Но наибольший интерес вызывал даже не сам стяг, а изображение гремучей змеи на нём… Она притягивала и, кажется, даже гипнотизировала смотрящего. Взгляд невольно останавливался на её изображении, и я поймал себя на мысли, что уже пять с лишним минут неотрывно смотрю на пресмыкающееся.

Животное свернулось клубком, хищно поднимая клыкастую пасть и хвост с трещоткой, и смотрела вниз, прямо на мрамор алтаря — настоящий жертвенник, на котором сегодня не повезло оказаться мне, Славе Кортову.

А всё этот Пашка со своим компьютерным клубом!.. Будь он не ладен, — пронеслось в голове. — И Пашка… да и интернет-кафе тоже. А особенно фон Диккер!!

Было совершенно очевидно, что я попал в откровенно нехорошую историю.

***

Холст не давал покоя.

Возможно, мне попросту нечем было занять мозг, чтобы не думать о своих не самых радужных перспективах… Внутри поднималась волна злости. А ещё страха. Бредовые навязчивые мысли так и лезли в голову:

А если один из сектантов стоит прямо за мной?..

С ножом!

Или голый?!

Паранойя…

Проявив малодушие, я до хруста в шее повернул голову и вскрикнул. Но скорее от неожиданности, нежели от страха.

Сектанта позади меня, конечно, не оказалось. Зато на правом плече появилась татуировка.

Красная, даже алая гремучая змея: точно такая же, что была изображена на рваном холсте над мраморным алтарём… Но если та, на стяге, представляла собой довольно схематичное изображение (хотя несомненно и принадлежала кисти талантливого художника), то вытатуированная на коже была живой!.. Действительно живой!

Нет, я готов поклясться, не просто реалистичная татуировка: кажется, ещё мгновение, и змея загремит трещоткой, отпугивая хищников, или вопьётся клыками в мою израненную иглой тату-машинки кожу, чтобы испить крови, стынущей в жилах.

Стало ясно, почему это правое плечо так болело… Сектанты обкололи меня наркотиками (их запах до сих пор витал в воздухе) и набили изображение своего сектантского божка, пока я валялся в отключке.

А потом перенесли и приковали к алтарю, чтобы…

Думать о том, что со мной собираются сделать, не хотелось.

***

Беглый осмотр тела показал, что татуировку набили и на левом плече. Правда, куда менее примечательную. Несколько странных округлых символов. Маленьких, едва видневшихся на коже, побледневшей от долгого лежания на холодном мраморе — как будто карандашом наметили, да на этом и бросили.

Контраст разительный: едва ли не живая алая змея (пусть и весьма миниатюрная) и блёклые узоры, по которым даже не потрудились пройтись толстой иглой. Как будто на мне тренировались опытный татуировщик и новичок. При этом первый хотел максимально унизить своего протеже и сделал настоящий шедевр, за который в тату-салоне отсчитали бы штук десять, а то и все двадцать. А вот вторую татуировку я бы однозначно свёл… ну, или перебил чем-нибудь более интересным. Той же змеёй, к примеру.

Стоп. Да о чём это я? Какой, ко всем чертям, тату-салон?! А если мне занесли инфекцию? ВИЧ! Чёрт… Ещё полчаса в этой комнатке, и я буду копить деньги не на татуировку, а на новые почки…

Если меня вообще отпустят, конечно. Пока что всё говорило ровно об обратном.

Холод медленно пробирал спину и поднимался к внутренним органам, стремясь завладеть телом. Не думать о нём становилось всё сложнее.

***

Прошло с четверть часа, и я, то поминутно проваливаясь в забытьё, то снова приходя в чувства, уже начинал бояться, что меня так и забудут в этой пугающей комнатке с изрисованными стенами и алтарём с изображением гремучей змеи.

Набравшись сил, вновь попытался порвать бечёвки, привязанные к креплениям под мраморным постаментом — безуспешно. Только правое колено с защемлённым нервом забилось в судороге, отдаваясь в мозгу по-настоящему адской болью. Сегодня защемлённый нерв напоминал о себе как-то уж слишком настойчиво.

Я скривился от боли и, вглядываясь в полумрак комнаты, прошептал пересохшими губами:

— Эй!

На моё неуверенное «Эй» никто не откликнулся…

Ожидаемо. А если чуть громче?

— Паш-ка!

Снова тишина.

Тогда я неожиданно для себя самого заорал, срывая голосовые связки:

— ПАШКА!.. НА ПОМОЩЬ!!

Многократно отразившись от голых бетонных стен, крик ударил по ушам. Испуганный, я едва удержался от того, чтобы снова не закричать. Мышцы невольно напряглись, бечёвки стянули запястья и щиколотки, колено отозвалось болью защемлённого нерва — и только это вернуло мне самообладание.

Пашка так и не ответил. Зато в коридоре послышались тихие шаги.

Неизвестный направлялся в сторону моей комнатки.

***

Вскоре за приоткрытой дверью замерла высокая фигура. Лицо мужчины скрывал капюшон, в бледной руке поблёскивало лезвие кинжала. Сектант приоткрыл дверь и медленно вступил на пыльный бетон, оставляя на нём отпечатки высоких ботинок сорок пятого (не меньше!) размера. Похожие следы уже были на пыльном полу; принадлежали они никому иному, как фон Диккеру, хозяину интернет-кафе, а по совместительству и главе секты, взявшей меня в заложники.

Я рванулся в отчаянной попытке выбраться! Но колено пронзила боль, заставляя стиснуть зубы, чтобы хоть как-то удержать рвущийся наружу крик. На глазах выступили слёзы, сердце отчаянно забилось, к горлу подступил ком… Когда незнакомец с ножом приблизился, я не выдержал и всё-таки заорал. Но отчаянный вопль уже сорвал голос, оставалось хрипеть, глядя на застывшую фигуру сектанта:

— Ф-ф-фон… Диккер?.. Это вы?

Незнакомец не ответил, но я знал, что это был он. Хитрый взгляд блеснувших под капюшоном карих глаз выдавал фон Диккера с потрохами…

В горле пересохло, я судорожно вдохнул воздух и быстро зашептал:

— Фон Диккер, давайте договоримся! У меня… у меня связи в футбольной федерации. Вам заплатят… Много заплатят! Или что вам нужно?.. Так у меня дядя прокурор!! — я уже откровенно врал, срываясь в хриплый крик и дёргаясь в безуспешных попытках освободить руки. — На вас и ваших психов столько дел повесят, что до конца жизни на нарах просидите!!

Не обращая внимания на бессмысленные угрозы, фон Диккер молча поднял кинжал и почти сразу, без промедления, вонзил его в моё сердце.

— Теперь ты свободен, Корт! — долетели до угасающего сознания слова убийцы.

Каково это — умирать?

Раньше мне казалось, что умереть — это резко, почти наверняка больно и до ужаса страшно. Но на самом деле смерть больше походила на сон. Сон, в котором перед моими глазами проносились, кажется, совершенно случайные фрагменты из жизни и, что самое главное, события последнего в этой жизни дня — дня, в конце которого я был зарезан на алтаре под изображением гремучей змеи.

***

Мне семнадцать. Футбольное поле. Бутса крепкого защитника с хрустом ломает коленный сустав. Боль. Темнота. Больница. Месяц. Два! Три… Разговор доктора и плачущей мамы: «Какой спорт?! Ему бы на ноги подняться!». Двенадцать лет вычеркнуты из жизни.

Ужасные баллы по ЕГЭ. Второсортный универ на окраине Москвы. Единственным утешение — компьютерные игры, в которые мы с моим новым товарищем Пашкой, таким же раздолбаем из универа, рубились всё свободное время.

Так бы и прошла моя жизнь: ненужный диплом, нелюбимая работа, компьютерные игры и пиво.

Но одним холодным осенним днём всё изменилось.

***

День этот начался плохо. Как, впрочем, начинался каждый день с момента получения травмы. Вот уже три года подряд. И особенно последние несколько недель, когда я упорно видел один и тот же ночной кошмар: какой-то потусторонний шёпот, морозное дыхание и лёгкое касание острого когтя.

Я проснулся в холодном поту в своей уютной кровати, одолеваемый двумя мыслями. Во-первых, острым нежеланием идти в универ. Во-вторых, странным ощущением, что сегодня должно произойти нечто по-настоящему неприятное… И если первое чувство преследовало меня с самого момента поступления, то второе появлялось значительно реже. И, чёрт побери, насколько же была права моя интуиция!