Итак, люди мои пошли одни из леса из ближней пустыньки до монастыря, благодаря Бога и дивные милости Его ко мне, явленные в собственных глазах их, а я сам один сел с гостиником отцом Гурием, твёрдо без поддержки людской сидя в экипаже, возвратился в гостиницу Саровской пустыни. А так как многие богомольцы были со мною при исцелении моём, то прежде меня возвратились в монастырь, всем возвещая о великом чуде этом.
Лишь только приехал я, игумен Нифонт и казначей иеромонах Исайя с 24 старцами иеромонахами саровскими встретили меня на крыльце гостиницы, поздравляя меня с милостию Божиею, через великого старца Серафима мне во дни их дарованную. И сим благодатным здоровьем пользовался я восемь месяцев настолько, что никогда подобного сему здоровья и силы не чувствовал в себе до тех пор во всю мою жизнь»219.
Исцеление лица из дворянского сословия, если оно было, событие большое в жизни обители, и его должны были зафиксировать в бумагах монастыря, но никаких свидетельств нет. Что удивительно — гостиник Гурий, это впоследствии иеромонах Георгий (Вырапаев), автор второго жизнеописания преподобного Серафима, но в его «Сказании» нет ни слова о таком заметном событии в жизни монастыря, да и самого молодого послушника.
О своём здоровье Мотовилов проговаривается в «Записках», описывая свой арест в 1833 году: «Мне теперь пятьдесят два года (в 1861 году.— А С.), а и тут жизнь бесценна. Судите же, каково было чаять неминуемого расставания с нею на двадцать четвёртом году жизни, полной могучих сил по милости Божией и до сих пор нимало неослабляемых...»220 То есть Мотовилов здоров до ареста и здоров после. Поэтому не очень верится в правдоподобность болезни автора «Записок».
Многие заболевания действительно возникают на подсознательном уровне психики человека. Излечение слепоты, глухоты, немоты, обездвиживания зачастую лечились старцами. Если человек, такой как Мотовилов, действительно обездвижен и жаждет скорейшего исцеления, и вспоминает о старце Серафиме — вот кто исцелит! Срочно надо ехать! И ожидаемое исцеление происходит. Обычно это происходит сразу после общения со старцем — вот он спаситель! А в нашем случае всё как-то натянуто, размыто и нелогично. Три дня беседовал Мотовилов со старцем, и старец не спросил его, носимого на руках пятью мужиками, об исцелении, и сам болящий, не помня, зачем приехал, засомневался... Тогда исцеления ждать не приходится... Но не в нашем случае.
После исцеления Мотовилов (по его словам): «Часто в течение сего времени и подолгу бывал я в Сарове и неоднократно беседовал с сим великим старцем Серафимом и в одну из бесед его в конце ноября 1831 года имел счастие видеть его светлее солнца в благодатном состоянии наития Святого Духа Божия». Это событие известно сегодня как «Беседа преподобного Серафима с Н. А. Мотовиловым о цели христианской жизни», впервые опубликованная Сергеем Нилусом в газете «Московские новости» от 19 мая 1903 года. Большой интерес представляет «Послесловие» этой публикации: «Глубину значения этого акта торжества Православия не моему перу стать выяснять и подчёркивать, да он и не требует свидетельства о себе, ибо сам о себе свидетельствует с такой несокрушимой силой, что его значения не умалить суесловиям мира сего.
Но если бы кто мог видеть, в каком виде достались мне бумаги Мотовилова, хранившие в своих тайниках это драгоценное свидетельство Богоугодного жития святого Старца! Пыль, галочьи и голубиные перья, птичий помёт, обрывки совсем неинтересных счетов, бухгалтерские, сельскохозяйственные выписки, копии с прошений, письма сторонних лиц — всё в одной куче, вперемешку одно с другим, и всего весу 4 пуда 25 фунтов. Все бумаги ветхие, исписанные беглым и до такой степени неразборчивым почерком, что я просто в ужас пришёл: где тут разобраться?!
Разбирая этот хаос, натыкаясь на всевозможные препятствия — особенно почерк был для меня камнем преткновения, — я, помню, чуть не поддался отчаянию. А тут, среди всей этой макулатуры нет-нет и блеснёт искоркой во тьме с трудом разобранная фраза: “Батюшка отец Серафим говорил мне...” Что говорил? Что скрывают в себе эти неразгаданные иероглифы? Я приходил в отчаяние.
Помню, под вечер целого дня упорного и безплодного труда я не вытерпел и взмолился: “Батюшка Серафим! Неужели же для того ты дал мне возможность получить рукописи твоего 'служки’ из такой дали, как Дивеев, чтобы неразобранными возвратить их забвению?”
От души, должно быть, было моё восклицание. Наутро, взявшись за разбор бумаг, я сразу же нашёл эту рукопись и тут же получил способность разбирать мотовиловский почерк. Нетрудно представить себе мою радость, и как знаменательными мне показались слова этой рукописи: «А я мню, — отвечал мне отец Серафим, — что Господь поможет вам навсегда удержать это в памяти, ибо иначе благость Его не преклонилась бы так мгновенно к смиренному молению моему и не предварила бы так скоро послушать убогого Серафима, тем более что и не для вас одних дано вам разуметь это, а через вас для целого мира...»
Семьдесят долгих лет лежало это сокровище под спудом на чердаках среди разного забытого хлама. Надо же было ему попасть в печать, да ещё когда? Перед самым прославлением святых мощей того, кого Православная церковь начинает просить: «Преподобие отче Серафиме! Моли Бога о нас!»
Странное отношение Елены Ивановны к архиву своего супруга, а если копнуть глубже, то странным является умолчание о факте сошествия Святого Духа на Ближней пустыньке в ноябре 1831 года самим Мотовиловым. В «Записках» упоминается эпизод сошествия Святого Духа на Ближней пустыньке, но ещё не «переписанный набело». Этот факт не зафиксирован и в монастырских записях, что наводит на мысль о более позднем появлении на свет текста «Беседы».
Мотовилов убедил себя и многих окружающих, что он является единственным свидетелем и описателем биографии преподобного Серафима, который якобы много ему рассказал о себе. Мотовилов предпринял поездку в Курск, чтобы встретиться с людьми, знавшими семью преподобного, и записать их воспоминания. Но из этой поездки было мало проку — мы знаем только о закупке двух тысяч саженцев яблонь, вероятно, южных сортов, непригодных к климатическим условиям Нижегородской губернии, и о том, что хозяином гостиницы, в которой остановился Мотовилов, был Полторацкий, а самое главное в описании этого путешествия — это страдания автора и борьба его с бесами.
Тем не менее в «Записках» Мотовилов говорит: «...это относится единственно до полного и совершенно полного жизнеописания самого великого старца Серафима, о написании и издании в свет которого я, как единственно лишь один имеющий, по известным Богу одному причинам, у себя ключ ко всем тайникам его истинно чудной и высокоблагодательнейшей жизни, не только не отрекаюсь, но и весьма рад буду, если Господь благословит молитвами трёх святителей..., — то я и вседушевно желаю вслед за сим в свет издать»221. К 1861 году свет увидели жизнеописания, составленные Сергием, Георгием, Иоасафом, и тут оказывается, что они многое передают неправильно. Мотовилов говорит о молении преподобного на камне, который: «...рассказал мне подробно о подобной борьбе своей 1001-дневной и 1001-ночной, которая в странном искажении моих трудов, неправильно переданных иеромонахом Иоасафом в книге сказаний об отце Серафиме, несоответственно названа стоянием на камнях 1000-дневном и 1000-ночным — с убавкою по 1 дню и по 1 ночи»222. Все мы понимаем, что трёхлетнее стояние преподобного на камне не следует воспринимать буквально, старец старался совершать свой подвиг, не привлекая внимания ни монашествующих, ни богомольцев, и цифра является условной. Никто с секундомером не следил за правильным исполнением молитвословия преподобного. А тут разница в один день — и это беда вселенская! Вероятнее всего, все эти потуги Мотовилова появились после первых публикаций, которые задели самолюбие Мотовилова: «Как посмели — без меня, очевидца!» Мотовилов — светский человек, знавший преподобного немногим более года, на другой чаше весов священнослужители монастыря, на глазах которых в течение нескольких лет проходила жизнь старца. И кому мы должны больше доверять?
