— Продвижение — очень широкое понятие, всего не расскажешь. Но кое-чем я могу поделиться. С момента основания молодой Сибирской Республики нашей главной мечтой… главной задачей является выход к Северному Морскому пути. Эх, если бы нам удалось… Но долгие годы считалось, что Ермаковская излучина стала непроходимой… Мы должны вырваться из многолетнего континентального рабства, из удушающей нас транспортной блокады! Вы не представляете, как важны предоставленные вами сведения!
— Вы как-то быстро на нас вышли, — заметил Бен.
— А я знал о вашем прибытии. Я же уже говорил, что представляю могущественную организацию. Организацию, — с нажимом повторил Максим Евгеньевич, словно надеясь, что до Лиды и Бена дойдет сокровенный смысл. — Туруханск находится под нашим постоянным наблюдением, сегодня это стратегический пункт, наш крайний северный оплот на Енисее. Там у нас достаточно внимательных глаз и чутких ушей, никто не собирается оставлять этот край на такого человека как Кондитерский. Итак, несколько дней назад нам доложили, что в Туруханск с севера пришли странные гости, и не откуда-нибудь, а из самого Города. Поначалу я не мог поверить в правдивость донесения, уж больно все чудно и странно, но затем вспомнил рассказы несчастных людей Города…
— Из сумасшедшего дома?
— Вот именно. Все сходилось, и мы стали ждать, установили наблюдение за пристанью, за квартирой Никиты Трубина, за конторой папочки Жукова… Ну, куда вы еще могли пойти. Подключили местный Серый Дом. Утром поступил сигнал с Татышева, опергруппа выехала и нашла вас прямо на мосту.
— Вот, а ты говорил: «Нас не увидят!», — резонно заметила Лида.
— Между прочим, ваш приезд в Туруханск спровоцировал большой переполох. Мне сообщили, что Кондитерский долго не мог успокоиться…
— Конечно, — заметил Бен, — мы проехали мимо него, не заплатив. Наверное, такое нечасто случается.
— Доверенные люди сообщили под большим секретом, что, когда ваш отряд отбыл на мотозавозне на юг, атаман впал в такое смятение, что для успокоения граждан и себя, а также для защиты от всякой скверны взял в монастыре какую-то особо почитаемую хоругвь, погрузил в вертолет и облетел с ней весь Туруханск вместе с окрестностями.
Лида прыснула со смеху, Бен невнятно заурчал:
— Ношение хоругвей дело, конечно, хорошее и богоугодное, но против безголовых пришельцев совершенно бесполезное. Ему об этом никто не говорил?
— Не посмели. Что хоругвь… Он порывался и мощи Святого Василия Мангазейского затащить в вертолет, но тут уж настоятель, дай ему Бог здоровья, пресек эту глупость. Если кто в Туруханске и может в открытую пойти против атамана, то только он.
— Слава Богу, — посерьезнел Бен. — Я бы не хотел, чтобы из-за меня тревожили останки бедного замученного мальчика.
*****
— Можно… У меня одна просьба… — Лида густо покраснела. — Нельзя ли проехать так, чтобы посмотреть Красноярск? Вдруг я сюда больше не вернусь…
Пожилой водитель служебного микроавтобуса недовольно повернулся к девушке, и по его лицу можно было догадаться, что он сейчас старательно подбирает самые обидные из известных ему безматерных выражений, чтобы как следует отбрить зарвавшуюся девчонку. Но Максим Евгеньевич жестом остановил его. «Вдруг я сюда больше не вернусь…» — от этих простых слов сердце отозвалось мимолетной болью. Да… Несмотря на молодость, эта девушка привыкла терять: свой дом, родителей, Город, свое детство и юность… Научилась терять безвозвратно, и понимает, что все в этой жизни происходит конечное число раз.
— Сделай, как она просит, Андреич. Время еще есть.
Всего сутки прошло с тех минут, когда они стояли на Октябрьском мосту, но сегодня автобус провез Бена, Лиду и Максима Евгеньевича по улицам Красноярска, чтобы, попетляв по городу, выехать на шоссе, ведущее в Емельяново. Лида смотрела во все глаза на кварталы старых пятиэтажек, среди которых то тут, то там затесались офисные здания поновее, а на горизонте маячили ряды высотных домов-свечек. Было утро буднего дня, и улицы были заполнены народом. Вокруг были люди. Разные. Некоторые вполне себе славянской наружности, встречались и азиаты с кирпичной кожей, и темноволосые люди с круглыми плоскими лицами. Но это все несущественные детали, главное — у всех были настоящие видящие глаза, рты: у некоторых улыбающиеся, а у некоторых недовольно поджатые. Они могли чихать, морщить носы. В общем, люди как люди. Лидия давно отвыкла от того, что вокруг может быть столько лиц, и все они что-то выражают. С непривычки ей было достаточно тяжело на них смотреть.
Вскоре относительно благополучные районы сменились унылой вереницей городских трущоб, где в тесноте и шуме, среди лавчонок и стихийных базаров селилась беднота из числа приезжих.
— Слушай… я чего не пойму… — неуверенно произнес Бен. — Я-то думал, все-таки двадцать лет прошло, наступило будущее…
К удивлению Лиды, Максим Евгеньевич весело, по-мальчишески рассмеялся, и даже водитель, сердитый Андреич, издал череду сухих, как осенние листья, коротких смешков.
— А ты, наверное, представлял себе роботов-дворников с метлами из мерцающего волокна, прекрасных дев с отливающей перламутром кожей и снежными волосами, а? Что они будут прогуливаться по садам будущего, вдыхая аромат голубых роз и любуясь черными тюльпанами? Нет, дружище, к нам пришло совсем другое будущее, ведь между мечтой и ее реализацией обычно большая, печальная разница. Оно пришло в компании с разрухой, с миллионами климатических беженцев, полицейским государством, ибо как еще держать в узде разношерстный народ… В комплект входит тяжелый труд и борьба за выживание. Но ничего, с тех пор, как начали жить своим умом, мы не потеряли больше ни одного города. Все на месте: немного утративший лоск, но по-прежнему стремительный, энергичный Новосиб, вечно чадящая, покрытая слоем сажи от цоколей до крыш Кузня…
— И мы думаем, что еще легко отделались, — вторил Максиму Евгеньевичу подобревший Андреич.
Лида выглянула в окно. Автобус медленно пробирался по ухабистой грунтовке, проложенной через район одноэтажных трущоб. Четверо смуглых ребятишек тащили к ручью замызганный ковер.
— Так ведь и вы часть будущего — загадочные новые гуманоиды, — продолжал Максим. — Оно наступило. Оглянись, будущее вокруг тебя.
Но вот городские кварталы остались позади, микроавтобус вырулил на шоссе, что плавными изгибами пробиралось среди пологих холмов и прозрачных сосновых лесов на север. И вот тут-то воспоминания о недавних событиях быстро заслонили перед Лидой идиллические картины осени.
*****
Лидия проснулась под утро с чувством тягостной безнадежности. Снова эти тоннели, лифты… Но в окружившем ее предрассветном сумраке тускло выделялся прямоугольник чуть менее темный, чем весь остальной фон. «Окно», — выдохнула Лида, и все встало на свои места.
Возможно, всему виной неудобный диван в приемной, где ее разместили на ночевку. Где-то неподалеку, в соседних, совершенно неприспособленных для этого комнатах, спали остальные. Прислушавшись к себе, она поначалу решила, что проснулась от холода. Пусть дневное солнце успевает прогреть асфальт и стены домов, но после заката из-под темного горизонта, словно из холодной норы, на поверхность выбирается осень. Лидия встала и подошла к окну. Двор был ярко освещен, из приоткрытого окна тянуло холодом. Вода в стакане, неосмотрительно оставленном на подоконнике, подернулась тончайшей корочкой льда — лето кончилось.
Фонари заливали двор холодным, чуть мерцающим светом. Близился рассвет, и в наш мир постепенно, по капле возвращались краски. Центральная и западная часть небосвода еще отливала благородным графитно-серым цветом, а на востоке, где стало заметно светлее, в предрассветный сумрак словно обронили каплю оранжевой акварели. Оранжевый отсвет крепчал, захватывая все новое пространство, а вокруг него начала разливаться еще несмелая голубизна. Графитный сумрак недовольно пятился и отступал.
Лида высунулась из окна и поняла, что, возможно, виной ее пробуждения был вовсе не холод. У крыльца стоял жутковатого вида огромный автомобиль, весь угловатый, с жесткими линиями, какого-то милитаристского вида. Стоял с включенным двигателем, что для предрассветного времени было по меньшей мере странно. Лидии махина своим нескладным видом до смешного напомнила жителей Метрополии — сплошной пучок стальных жил, да и только. Ей стало интересно, в какой мере выбор такого авто отражает личность владельца, и Лида стала ждать.
