Нарисса от такой перспективы бледнеет.

– Да пошел ты! – рычит Макс, добавляя к этому фразу на неизвестном мне языке, но зато хорошо понятную по смыслу и точно известную всем остальным.

Так хорошо известную, что даже Одара пронимает и вся беззаботность слетает с него, как шелуха. Нарисса вовсе смотрит на любимого в ужасе, готовая то ли прямо сейчас хлопнуться в обморок, то ли залепить ему затрещину, чтобы беду на себя не кликал столь успешно. Ведь что-то мне подсказывает, что разозлённый шан – это та еще проблема.

Зато Одару больше не до изучения рельефов стены, а Дэреку – не до возмущений на тему долга. Оба смотрят на Макса драконьими глазами, наверняка прикидывая, сожрать того целиком или по частям.

Ситуацию разруливает Нарисса. Не дожидаясь, пока милостивые господа сделают ее сына сиротой, она немного отходит в сторону, чем перетягивает все внимание на себя, и, тяжело выдохнув, бросает:

– Я согласна на магический допрос.

Максово «Что? Нет!» тонет в возмущенном гуле Старейшин. Но обоим шанам уже плевать на Макса. Думаю, если бы сейчас посередине комнаты вдруг возникла бы я, изумления на лицах и то было бы меньше.

– Но у меня есть одно условие, – продолжает она, несмотря ни на что. – Высокочтимый гость задаст всего три вопроса, и они должны звучать так, чтобы я могла ответить лишь одним словом. Пока я среди Избранных, я имею право требовать этого. Вы согласны, милостивый шан?

– Да, – Дэрек серьезен как никогда.

– Тогда начнем? – уточняет она, заламывая руки в непроизвольном беспомощном жесте.

Небо, да ей действительно страшно! Это все из-за ребенка? Или меня?

Я, конечно, догадываюсь, что притащить человека из другого измерения – не самый хороший поступок. Тем более, нужно ведь еще знать, как это сделать. А это, наверняка, под силу далеко не каждому. Да и вряд ли ей скажут за меня «спасибо». Но как шаны отнесутся, узнай, что у Избранной полугодовалый сын от другого мужчины? Как в этом мире вообще относятся к таким вещам? Что если это – смертный приговор? И что будет со мной, если ее казнят? Я навсегда застряну тут? Или буду убита следом?

Вопросы сыпятся лавиной, а ответов нет. И где их искать? С кого требовать?

В общем, от допроса Нариссы я тоже не жду ничего хорошего.

– Подойди, – приказывает ей Дэрек, сам выходя на более-менее свободное пространство по центру кабинета. Нарисса послушно выполняет приказ, вставая точно напротив.

Взгляды всех присутствующих приклеены к ней. «Красненький» тоже не сводит своего с нее. Но тут он снова спохватывается и одаривает хмурым взглядом уже меня. Нет, конечно, он просто снова смотрит на стену. Но все равно мне кажется, что на меня.

И эта уверенность ведет к какой-то мысли, наталкивает на какое-то озарение…

Но тут Дэрек берет Нариссу за руки, сплетая их пальцы странным образом. Фигуры мужчины и женщины окружает легкое серебристое сияние, похожее на искрящийся туман, в котором зажглось северное сияние. Эти спецэффекты выбивают из моей головы последние мысли. Насколько, все-таки, магия – это волшебно!

Зачарованно слежу за ними, вслушиваясь в каждое слово.

А еще немного ревную. Эти прикосновения и переплетения пальцев смотрятся так интимно. И мне совсем не хочется, чтобы он касался ее.

– Взывала ли ты к моей помощи хоть раз? – спрашивает шан.

– Нет, – безвольным голосом отвечает она. И, кажется, на это все в кабинете выдыхают с облегчением, кроме самого Дэрека. Тот мрачен.

– Знаешь ли ты, как именно оказалась связана со мной долгом?

И опять мы слышим ее тихое:

– Нет.

На что Дэрек некоторое время молчит. Чтобы он не хотел услышать, третий вопрос он продумывает очень тщательно.

– Знаешь ли ты причину появления долга? – наконец-то спрашивает шан, решившись.

И ответ Нариссы, сказанный одними губами, звучит как гром среди ясного неба.

– Да, – отвечает она.

«Как?» – чуть не спрашиваю я…

Но в этот момент чьи-то руки хватают меня.

Сердце колотится где-то в горле как бешенное, в висках шумит, рука, за которую меня совсем не ласково тянут к выходу из туннеля, болит, как от «крапивы», а мои крики о том, чтобы этот мерзавец немедленно отпустил меня, игнорируются.

Охранник, которого приставили сторожить, чтобы я не вышла из спальни, упрямо продолжал путь, уводя меня все дальше от кабинета. Впрочем, идти пришлось не долго. Какая-то минута довольно унизительного и неприятного путешествия – и вот я уже снова на лоджии: щурюсь от яркого солнечного света, тяжело дышу от пережитого потрясения, и потираю руку, только что побывавшую в цепкой хватке.

– Скотина, – шиплю я, пока Максов прихвостень ищет рычаг, закрывающей потайной ход. До меня ему, конечно же, дела нет. Но меня он слышит, и я не собираюсь молчать. – Мерзавец! Зачем ты это делаешь? Зачем?

– Ты просто не понимаешь, – наконец-то он находит нужный камешек и, пока «дверь» медленно почти бесшумно закрывается, разворачивается ко мне лицом: хмуром, но спокойном. – Это все – ради твоего же блага.

– О да! Точно! Какая трогательная забота. Особенно, о которой я не просила. И прикрываться ей – подло. По-моему, ты просто такой же, как и твой начальник!

– Начальник?

– Макс. Или, хочешь сказать, этот анир Максимилиан или как-его-там, не твой босс?

– Я не понимаю, что такое «начальник» и «босс». Это какие-то новые слова в северных землях, да? Но он главный над нами, если ты об этом.

– Я о том, что он сам – сволочь и мразь. И таких же себе набрал.

– Я не… Я не мразь, чтобы это не значило! – наконец-то пронимает стража, имени которого я даже не знаю. Да и не нужно оно мне. А вот дать сдачи – очень нужно. Просто жизненно необходимо.

До встречи с Максом я никогда никому не позволяла контролировать свою жизнь. Быть свободной во всем – вот то, что всегда помогало мне выжить. Никто никогда не управлял мной!

Но все изменилось после нашего знакомства. Сейчас все, что началось в тот день и что было до моего появления в этом мире, я помнила смутно. Как будто видела сон, а не жила этим. Уже здесь я узнала, что виной этому была какая-то магия. Но это не значит, что я собиралась с этим мириться!

И сейчас, когда нервы натянуты до предела, а все снова обрело краски, удерживать рвущиеся на волю слова мне все сложнее и сложнее.

– Да ну! – кипела я. – Хочешь сказать, ты только что не волок меня силой? Что не помогаешь удерживать меня тут против воли? Еще скажи, что не стал бы насиловать там, на поляне, в компании с Максом?

– Я – что? – страж уставился на меня так, будто у меня только что выросла вторая голова. – Я никогда никого не стал бы насиловать! Ни на поляне, ни где бы то еще! И, вообще, о каком насилии ты говоришь?

– То есть, тебя вчера, когда Макс меня похитил, с ним не было? Были другие? Извини, не запомнила. Вы все как-то на одно лицо!

– Ты чего! Тебя никто не похищал! Мы встречали тебя, вернувшуюся после обучения!

– Обучения? Как интересно! – окончательно сдаюсь собственным эмоциям и выплескиваю на голову парня всю злость, боль и страх, что скопились во мне. А, заодно, рассказываю, что же случилось со мной за это время на самом деле.

Говорю не все и не подпорядку. Слова льются сумбурным потоком, сметающим на пути любые преграды в виде здравого смысла и разумного поведения. Я где-то как-то понимаю, что это – самая настоящая истерика, которых раньше у меня в жизни не было. Словно кино со стороны смотрю. Но как остановиться и вернуться в разум, не знаю. Да и не очень-то хочу.

Но не все выплескивается на голову случайного пораженного слушателя. Мне удается удержать в тайне детальные подробности ритуала, помощь чужого дракона и странное поведение собственной тени, показавшей мне кабинет и допрос Нариссы. Не потому, что не хочу об этом рассказать, а потому что не знаю, как этот сделать, объяснив то, что я пережила, чтобы быть понятой.