Лида не знала, но, на самом деле, ее допрашивали уже целых семь часов, и от усталости она начала путаться, а окружение — все эти усы, погоны, кители и пиджаки — плыть перед глазами. Однако, следует признать, что с ней обращались гуманно: дважды поили чаем, один раз кормили и трижды водили в туалет.

Усталость почти овладела ею, когда Лидия заметила крохотные глазки замаскированных камер. Под высоким потолком висела старомодная люстра в пять рожков, столь неуместная в казенном кабинете. Лидия пригляделась, ее внимание привлек маленький, темный, блестящий глазок. Точно — камера! Бесстыдно пялится на всех из-под светящегося рожка. Наверняка, в комнате есть и другие. Логично, они и должны здесь быть, вот только кто придумал вмонтировать ее прямо в люстру? В этом была такая… Как бы это сказать… непреодолимая провинциальность здешней жизни.

Как быть, как поступить?! Выбор был печален. Да и существует ли он вообще, пресловутый правильный выбор?! Похоже, его-то у Лиды и не было. Где-то здесь, в одном из соседних кабинетов, допрашивают сейчас Екатерину Жукову. Они не успели сговориться, придумать легенду, и их единственный шанс дать совпадающие показания — говорить одну лишь правду, какая она есть. Конечно, положение Кати было не столь отчаянным — ведь скоро выяснится, кто она, из какой семьи… А вот Лидии рассчитывать на чудеса не приходится.

Но вот правда, какая она есть… Как ее рассказать-то?! Пожалуй, и за сумасшедшую сойдешь. Лида на секунду представила, что может угодить в психиатрическую лечебницу. Ее познания на сей счет были невелики, она лишь помнила рассказы своей бывшей коллеги, старшего аудитора отдела, которая очень давно, еще в прошлой жизни, навещала своего скорбного духом родственника. Было вполне ожидаемо, что коридоры скорбного дома изобиловали решетками, перегородками и лязгающими дверьми, дробящими здание на отсеки. Но настоящим потрясением для дамы стало то, что те двери, которые по давним традициям, здравому смыслу и нормальному человеческому общежитию должны были запираться, оказались начисто лишенными каких-либо замков и засовов. И в туалете, и в душе все было на доверии. От жутких мыслей руки и ноги Лидии покрылись мурашками.

Но не в том проблема, рассудила Лида, что тебя могут принять за буйного психа с фантазиями. Настоящая беда, если примут за хитрого, тихого психа, который косит под нормального, лжет, скрытничает и старается придумать правдоподобную версию событий. Вот тогда жесткой терапии не избежать. Нет, все равно ничего не получится: она просто не знает, как звучит в этом новом мире история нормальной жизни, да и врать она не умеет. Лида взвесила риски и выложила все без утайки.

— Я Лидия Метёлкина из Города-на-Протоке, две тысячи двадцать первого года рождения… — представилась Лида.

— Города-на-Протоке давно нет, — снисходительно поправил ее господин в сером костюме.

— Я из Города, — гораздо более жестко повторила Лидия.

Она говорила долго. В мертвой тишине, где люди могли слышать дыхание друг друга, она рассказала о своем возвращении в обезлюдевший Город, о Метрополии, о существах, о маугли, о транспортах, приходящих в порт Города из Карского моря и об аномалии, образовавшейся на месте Ермаковского переката. А еще она с мстительным удовольствием сообщила, что атаман Кондитерский беззаконно берет мзду со всех проходящих по Енисею судов.

Люди за столом настороженно переглядывались, то и дело наливали себе воды и, в конце концов, решились и начали задавать Лиде вопросы. Неловко, даже сконфуженно — а как еще прикажете общаться с психом с фантазиями? — они стали интересоваться… практически всем. Но один аспект, как поняла Лидия, интересовал их больше всего:

— Опишите, пожалуйста, в каком состоянии находится порт Города?

Лида открыла было рот, чтобы ответить, но вновь закрыла и призадумалась.

— Видите ли, я не специалист по устройству портов… — замялась она.

А и действительно, что с портом? Когда они пронеслись по причалу, спасаясь от погони, она запомнила только лишь потрескавшийся, а местами и полностью раскрошившийся бетон подъездных дорожек, застывшие, ржавые портовые краны с качающимися на ветру дверцами кабин, атмосферу опустошения и заброшенности. Но ведь каждый год по осени в Город приходили транспорты из Карского моря, и в Метрополию из порта тянулись караваны набитых товарами грузовиков. Каждый год после ледохода метрополийцы проверяли фарватер до самого залива. Выходит, разруха — простая маскировка. Если над Городом пролетит самолет-разведчик, при свете дня он увидит лишь мерзость запустения. Но что может быть проще, чем спрятать пару рабочих кранов среди их проржавевших от времени собратьев? Годами ничего не красить, не ремонтировать дороги, не наносить разметку, и требуемое впечатление, считай, достигнуто.

Только один вопрос не давал Лиде покоя — вопрос света и тьмы. Но не в возвышенном, философском или теологическом смысле, а в приземленном, исключительно материалистическом. Как, каким образом на протяжении стольких лет процесс разгрузки кораблей оставался незамеченным?! При дневном свете грузовики легко можно засечь и с самолета, и со спутника. Ночью их выдал бы свет фар — ведь во тьме Заполярья каждый огонек виден за километры. Но Лида вспомнила один из разговоров с Беном, и последний пазл встал на свое место. Существам не нужен свет, их восприятие мира сродни ясновидению. Но метрополийцы любят свет, он дает им ощущение комфорта и безопасности, к тому же сказывается многолетняя привычка. Пусть, в коридорах Метрополии и горят лампы дневного света, он приятен существам и напоминает о давних счастливых днях, прожитых на поверхности, но… Если нужно, они способны жить и работать в полной темноте, обходиться без света вообще, ориентируясь в пространстве с помощью своих новоприобретенных органов чувств, как по приборам. Темными осенними ночами они проводили колонны грузовиков в Метрополию, не включая фар, вот и весь фокус.

— Насколько мне известно, порт находится в рабочем состоянии, — взвешивая каждое слово, ответила Лидия. — Правда, он функционирует не больше месяца в году, а все остальное время законсервирован. Его точная перегрузочная мощность мне неизвестна.

И понеслось… Ее расспрашивали о планировке жилых и технических уровней Метрополии, местоположении лифтов и транспортеров, системах подачи воздуха, воды и электроэнергии. На большинство вопросов она не знала ответов, да и не могла знать. Лида устала, ее мозг работал вяло, но все-таки работал. Она почуяла опасность, когда один пожилой военный проявил повышенный интерес к обустройству внешнего дока.

— Если вы собираетесь взять Метрополию штурмом, ничего у вас не получится, — тихо, но отчетливо произнесла Лида, обведя взглядом зал. И, посмотрев прямо в камеру, повторила: — Ничего.

— Откуда такая уверенность?

— Из города на поверхность ведут несколько выходов. Лично я видела лишь один. Это узкие, оборудованные тамбурами тоннели, идеально подходящие для обороны от численно превосходящего врага. Техника может проехать там лишь в один ряд. Если направите туда десант, то людей положите без счета. Будет как при Фермопилах.

— И что же вы предлагаете, милая барышня?

В комнату вошел энергичный подтянутый мужчина средних лет в обычном деловом костюме. На нем не было ни мундира, ни погон, ни орденов, но по тому, как поднимались навстречу ему люди в форме, и как приветствовали его господа в штатском, Лида подумала было, что явился самый главный начальник. Но, вопреки ожиданиям, этот человек занял свободное место за боковым столом. Запоздало сообразив, что она единственная осталась сидеть, Лида вскочила и неловко поклонилась.

— Ну?

— Ничего. Я не знаю, — смутилась девушка. — А вы, собственно, кто?

— Это в двух словах не расскажешь. Можете называть меня Максимом Евгеньевичем. Вижу, вас тут замучили расспросами. Меня же больше всего беспокоит то, что рядом с вами на мосту видели очень странный силуэт.

— Наверное, это был какой-то оптический обман, — нахально предположила Лида. — В момент задержания как раз вставало солнце…