул Тетерин. — А не то я чувствую, что хряпну по башке и отца-основателя чем-нибудь тяжёлым.