Монахам в этой пустыни ещё жить можно: рядом с воротами обители монастыря торгует потребительский кооператив белым хлебом, колбасой и другими продуктами. Тут же есть и торговля хлебным вином. Каждое утро из соседних деревень бабы несут сюда свежие яйца, коровье масло и молоко.

Мы проходим вовнутрь монастыря. Словно иконы лениво двигаются “братцы” в камилавках. Одни идут в лавку, другие прогуливаются из корпуса в корпус. Некоторые работают: перекладывают дрова. Им помогают... “жены во Христе”, ни то из Дивеева монастыря, ни то ещё откуда.

Часов в 11 дня съехались представители губернской, уездной и сельской власти, составившие комиссию по обследованию “св. мощей”.

В келью, представляющую из себя несколько барских комнат (занимаемые теперь рабочкомом), был приглашён иеромонах Куприян, возглавляющий теперь Саровскую братию. Для него новые гости были не ожидаемы и он растерялся. Ему объявляют цель приезда комиссии и предлагают войти в её состав. Он не отказывается. Для присутствия при вскрытии мощей были приглашены понятые от местного населения.

Дм. Давыдов.

(окончание завтра)»¹³⁸.

Обширный собор название носит “Живоносный Источник”... Внутри расставлены длинные скамьи со спинками, с сиденьем на обе стороны. После молитвы монахи на них отдыхают... Стены и купол разрисованы “божественными” картинами, производящими на паломников надлежащее в “святом” месте впечатление.

На правой стороне, перед киотом “чудотворной божией матери”, возвышается площадка, обнесённая невысокой оградой. А на площадке высокая гробница, покрытая парчевым покрывалом. Перед ней — массивный золотой подсвечник с семью “неугасаемыми” лампадами, а позади — столик и налой, на котором лежит пачка бумажек с именами для поминанья.

Иеромонах Куприян, он же Касьян Егорович Петров, наскоро отвешивает поклоны перед иконостасом, перед ракой “нетленных” и облачается в епитрахиль и поручи.

Пока фотограф приготовляет аппарат для фотоснимков с гробницы, члены комиссии ведут с ними разговор.

— Вы можете справлять обряды венчания, похорон?

— Хоронить и крестить у нас принято, а венчать нет. Но всё равно и это могу, — добавляет он и по лицу его скользнула улыбка.

Щёлкнул фотографический аппарат[139] и верхнее покрывало с гробницы снимается. Под ней ещё два свёрнутых покрывала и обнажилась блестящая крышка. На ней, под толстым английским стеклом, во весь рост художественное изображение “преподобного”...

Головная часть крышки по грудь откладывается на петлях. Эту часть монахи открывают в особых лишь случаях, и зрителю тогда представляется форма головы, тщательно завёрнутая в чёрную шёлковую материю. Над лбом в чёрной материи небольшое круглое отверстие в серебряной оправе.

— Это звёздочка, — поясняет монах. В неё видна часть “лба”. Рассмотреть отчётливо невозможно. Но с первого взгляда представляется будто бы живое тело. Получается обман зрения.

С трудом несколько человек подымают крышку. Она серебряная, на петлях. С внутренней стороны вся озолочена. И перед глазами лежит “человек” в гробу. На нём блестящая золотая епитрахиль. Из под чёрной шёлковой мантии виднеются “лапы” ног — белые парчевые туфли с крестиками, искрящимися от зерновых жемчужин. Золото и шёлк. Парча и жемчуг!.. На верующаго человека всё это может произвести впечатление...

Перочинные ножички заходили по швам шёлковой мантии. Тупо и молча смотрит на операцию монах... Но вот развернулось чёрное одеяло и показалось “лицо” мощей.

...Это обыкновенный череп человека. Вместо глаз и носа — дыры, набитые ватой. Место ушей тоже обложено ватой. Нижняя челюсть с одним зубом подвязана к черепу шёлковою лентой и тоже обложена ватой.

Чтобы не отваливалось...

А вот и “белоснежные волосы” преподобного. Вместо длинных волос, которые привыкли видеть верующие на картинках Серафима, здесь они коротенькими клочками покрывают лишь часть черепа над висками. Цвет их не то рыжый, не то ещё какой. Но только не седой.

Под подбородком отдельным сваленным клоком ещё кусок шерсти. Разобрать невозможно, что это такое.

— Это что? — задаётся вопрос духовнику.

— Должна быть борода, — неуверенно говорит он.

Таково “лицо”. А туловище пока зашито во вторую шёлковую мантию — уже в белую. На “груди” крестообразно сложены “руки”; как складываются у покойников. На кисти надеты из золотой парчи рукавицы. Дотрагиваются до этих рукавиц и они... отваливаются. В них белая вата, а в вате завёрнуты козанки и другие кистевые мослы.

Когда распороли белую мантию: оно оказалось завёрнутым ещё в толстый слой ваты. Это составленный скелет. И составленный прескверно. Ребра, позвоночник и другие кости ничем между собой не связаны и рассыпаны. На вате — жёлтые пятна, это места, которые плотно прилегали к костям...

Некоторые кости почернели, разрушились.

— Это что за кость? От руки? — спрашивают монаха, показывая на локтевую кость с отгнившим концом.

— Не знаю... должно быть от руки, отвечает он.

— А почему она короче вот такой же другой?

— Она может быть обломлена... — отвечает он глухо.

— Как обломлена? Кем?

Монах попал в оплошность. Но сейчас же догадывается, что молчание — золото. И молчит.

“Весь” Серафим связывается в узел шёлковой материи, в которой он лежал и укладывается в ящик.

— А скажите откровенно, отец, ждёте ли вы сейчас чуда? Ну, например, гром что ли шарахнет?

На лице его чуть заметная улыбка.

— Его святая воля... — уклончиво говорит он.

— А были здесь чудеса?

— Раньше исцелял.

— А теперь?

— Теперь вера охладела...

На самом дне гроба серебряная пластина, весом около десяти фунтов, служившая “постелью” мощам. Из раки выворотили тяжёлую колоду — гроб. С внешней стороны он дубовый, красивый, с художественно обозначенными сучками! Внутренняя отделка кипарисовая и обита парчей. Концы колоды стянуты металлическими скобами.

Попы старательно заботились о предохранении “святых реликвий” от гнили. Не доверяли, видимо, в этом даже самому святому...

В монастыре три собора[140]. Главная доходная статья монастыря — вышеописанные мощи — находились, как уже сказано, в соборе “Живоносного Источника”. Но и другие два собора не оставались обойдёнными “святостью”. Монахи — народ предусмотрительный. Если у паломников — богомольцев оставались ещё медяки после посещения мощей, их с “братской” заботливостью водили на поклон в бывшую келью Серафима, которая помещается внутри “красного собора”, а отсюда на могилу — к Успенскому собору. Везде есть чему поклониться.

Вот келья. С внешней стороны она похожа на маленькую часовенку с несколькими куполами. Для того, чтобы своей внешностью она производила должное впечатление на богомольцев, она разрисована картинками: “благословение святому преподобному Серафиму”, “нападение разбойников на святого преподобного Серафима” и т. п. А внутри её, в футлярах за стеклом хранятся — мантия, волосы, зуб “выбитый разбойниками”, огромный камень, на котором якобы преподобный молился. На стенке висят круглые часы. Здесь в футляре же лежанка, на которой “святой” спал. В углу дубовая длинная палка — посох “святого иеромонаха Марка”...

А вот могила около Успенского собора. Она имеет вид тоже маленькой часовенки. Но внутренность часовни на виду — она из рамочных стёкол с цветными стёклами, которые придают внутренности её таинственный вид. В ней, над могилой, мраморный надгробный камень с надписью. Вниз могилы ведёт каменная лестница. На стене прибита медная пластинка, а на ней выведено: “Сия могила устроена усердием нижегородца Петра Кирилловича Сотникова, 19 июля 1903 года”.