— Нет, нет! — Ишим утыкается мне в плечо, доверчиво прижимаясь всем лихорадочно дрожащим хрупким тельцем. — Я… Ты…

Все слова путаются в жалком, почти беспомощном скулеже. Ни в какую не соглашаясь меня отпускать, она вцепляется в мои плечи звериной хваткой, будто я намереваюсь погибнуть прямо сейчас.

— Я… ты нужна мне, Ишим, — с трудом выговариваю я. — Просто…

Последний шанс, последнее откровение.

Столько мы вместе прошли, столько пережили, да и сейчас она за меня умереть готова.

Слишком хорошая для меня. И для всего этого.

— Я тебя люблю, правда, милая, просто поклянись! — на одном дыхании выпаливаю я. — Если меня схватят, ты не будешь пытаться меня освободить, а если я погибну, ты не будешь меня оплакивать. Я должна была умереть много-много лет назад, но я рада, что мне дали отсрочку. Чтобы отомстить и чтобы встретить тебя. Всех вас.

— Я тоже… тебя люблю, — замирает Ишимка, моя ласковая трогательная девочка, — замирает, словно пробуя на вкус эти незнакомые для реалий Преисподней слова. — Поэтому я… ладно, ладно.

Она поднимает голову, глаза блестят будто бы от слез. Закатное солнце окрашивает ее светлые волосы в рыжеватый оттенок, золотые кольца на рогах отражают последние лучики.

— Я клянусь, архангел возьми, я клянусь! — с вызовом выкрикивает она. — Но ты же выживешь, правда? Это ведь на крайний случай…

— Конечно, — грустно киваю я. — На всякий.

Выживи. Наслаждайся тем миром, который мы завоюем для себя и для наших потомков.

И, не давая Ишим опомниться, целую в губы, пытаясь запомнить ее такой, впечатать стальным оттиском в память, чтоб Бездна или что бы там ни было, не смогла отобрать воспоминания о ней — пожалуй, самую важную и светлую часть моей жизни.

Когда у тебя руки уже не просто по локоть — по плечи в крови, приходит кто-то, кто тебя любит. Искренне и тоже вопреки. У тебя в таком случае остается лишь два пути: рискнуть или нет. Я всегда выбираю риск, выбираю ее.

Мы просто сидим оставшуюся часть ночи — молча, обнявшись, глядя через окно на небо, словно надеясь разглядеть там звезды.

Да, завтра все в любом случае закончится.

Завтра будет война.

Песок снова летит мне в глаза, мешает рассмотреть огромную армию Преисподней. Перед первым легионом, за которым расположилась Гвардия, остатки дворцовой стражи и личных телохранителей Сатаны, стоят рядом Люцифер с сыном. Если все же побороть ужасную резь в глазах и, прищурившись, приглядеться, можно увидеть доспехи из темной демонической стали, покрывающие почти все тело и щерящиеся острейшими выступами на плечах. Открыто выпустив четыре крыла, Люцифер легко показывает их всей армии. Даже для Падших крылья — это святое, но сегодня день особенный, и никто почти не обращает внимания на иссиня-черные перья; все взгляды устремлены к сияющим ярчайшим светом Вратам.

Эта массивная конструкция не идет ни в какое сравнение с нашей, Врата Ада рядом с таким блистающим великолепием кажутся не более чем проржавевшей старенькой калиткой. Сооружение Рая нацелено именно на защиту снаружи, а не изнутри — и правильно, кто в здравом уме попытается сбежать с Небес? Но вот штурмовать их нам приходилось часто, кроваво и бессильно: за всю свою жизнь я помню более сотни набегов, и точно в памяти отпечаталось одно: нас разгромили тут наголову. Это и не удивительно, ведь защита Рая надежна настолько, что способна сдержать силу самого Дьявола, по мощи равного Ему; я бы не удивилась, узнай, что и Бог не сможет снести Врата. Выкованные из небесной стали искуснейшими мастерами, они представляют поистине монументальное зрелище: громада цвета золота с узором из серебряных символов, называющих самые древние Его имена, должна остановить любого противника, в чьем сердце есть хоть капля Тьмы. Прикосновение к Вратам губительно для демона, который просто рассыплется в прах, а Падший получит тяжелые ожоги, так что о силовом прорыве речи не шло, да и о магическом тоже.

Никто никогда не мог взять Врата боем, хотя иногда и проскальзывали в щели по одному — как я сама, отправляясь за Ишим. Но слишком рискованно было бы отправлять таким путем целую армию: ангелы могли засечь нас, едва переправились бы несколько отрядов. Отчасти поэтому Люцифер не желал начинать Войну; он знал, что рано или поздно мы придем сюда. С мечом шансы увеличивались, но все же были недостаточно высоки, и эта атака закончилась бы поражением и братской могилой для нас. Сатана не мог так рисковать своими подданными (отчасти боясь бунта разочаровавшихся Высших, который, впрочем, и так случился). Так что затея была бы провальной в любом случае.

Ключевое слово, как всегда, именно «бы». Было бы, не появись на пути некого Падшего случайный венгерский священник, совершивший прорыв в алхимии и боевой тактике. И именно благодаря ему мы сегодня стоим здесь, ожидая сигнала, и — о, Дьявол! — надеемся. Вот и не верь после такого в Судьбу.

Люцифер что-то говорит сыну на ухо, тихо так, на пределе слуха, и делает небольшой шаг вперед. Щурясь, я вижу, как он задумчиво касается рукояти меча кончиками пальцев. Армия демонов застывает на полувздохе, только тонко воет какая-то дурная гончая и шипят в клетках гарпии. Боком чувствую колотящуюся от страха Ишим, она кусает губы почти до крови, в руке кулон; осторожно накрываю ее ладонь своей, хотя сама охвачена всеобщим беспокойством.

Все застывают, потому что они знают: сейчас творится история.

Потому что это мы ее творим.

С тихим шелестом, похожим на звук, издаваемый крыльями мотылька, меч выскальзывает из ножен; свет преломляется о черный голодный клинок. Помедлив несколько мгновений, Сатана легко, будто разминаясь перед битвой, крутит его в руке, и сталь поет, пронзая горячий воздух. Люцифер вскидывает меч высоко над головой, блик света пляшет на лезвии, словно пойманный в клетку Тьмой. Земля под ногами чуть ощутимо дрожит, откликаясь его силе.

Меч видно всем. Когда же Люцифер начинает говорить, его слышит тоже абсолютно каждый; у меня по спине ползут мурашки, там, где обычно раскрываются крылья. Его голос — рокот Преисподней; жуткий, выворачивающий душу, вой адского пламени; отчаянные крики грешников и сладкий шепот Искусителя одновременно.

— Сегодня удивительный день. Сегодня человечество лишится кого-то: кого они боялись или кому они благоволили, и это нам выбирать, кто окажется повержен и стерт из памяти миров. Мы в силах закончить многовековую борьбу, освободиться от цепей, сковавших нам руки и заперших нас в Пекле. Мы создадим новый мир, построим его на обломках Рая, мы выйдем из тени перед всеми и предъявим свои права на мир людей.

Сатана облизывает пересохшие губы: говорить тяжело из-за жара.

— Но сейчас мы должны выстоять. Не могу обещать, что защищу вас всех, вы должны сами бороться за выживание, как боролись все это время. Когда откроются Врата, каждый будет сам за себя. Когда Небеса разверзнутся и сгорят, мы все будем единым целым — победителем, но пока… пока выживите. Мы шли к этому долгие годы, за это сражались ваши предки. Мы можем стоять тут лишь благодаря славным деяниям предшественников.

Меч дрожит в его руке — не от страха, но от ярости.

— Вперед. Пусть этот день озарится яркой вспышкой, пусть она будет нашим провозглашением: мы сильны, и мы идем!

Широкой отмашкой Люцифер дает знак. Тысячи клинков выходят из ножен. Вперед, к отцу, осторожно выступает Самаэль, сжимая в руке большой дубовый лук. Тонкий звук натягивающейся тетивы звучит музыкой нашим ушам, и я жадно слежу за движениями Антихриста. Натягивая лук, он смотрит исключительно прямо, туда, где оставлена перед Вратами алхимическая смесь, ихор и черная демоническая кровь. Шелковая тетива легко касается щеки Самаэля, лук нетерпеливо дрожит от напряжения. Коротко вспыхивает кончик стрелы, на нем тлеет едва различимый огонек, маленькая, несмелая искра.

Этого хватит. Искра всегда порождает большой пожар, эта же станет концом Небес.