*****

Пришлось без малого сутки ехать на… Нет, назвать это речным судном было невозможно. Толкач «Лейтенант Овцын» представлял собой очень ржавый, лязгающий, передвигающийся с причудливыми толчками механизм. Он гнал на север здоровенную, груженую углем баржу, на вид еще более старую и ржавую. В разгаре был северный завоз.

Лиду взяла под свою опеку дородная женщина-кок, остро пахнущая потом и щами. От нечего делать Лида вызвалась помогать на камбузе: она вполне прилично справилась с чисткой картошки, моркови и чеснока, затем отправилась обследовать судно. Так время и прошло. На «Овцыне» было разрешено почти все, что на «Тургеневе» строжайше запрещалось. Кроме камбуза Лиде удалось заглянуть в машинное отделение и, страшно сказать, в рулевую рубку. Речники тоже ни в чем себя не ограничивали: курили, где придется, и через слово употребляли смачные русские выражения, значения которых Лидочке раньше и узнать-то было неоткуда. В общем, познавательная вышла поездка.

Хуже всего пришлось ночью, ночевать в каюте кока — а она оказалась единственной женщиной в экипаже — было мало радости. От едких (словно кто ковыряет в носу соломинкой) запахов девочка не могла заснуть до утра. Так вот бесславно, безо всякой роскоши, завершился для Лиды круиз по реке.

Не дожидаясь наступления утра, Лида тихонько оделась и выскользнула на палубу. Конечно, вахтенный не мог ее не заметить, но ругаться не стал. Кутаясь и ежась от ночного холода, девочка устроилась на корме.

Жизнерадостно попыхивая, толкач шел вниз по реке. Сказать «шел на север» было бы не слишком корректно, поскольку сейчас они шли по Ермаковской излучине — по тому самому месту, где река, делая огромную, похожую на оттопыренный большой палец петлю, пересекает невидимую пунктирную линию Полярного круга. Вид берегов изменился, исчезла линия, где на горизонте небо сливается с водой. Вдали в предутренней дымке левый берег полого загибался, и по одному этому можно было не то чтобы увидеть… хотя бы почувствовать плавный изгиб исполинской излучины.

Если бы маленькая Лидочка Метёлкина была чуть старше, чуть умнее, чуть образованнее, она бы сразу поняла, что это за место. Нормальный человек, сибиряк, если у него не ампутирована память, не может, находясь здесь, не содрогнуться и не перекреститься. Но Лида до сих пор пребывала в невинном детстве — она ничего подобного не почувствовала.

Под утро… Тут следует пояснить, что на Севере имеет смысл только «номинальное» значение времени суток. Под утро, когда незаходящее солнце уже поцеловало край горизонта и стало вновь подниматься к зениту, справа по борту Лида заметила первые постройки на окраине Города. Естественно, загонять толкач с неповоротливой баржей в узкую протоку, а потом еще и останавливать многотонную махину, своей массой многократно превосходящую тщедушный толкач, никто не нанимался.

Капитан приказал спустить на воду моторную шлюпку и отправил Лиду на берег в сопровождении старпома и одного из матросов. Отшвартовавшись, шлюпка достигла северной оконечности острова и вошла в протоку против течения. Старпом направился к хилому лодочному причалу, в этот утренний час совершенно безлюдному.

— Рань-то какая, порядочные люди спят еще, — ворчал старпом. — Ты одна-то до дома доберешься?

И получив в ответ уверенный кивок, мужики помогли Лиде выбраться на причал.

— Счастливого плавания! — завопила она уже с берега. — Спасибо!

Помахав рукой вслед удаляющейся шлюпке, Лида развернулась и направилась домой. В этот ранний час в округе было действительно абсолютно безлюдно, и даже расположенный поодаль порт не подавал признаков жизни. Впрочем, это было не удивительно: уже не первый год жизнь в порту едва теплилась, все реже заходили в Город толкачи с гружеными баржами, и оживление наблюдалось здесь лишь два-три раза в неделю, когда у пристани швартовались пассажирские теплоходы. Резво поднявшись по лесенке на высокий берег, Лида миновала кварталы старых заброшенных домов и направилась в сторону новых микрорайонов.

Это было прекрасное прохладное северное утро, шедшую через лог дорогу окружала сочная зелень тальника и трепещущая на ветру листва берез. Было очень рано, тихо и безлюдно. Наконец, в открывшийся среди зелени просвет показались многоэтажные кирпичные дома, и Лида, не в силах сдержать нетерпение, вприпрыжку побежала по пустынной улице.

Настроение стремительно улучшалось. Дом есть дом, каким бы скромным он ни был. Тут мысли Лиды смутились: ведь скоро у нее будет новый дом… Но девочка не умела подолгу грустить — в конце концов, там, на Юге, тоже очень неплохо. Нырнув в арку, Лида с победоносным видом вошла в свой двор.

Поднимаясь по лестнице, она немного успокоилась и решила, что разбудить всех трелью звонка и радостными воплями будет, пожалуй, не совсем правильно. Стараясь не шуметь, она открыла дверь своим ключом и вошла.

Квартира встретила Лидочку недружелюбно, и трудно было сразу понять, в чем здесь дело. Все вещи были на своих местах, но самые мелкие мелочи, вроде небрежно брошенных перчаток и криво висевшего на плечике отцовского плаща, передавали недавно витавшую здесь нервозность. На всех предметах лежал тонкий слой пыли, и запах… Запах давно непроветриваемого помещения. В квартире уже несколько дней никто не жил.

Лида обошла все комнаты, подспудно понимая, что никого уже здесь не встретит. Все было безжизненно, только будильник в ее спальне как ни в чем не бывало отсчитывал секунды. Стрелки показывали восемнадцать минут восьмого — к этому часу Город должен был уже проснуться…

В растерянности Лида присела на кровать, чувствуя, что не может больше сопротивляться панике. Ужас и напряжение, словно вырвавшиеся из тисков пружины, придали ей сил и заставили опрометью броситься во двор. Она выскочила на воздух и ощутила тишину. Не хлопали двери, не был слышен гул машин, окна домов ослепли — за ними не светилась обычная человеческая жизнь, и не было видно ни одного знакомого лица. Она осторожно присела на край одной из стоящих во дворе соседских моторок. В округе вообще никого не было. Лидочке открылась страшная правда — знакомый и любимый с детства Город был покинут людьми.

Медленно ступая, будто ноги стали свинцовыми, Лида вернулась в свою квартиру. От пережитого ужаса пересохло в горле, но в кране, как назло, не было воды. Не было даже обычного шипения, все та же тишина. Отыскав в шкафчике бутылку минералки, она вернулась в свою комнату и в страхе и растерянности села на кровать.

Что происходит? Где все? От навалившегося потрясения мысли бродили медленно, как сонные осенние мухи. Это не укладывалось в голове, ничего не укладывалось в голове. Ладно, она чуть не потерялась в Енисейске, и все по собственной вине. Она почти потерялась в Туруханске, но ведь сама же и нашлась! Почти. Лида не могла даже представить, что все может случиться вот так: она сама на месте, а потерялись папа с мамой.

Где все? Они что, уехали, пока она отсутствовала? Какая неслыханная подлость! Наверное, они не могли ждать ее неизвестно сколько, так что она сама во всем виновата. Стоп! Она задержалась всего-то на день, а их дом покинут уже давно. Нестыковочка! Пусть из Туруханска звонки уже не проходили, а пока они плыли по реке, сотовой связи и вовсе не было, но из Енисейска-то она должна была им позвонить! Но у Лиды не хватило времени, она завертелась, и все из-за ее дурацких похождений. Неужели она упустила свой последний шанс услышать голоса родителей?!

Кажется, отец говорил, что выехать из Города теперь непросто, и к тому же все вещи на своих местах… Они что, ничего не взяли? Может быть, на их землю напали враги? Но где они, эти оккупанты?

Внезапно тишину разорвал жуткий крик за окном. Звериный? Человеческий? Он приблизился, достиг своего пика и пошел на убыль. Лида была слишком заторможена, чтобы резко вскочить, а когда подошла к окну, увидела лишь бегущего прочь взъерошенного подростка. Она не отводила от него глаз, пока он не исчез в арке все с тем же странным, звенящим на одной ноте криком.