Я приняла душ и легла в постель, завернувшись в одеяло по своему обыкновению. Пролежала долго, пока не начала вспоминать Ина. Глаза, руки, запах. Мне стало жарко. Одеяло я скинула и уснула. В моем сне я снова была с ним. Он целовал меня, я отвечала, потом чувствовала его руки на своем теле, прижималась теснее и позже, когда волна удовольствия родилась где-то там, внизу и раскатилась по всему телу, ударив в голову нереальным светом, я проснулась и поняла, что поймала первое в моей жизни удовольствие. Мне очень не нравится слово «оргазм», но это был именно он, и я заулыбалась счастливо. Я совершенно нормальная девочка!

Только вот душа моя все еще стремилась к нему, даже после взрыва. Как он спит? Не получил ли травму? Что ест? Хорошо ли ему? Скучает ли он обо мне? Я скучала, очень скучала! Ин, приезжай скорее, пожалуйста…

Жаль, что я не могла плакать.

— Ну, что ты думаешь? — спросила Натали, намекая на Динь.

— Очевидно, что они оба влюблены. Надо бы помочь. Подтолкнуть.

— Может, подпоим ее в «Ксавье» и отправим к Марку? Ох, нет. Это предательство. Нельзя.

— Даже если бы мы и сделали так, этот влюбленный чёрт не взял бы ее. Он ждет ее любви, а не пьяной ласки.

— Ты права, Ир. Так что делать? Она страдает, моя Лакришка, — Натали попыталась не плакать.

— Она ведь сегодня полыхала не просто так? Что-то «прочла» в тебе? Не отвечай. Сама понимаю, дар-это личное. Так вот, дождемся, когда она «прочтет» его. И уж если после такого Лакри не поймет, что он ее любит и она любит его, тогда и напоим козявку рыжую! Беса ей упускать нельзя! О нем такие слухи ходят! Бог в постели!

— Окей!

И разъехались по домам, довольные друг другом.

Я ехал на такси в столицу. Опаздывал уже! Очень хотелось сделать Динь сюрприз и поздравить ее самым первым, ровно в двенадцать ночи. Ее день рождения завтра, но я уже не мог сидеть, разбирая ошибки и дожидаясь конца последней игры, тем более не своей команды. Пришлось по- мужски поговорить с Филимоновым и тот отпустил меня в ночь, вместо утра.

Ну, таксиста я накошмарил, дару поддал, и он полетел быстрее. Где же ты моя черная каракатица? С тобой мы бы были уже в пригороде.

Мы подскочили к моему дому, я пульнул в таксиста пачкой банкнот и помчался помыться, переодеться, причесаться. Взять подарок. До сих пор были сомнения, что Динь его примет. На случай отказа, придумал произнести речь, надавить на жалость моей козявки и…блин, лишь бы получилось!

Метался по дому голым после душа, раскидывая одежду. Потом, одумался. Честно, как на свадьбу собирался. Надел чистую рубашку и джинсы. Прости, Динь, я бы надел смокинг, но ты просто посмеешься надо мной. Я бы и сам посмеялся.

Потом каракатица, цветочный магазин и вот я у ворот козявки с огромным букетом красных роз и коробочкой с подарком в кармане. Все я понимал. Красные розы- это пошло. Но, блин, они мне понравились и точка!

Натыкав код на воротах, ввинтился аккуратно и короткими перебежками (дед Динь был дома и вряд ли обрадовался тому факту, что к его внучке ночью лезет здоровый парень, громила, каких поискать) доскакал до ее крылечка.

Дверь не заперта…

Я уже в доме и вижу ее. Все, успел. Девочка моя любимая.

— Инь!!!!! — надо было видеть ее лицо, пока она бежала ко мне с другого конца своей студии.

Я побросал на пол и огромный букет и куртку, которую принялся стаскивать, когда увидел ее… Она подбежала и я поймал свое чудо в объятия. Она уткнулась мне носом в шею, вызвав моментально волну нежности и возбуждения. И защебетала что-то. Я даже не слушал, что она говорила. Просто наслаждался ее теплом и звуком ее голоса. Я прижимал ее к себе и ножки ее, офигительно стройные и длинные, болтались в воздухе. Я принялся, как обычно снимать ботинки нога об ногу, получилось, и я с Динь в охапке, прошел в ее светлый дом.

— Лакренция, с днем рождения, дорогая! — я поцеловал ее макушку.

— Инь, как же ты так? Я ждала тебя завтра! А ты здесь. Как здорово, — ей здорово?

Знала бы она как мне сейчас здорово. Ждала. Скучала. Еще и обнимашки. Похоже, что день рождения был не у нее, а у меня. Сплошные подарки. Только я об этом подумал, как козявка с писком: «Букет какой». Начала вырываться. Отпустил, а что делать-то?

Она добежала до букета, и, уцепив его своими маленькими ручками, обняла, как самое ценное в своей жизни. Лучше бы меня, но я был так рад ее видеть, что согласился и на букет.

— Инь, это мне? — она сияла глазами, улыбкой, но мой чертов язык снова лупанул.

— Нет, козявка, это твоему дедушке! Отдай немедленно!

— Дурак! — и столько чарующей нежности в голосе, что я застыл и дышать забыл.

— Я точно дурак. Не в ту дверь пошел. Давай букет. Мне к деду твоему, — я направился в прихожую.

— Не уходи, — донеслось до меня, и я не сдержался.

Ломанулся к ней, обнял и поцеловал. Она не вырывалась, но застыла и снова не ответила. Я, не в силах оторваться от ее губ, продолжал целовать как шальной. Букет она уронила. И я очнулся. Оторвался от нее и прислонился своим лбом к ее лбу. Старался унять грохотавшее сердце. Отпустить ее не мог ни за что. И тут она заговорила.

— Инь, ты мне очень нравишься. Я без тебя скучала и очень тосковала. Я не хочу тебя потерять. Поверь, я пробыла тут без тебя неделю и чуть не сошла с ума. Ты просто дай мне немного времени. Я понимаю! Я все понимаю! Только дай мне время и я сама попрошу тебя о поцелуе. Ты может, удивишься, но я еще и умолять буду, ты ведь еще в сентябре напророчил, что мне придется это делать. Я теперь точно уверена, что все это как-то связано с даром. Этот мой постоянный ступор в движении к тебе. Я совершенно нормальная! И как все девушки мечтаю о том, чтобы быть счастливой. Ин, дар не пускает. Но, если честно, то я уже готова на него плюнуть и быть с тобой, если ты этого захочешь. Если я ошиблась в твоих чувствах, просто скажи, и я постараюсь не умереть от разочарования.

Теперь я точно знал, что она меня любит.

— А теперь послушай меня, — я оторвался от нее и встал напротив, чтобы видеть ее всю.

В первую очередь глаза. Я должен был видеть их.

— Я слушаю тебя, Инь.

— Лар, я влюбился в тебя сразу, как только увидел. Первого сентября по дороге в школу. И видел твое свечение и цветок твой запомнил. Ждал тебя у школьных ворот, а ты прошла мимо. В классе ты заметила меня последним. Самым последним. Потом был Митька. Я никогда не ненавидел тебя. Я ревновал со страшной силой. А ты приняла это за ненависть! И совсем меня не замечала! А я уже любил. И так сильно, что не видел ничего и никого, кроме тебя. Ты только не смейся, но сейчас люблю еще сильнее. Так не бывает, думал я, но это есть. Просто прими, как факт. Я напросился на тренировки с тобой потому, что очень хотел просто быть рядом. Я был счастлив, что этот долбаный паук напугал тебя и Ильич посадил тебя ко мне. Я рисовал твой портрет и настаивал на твоем образе, потому что никого, кроме тебя не хочу видеть рядом с собой. Я вожу в своей каракатице твой локон и пою ему псалмы. Ты не ошиблась в моих чувствах, Лар. И я скорее откушу себе руку, чем обижу тебя. Я буду ждать так долго, как ты того пожелаешь. Только будь рядом. Это все. Нет. Не все. Когда я ломился к тебе через ураган, я точно ЗНАЛ, что тебе плохо. Я тебя ЧУВСТВУЮ, Лар. Теперь все.

Если бы она умела плакать, она бы плакала.

Я снова подошел к ней и обнял, оберегая и защищая. Никаких других желаний сейчас не было. Она стала для меня только что моим воздухом. Без нее я не мог ничего.

Мы плюхнулись в обнимку на пол и сидели так. Я вцепился в нее, она в меня.

Что же я такой счастливый и несчастный сегодня?

— Диньчелло, — я позвал ее, спустя добрый час.

Она подняла ко мне свою мордашку.

— Чего тебе, Марчелло?

— А чего мы тут с тобой приуныли, а? — я начал понимать абсурдность наших с ней печалей.