Наконец, мысли ее замедлились, наступил покой. Последним воспоминанием, уже на грани сна и яви, был вид оборудованной дикарями утлой лодочной пристани. В сотне метров от основного причала — капитального сооружения для разгрузки больших грузовых судов — притулилась маленькая кособокая пристань, сколоченная из посеревших досок. Каждый год, накануне прихода иноземных кораблей, метрополийцы устраивали вылазки и выпиливали, выкорчевывали эти причалы как поганые грибы. Но тщетно: проходило несколько месяцев, и подобные сооружения появлялись вновь.

*****

Шел шестой день пути, и каждый следующий пройденный километр давался труднее предыдущего. Насыпь давно оборвалась, осталась только заросшая просека. От нее было так мало толку, что путники, отступив от собственного плана, стали держаться ближе к берегу Енисея. Потеплело, над рекой повисла тяжелая духота. Но настоящим бедствием для путников стали многочисленные ручьи, речушки и заводи. Через ручьи приходилось перебираться, заводи — обходить, когда же на пути попадался очередной приток Енисея, приходилось выполнять стандартный алгоритм имени товарища Сизифа: развернули лодку, надули, переплыли приток, высушили и свернули лодку. Катерина смотрела чернее тучи. Наконец, Бен отбросил свою обычную суровость:

— Ладно — сдаюсь. Готов пойти на риск. Здесь так много заводей, что, пожалуй, имеет смысл пересесть в лодку. Но учтите, это будет очень нелегко. Пойдем на веслах в сторону Ермаково, держась как можно ближе к восточному берегу, на малой глубине. На середину реки нам соваться ни в коем случае нельзя: нас опрокинет волна и мы потонем, или еще хуже — нас подхватит течение, а без мотора со стремниной не сладить, и отнесет обратно к Городу, где нас и встретят с распростертыми объятиями. Те самые маугли, с которыми вы, Екатерина Алексеевна, уже имели удовольствие познакомиться.

Сказано — сделано. Большую часть пути на веслах сидел Бен. Оставалось только дивиться его нечеловеческой выносливости. Орудуя коротенькими, почти игрушечными веслами, он гнал и гнал лодку вперед. Пока греб Бен, расположенный по левому борту берег удалялся с более-менее приличной скоростью. Иногда, чтобы дать Бену передохнуть, на весла садились Лида с Катериной. Они кожилились, обливаясь потом на этой духоте, а берег, словно в насмешку, еле заметно отступал назад.

Бен устало сидел на носу, потирая натруженные ручищи и скептически оглядывая девочек, как вдруг напрягся всем телом, как почуявший опасность зверь.

— Шухер! — Бен дернулся, оттолкнул сидевшую на веслах Лиду и начал судорожно грести к берегу. — В укрытие, быстро!

За несколько секунд лодку вытащили на берег и уволокли в кусты.

— Никого же не видно, — недоумевала Катерина.

— Когда станет видно, они нас тоже разглядят, уж поверьте мне. И тогда будет поздно метаться. А так… Будем сидеть тихо и надеяться на лучшее.

Прошло совсем немного времени, когда Лида услышала шум двигателя. Поначалу он был едва различим среди шепота волн, трав и деревьев, но быстро приблизился, и совсем скоро вверх по реке пронеслась моторная лодка.

Хуже всего в их положении было то, что они не могли возобновить свой путь, пока впереди по курсу оставалась моторка маугли. Прошло несколько часов — бесценных дневных часов — прежде чем преследователи решили вернуться восвояси. Теперь они не гнали лодку, а двигались неспешно, внимательно осматривая восточный берег. У Лиды засосало под ложечкой: вдруг они наследили в том месте, где вытаскивали лодку на берег?! Но обошлось, на каменистом берегу не осталось слишком явных следов, а те, которые все же были, нельзя было разглядеть с воды. Повезло.

— Знаете, что я думаю, — осторожно предположила Лида, — эти гнали на моторке не от самого Города. Слишком далеко. Думаю, они разбили лагерь где-нибудь на середине пути, ведь они не знают нашего точного местонахождения.

— Я тоже так считаю, — поддержал ее Бен. — Наверняка у них не один лагерь, а несколько. На их месте я бы обосновался на Сухарихе, недалеко от устья. Практично, доступно, незаметно.

Катерину передернуло. Немудрено, ведь именно она предлагала сплавляться на лодке по Сухарихе от самого моста.

— Почему они нас преследуют? — сдавленно спросила она. — У меня ничего не осталось. Я теперь как бомж в ватнике и сапогах с чужого плеча. За что?

— Не забывайте, мы совершили довольно эффектный налет на их лежбище. Но, скорее всего, они действуют из принципа.

— Из какого принципа? — зло сверкнула глазами Катерина.

— За все годы не было случая, чтобы маугли отпустили добычу живой. Так почему же для нас нужно делать исключение?

После появления маугли, путешественники сделали попытку вернуться к просеке. Бена это отнюдь не обрадовало, но спорить он не стал, ибо видел, как страшно девчонкам.

В полдень седьмого дня пути Лида заметила, что просека стала забирать вправо по большому радиусу — достаточно большому, чтобы по нему без проблем ходили поезда.

— Да, дорога поворачивает к реке, — ответил Бен на ее безмолвный вопрос. — И мы вместе с ней.

— Это действительно необходимо? — поежилась Катерина.

— Это неизбежно, милая барышня, если вы, конечно, не научились ходить по воде, аки по суху.

Вскоре они решились предпринять разведывательную вылазку. Оставив просеку, через заросли вновь выбрались к Енисею. Разрушительные процессы, поразившие низовье великой реки, сюда еще не добрались — Енисей неспешно катился огромным многоводным потоком, а берег хоть и был низким и сырым, но ровным, каменистым и совсем не топким. Несмотря на отнюдь не поздний час, Бен велел остановиться на длительный привал.

Наученные горьким опытом, путешественники не стали устраивать стоянку прямо у воды. Несмотря на усталость, они отошли на пару сотен метров от берега и там, таясь от посторонних глаз, разбили лагерь. Распогодилось. Солнце сияло, и в его лучах дрожала пожелтевшая листва осенних берез. Мертвые листочки трепетали на прохладном речном ветру, как монетки на плечах пляшущей цыганки. Бен рискнул развести костер.

— Ну что, девочки, сегодня дальше не пойдем. В любом случае, нам нужно решить, что делать дальше. Но не будем спешить…

— А что тут решать? — встрепенулась Катерина. — Почему бы нам не двигаться и дальше вдоль дороги?

— Ты, видимо, плохо слушала меня, Катя, или совсем не знаешь географию. Разве я не повторял много раз, что эта дорога ведет к Салехарду? Но нам туда не нужно — мы не знаем, обитаем ли этот город в наше… В любом случае, нам не одолеть такой дороги: без припасов, без зимней одежды там не выжить. Впрочем, в этих краях непросто выжить в любом случае… Сейчас мы находимся у северо-восточной оконечности Ермаковской излучины. В ее крайней западной точке дорога уходит на левый берег Енисея.

— Но там же нет моста, — Катя посмотрела на них как на глупеньких. — Я проплывала там на катере, я знаю.

— Нет. И никогда не было. Строительство моста в низовье Енисея оказалось не по зубам даже СССР. Летом планировалось переправлять железнодорожные составы на пароме, и зимой, когда лед на Енисее окрепнет, рельсы и шпалы предполагалось укладывать прямо на лед.

— Ни фига себе!

— Разве такое возможно? — осторожно поинтересовалась Лида.

— Уж не знаю, как насчет парома, а ледовая железнодорожная переправа — это реальность. Подобная переправа через Обь функционировала сто лет назад, соединяя Салехард и Лабытнанги.

Лида представила себе все это, как будто последовательно увидела сверху вниз, как в разрезе. Дым паровоза, мерный перестук колес, осторожно катящиеся к берегу груженые вагоны, рельсы, шпалы, вмороженные прямо в толстый ледяной панцирь… А прямо под ними многие метры мутной Енисейской воды. Как страшно. В этом чувствовалась дерзость, граничащая с безумием. А с высоты птичьего полета это должно было выглядеть вполне обыкновенно — поезд, бегущий по рельсам через заснеженную равнину. Вот всегда так: с высоты земля кажется прекрасной, а стоит взглянуть на историю сквозь века, и она предстанет полной величественных событий, несущих в себе мудрость и глубокий смысл. Все это потому, что так мы не видим лежащие вдоль дороги истории мусор и трупы.