— Тогда пристегивайся. И, будь добра… — И Хлоя демонстративно прибавила громкость радио, — хоть немного помолчи.

Спустя минут двадцать Хлоя высадила пассажирку возле нужного дома и укатила по своим делам. Трис смотрела вслед уезжающему джипу, пока он не скрылся из виду. На улице было зябко и пахло дождем. Она оглянулась на многоэтажку: в некоторых окнах еще горел свет, кое-где комнаты озарялись синим мерцанием телеэкранов. Ее тоже ждут дома… Прежде чем нырнуть в парадное, Трис достала мобильный и проверила входящие звонки. Так и есть: дюжина пропущенных от мамы и еще четыре — от Эбби. Она специально снимала звук, чтобы телефон не зазвонил в неподходящий момент. Чуть поразмыслив над тем, что говорить, Трис набрала номер подруги. Было два часа ночи.

Трубку сняли почти мгновенно.

— Ты где?

— На улице, — ответила Трис.

— Где на улице?

— Эбби, — она очень старалась звучать убедительно, — со мной все нормально.

Но подругу оказалось не так-то легко обмануть.

— Тогда зачем ты звонишь? — подозрительно осведомилась она.

— Чтобы сказать тебе… — смешавшись, Трис замолчала. Чтобы сказать, что с ней ничего не случилось? Недостаточная причина, чтобы беспокоить человека посреди ночи, особенно если учесть, что они всего лишь университетские приятельницы. К тому же она бессовестно лгала. — Эбби, у меня проблемы. Ты не могла бы меня прикрыть?

— Сказать, что ты ночуешь у меня или что-то в этом роде?

— Вроде того, да.

В трубке помолчали.

— Ты с ним?

Трис помедлила.

— Да.

— Пусть скажет что-нибудь.

— М-м… — вновь замялась Трис, — он, э-э, в ванной.

На том конце линии раздался тяжелый вздох.

— Пока ты на улице? Хотя бы продумай свое вранье заранее, — пробурчала Эбби. — Ты ушла с этой готкой, — ее тон сделался прокурорским, — а она втянула тебя в неприятности. Ты в опасности? Кто-то заставляет тебя делать это? — Она не упускала случая подраматизировать. — Погоди, не отвечай… Они подслушивают?

— Нет, никто не подслушивает, — сказала Трис. — Да, Сида здесь нет, и я одна… Но я не могу сейчас вернуться домой.

— Почему?

Потому что я выгляжу как жертва изнасилования, мрачно подумала Трис, и к ее горлу подступил комок. Потому что я в чужой одежде и не могу переодеться в свою. Потому что мои учебники и тетради остались в другом месте, хоть это и самая меньшая из бед…

— Просто не могу. — Придерживая телефон ухом, Трис вытащила кошелек и заглянула в отделение для купюр. По крайней мере, ей было на что позавтракать. — Сначала мне надо хотя бы принять душ и немного прийти в себя…

Она закрыла кошелек на кнопку и тотчас же открыла вновь. По телу разливался холод. Эбби что-то ответила, но Трис ее не слышала. Положив телефон на тротуар, она лихорадочно обыскивала сумку.

Полароидный снимок.

Его не было.

В последнее время Лотти пристрастилась к сну. В отличие от обычных людей, гули не испытывали потребности в ночном отдыхе, однако на первых порах, когда они только-только вернулись из Бээр-Шахат, они по привычке ложились спать и точно так же, по старой памяти, поглощали пищу. Это казалось вполне естественным, хоть и причиняло некоторые неудобства. Поэтому вскоре им пришлось отказаться от завтраков, обедов и ужинов. Потом наступила и очередь сна. И если человек совершенно точно нуждается в еде, чтобы функционировать, то до сих пор никто не знает, зачем ему спать. От депривации сна умирают раньше, чем от голода: то ли мозг слишком переутомляется, то ли вступает в действие пресловутый сонный яд. Так или иначе, гули прекрасно обходились без него.

Но для Лотти сон стал тихой пристанью, безопасным убежищем, куда она пряталась от самой себя. Там исчезали все заботы. Исчезали смирительная рубашка, железный ошейник и тяжелая цепь. И, что самое главное, исчезала эта вечно ухмыляющаяся сука, Хлоя, которая сделала ее своим домашним животным. Сон был избавлением. Лотти ныряла в этот глубокий черный колодец, и никакие видения ее не тревожили. Каждый раз, как ее доставали со дна, он хотела лишь одного: побыстрее вернуться обратно.

К реальности Лотти вернула боль: впрочем, как и всегда. Чтобы привести ее в чувство, Хлоя делала карательнице укол: в ягодицу или в наружную часть бедра. Лотти не оказывала ни малейшего сопротивления, она была слишком слаба. Ей даже глаза открывать не хотелось. Хлоя легонько пошлепала ее по щекам.

— Соня.

Ее голос прозвучал очень мягко. Лотти поглядела на Хлою из-под полуприкрытых век, чтобы не выдать себя. Принюхалась. Хлоя приносила в подвал запахи улицы. Иногда травки. Иногда спиртного. Иногда ужасно вонючих духов. Сегодня от нее разило пивом.

— Ну же, не будь такой букой. Просыпайся.

Лотти неудачно пошевелилась, и цепь проскрежетала по полу. Увидев, что подопечная вынырнула из забытья и просто-напросто ее дурачит, Хлоя вернулась к столу. Оседлала стул и развернулась к Лотти.

— Лот. Посмотри сюда.

Карательница неохотно повиновалась. Под ней был мокрый матрас, и влажный подол рубашки тоже неприятно лип к ногам. Отсырело здесь все, что ли? Или же она обмочилась во сне? Может, и так. Стыда не было.

— Ты знаешь, зачем я держу тебя здесь?

— Ра… ради разв… лечения? — И Лотти попробовала еще раз: — Р-развлечения?

— Ну что ты, — неодобрительно поцокала языком Хлоя. — Какое же тут развлечение? Ты все время спишь или бесишься.

— Тогда что?

Лотти не на шутку обрадовалась, когда ей удалось произнести целую фразу без единой запинки. Мало того, что она невероятным усилием выуживала из сознания слова, так еще и органы артикуляции ее подводили.

— А ты не замечаешь в себе никаких изменений?

Изменений? Каких это еще изменений? Лотти похолодела от ужаса. Неужели Хлоя ей что-то отрезала? От этой безумной стервы можно было ожидать чего угодно. Извиваясь ужом на волглой постели, она осмотрела себя с разных сторон и подергала руками в рукавах. Плечи нестерпимо ныли, но все было на месте.

— Давай, Лот, напрягись, — подбадривала ее Хлоя.

— Ты… пр… просверлила мне голову? — неуверенно предположила Лотти.

Они не делали этого в психушке. Она надеялась, что не делали. Тяжело и представить, но там существовало кое-что пострашнее электрошоковых сеансов и того, что тебя изо дня в день накачивали галоперидолом. Как-то Лотти побрилась наголо, лишь бы удостовериться в отсутствии рубцов.

— Фи, — поморщилась Хлоя, — как вульгарно. Увы, твои мозги в прежнем состоянии. Это вовсе не значит, что там не стоило бы немного пошуровать скальпелем… но именно я в них не ковырялась. Нет, Лот. Думай еще, — она рассматривала на свет свои ногти, — неужели ты не чувствуешь какой-то пустоты? Ведь ты потеряла что-то важное. Это много для тебя значило. Очень много.

О чем она говорит? Моргая, Лотти отупело глядела на Хлою.

— Ну а, может, не так уж и много, а? — скептически прищурилась та. — Если ты никак не можешь вспомнить?

И тут карательницу осенило. В голову ворвалось понимание. И еще до того, как Лотти смогла оформить свои разрозненные мысли, она ощутила себя ужасно одинокой. Зов. Она его больше не слышит. Вот чего ее лишили.

— Но как? — просипела Лотти пересохшим горлом. — Как?

Перед тем, как ответить, Хлоя помедлила.

— Тогда, на кладбище, ты потеряла слишком много крови, — в конце концов сообщила она, — и твое сердце остановилось. Ты опять умерла. — Хлоя сухо щелкнула пальцами, словно отмечая этот момент. — И этого оказалось достаточно, чтобы оборвать твою связь с ним.

Стало очень тихо. А потом Лотти завизжала, брызжа слюной:

— В-верни мне его! Ворюга! Верни! Верни! Верни мне его… Аи… Аи… рре!

— Заткнись.

— Аи-а-а! А-а-а-а-а! А-а-а-а-а-а-а!

Безутешные вопли и крики слились в один скорбный, тоскливый вой. Хлоя обернулась к столу и открыла пластиковый чемоданчик с лекарствами. Достала шприц, сняла защитный колпачок и проколола иглой резиновую крышечку флакона. В то время как Лотти, дергаясь в конвульсиях, захлебывалась слезами, она постучала по шприцу ногтем и вытолкнула лишний воздух.