— А, так это количество пар указано! — обрадовался голос Минноны. — Я понимаю… спасибо…

— Э… не за что… — чему это там смутился бравый Треппи? Почти непроизвольно, раньше, чем успел подумать, Орсо шагнул к двери и осторожно заглянул.

Тёмный локон Минноны, касающийся руки Родольфо, которой он что-то писал, и в самом деле был серьёзной причиной для смущения. А тихое дыхание девушки почти у самого уха мужчины и быстрые взгляды, которая она бросала на него, сидящего рядом, то и дело отвлекаясь от бумаг, вообще могут с ума свести…

Орсо бесшумно отступил назад. Артиллерия в надёжных руках. И госпожа Костицци, видимо, тоже. Дева битв из девменских сказаний очень подходит отчаянно храброму сыну офицера, благослови их Творец.

Отчего-то стало грустно. Конечно, если бы он сам поменьше думал о войне и побольше — о девушке, возможно, всё было бы по-другому… Ну а кто будет о войне думать? Только он держит в голове весь план — и то, что пересказывал товарищу, и то, о чём пока не говорил — очень уж это неотчётливо и неопределённо. Тактиков уйма — стратегов не хватает, как говорил полковник Тоцци. Вот и думай о стратегии, а девушки пусть считают пушки… в надёжной компании…

Неджанная сцена сбила с мысли. Что же он собирался делать… ах да, письмо Рохасу. Орсо присел на подоконник прямо тут же, в штабном домике, взял со стола первую попавшуюся книгу в твёрдом переплёте, положил на неё первый попавшийся чистый листок бумаги и за три минуты набросал письмо, над которым перед тем думал не меньше двух часов. Отдал переписать и вышел на воздух.

В кругу бойцов, сидящих на лафетах привезённых орудий, выступал Альберико — один из героев дня. Его заворожённо слушали, а Микелино, бросая редкие реплики, неизменно снижал уровень патетической восторженности рассказчика.

— Пройдя подземным ходом, мы оказались в святая святых замка… — повествовал баронский наследник.

— В винном подвале.

— В святая святых, друзья! Ибо это было самое сердце старого здания…

— Ну, ясное дело — бочки там были с вином…

— Командир, при чём тут бочки? — возмущался Альберико. — Снаружи нас могли поджидать все наличные силы врага…

— Три спящих караульных, — невозмутимо добавил Микелино.

— Потому что был день! А днём караульные беспечны.

— Да пьяные они были. Из святая святых вылезли и заснули.

Альберико сокрушённо махнул рукой, но продолжал:

— Отважно, как львы, мы ворвались на первый этаж…

— И напугали горничную до визга.

— И поднялась тревога! Отовсюду на нас бежали враги…

— Человек десять, а то и двенадцать.

— …И мы вступили в бой, чтобы проложить себе дорогу во двор и овладеть замком!

— Чтобы ворота запереть изнутри, пока полк снаружи на плацу марширует.

Орсо подозревал, что операция в замке в исполнении Микелино выглядит слишком просто и легко и так же не соответствует реальности, как и рассказ Альберико; но слушать байки сейчас настроения не было — он махнул рукой на героические подвиги и ушёл думать.

Прошло уже часа три с того времени, как последний айсизский солдат покинул Поллену. Бойцы Освободительной армии отдыхали, обедали, наскоро чинили снаряжение, полленцы подсчитывали потери от бесчинств противника и последовавшего боя. Дать им ещё пару часов — и нужно собрать армию для серьёзного разговора. Это даже поважнее Рохаса. Люди должны понимать, почему они не расходятся по домам прямо сейчас. Они должны знать, какие планы у командования. А с другой стороны, если у кого-то не хватит запала идти дальше и бороться до конца, для них сейчас единственная возможность уйти. Чтобы не было больше дезертиров вроде Анкелоти.

Чтобы всё это объяснить, надо будет говорить о паровике, на который не посмотрел ещё только ленивый; о заговоре, о внешней силе. О необходимости поднять Айсизи на восстание. О том, что… так, здесь нужен Марко!

Филиппи нашёлся на фабрике — даже когда всё закончилось, он так и не ушёл, его бойцы помогали разбирать завалы и устранять последствия пожара. Здесь же наравне в мужчинами работали перемазанные в пыли и копоти женщины и дети, даже совсем малыши, лет пяти-шести. Орсо в удивлении глядел на это зрелище; подошедший Марко объяснил:

— Это семьи рабочих. В последние недели ведь работники фабрики жили прямо здесь, домой их не пускали…

Орсо пожал ему руку:

— Вы нас спасли.

Марко покачал головой:

— Мы и вы — одно. Я-то хорошо понимаю, что к чему… Будете говорить с горожанами?

— О чём? — растерялся Орсо.

— О восстании. Здесь вас, думаю, хорошо поймут.

— А… может быть, лучше вам?

Но Марко твёрдо глядел в глаза командиру:

— Вы должны сами как командующий сказать всё то, что я уже говорил им как боец. Поллена живёт не сама по себе, все промышленные города Кобальи, да и других провинций связаны друг с другом. Понимаете мысль?

Орсо кивнул. В целом-то Марко был прав: промышленность страны — единый организм, одно не может без другого. И если этот организм разом ощутит себя одним целым… этого боятся заговорщики, этого боялись приятели Пирелли в том, неведомом мире, откуда они бежали, сверкая пятками. И «братья» боятся этого. Что ж, правильно боятся!

Внезапно им овладел какой-то боевой порыв:

— Да, надо поговорить с людьми! Где народ с суконной фабрики?

— Да здесь же. Утром, как увидели, что вы идёте, перебили охрану и пришли к нам — тут отбиваться проще. Тут и укрепились.

— Тогда… я собираюсь кое-что сказать бойцам… может, собрать всех вместе?

Марко подумал, медленно кивнул:

— На похороны придут все. Не будет никаких «мы» и «вы».

Духота и пыль висели над городом, солнце заливало жгучим яростным светом развалины, дым, красные флаги, наскоро выкопанные могилы, останки паровика… Священники с процессией служек обходили погибших из обеих армий — сейчас они мирно лежали рядом на площади перед собором. Городские дети тащили туда охапки цветов, сорванных по предместьям, цветы тоже были покрыты пылью и гарью. Чувствительная Форина промокала глаза кончиком головного платка, горожанки рыдали, мэр Поллены, опираясь на костыль, печально следил за подготовкой к церемонии. Поняв, что город пытаются освободить свои, андзольцы, мэр ушёл из-под надзора военного коменданта захватчиков, пробрался на фабрику и, не умея стрелять, заряжал оружие для бойцов Марко. Сломанная нога его выглядела как боевое ранение, но мэр раздражённо объяснял каждому, кто спрашивал, что попросту неудачно упал с баррикады. Ему, впрочем, не особенно верили — считали, что скромничает.

Настоятель собора прочёл краткую молитву, тела погрузили на телеги и повезли хоронить. Орсо ехал следом за погребальной процессией на своей измученной кобыле, за ним следовали старшие офицеры. Горожане, несмотря на печальную обстановку, бурно обсуждали наличный командный состав Освободительной армии.

— Гляди, совсем молоденький у них главный…

— А тощий — страх!

— Мальчишек каких-то прислали, помоги им Творец!

— Да никто их не прислал, это морской десант из Саттины…

— Болтай больше! Вон же наши, вичинские, из деревни, какой там десант.

— А тот вон, здоровенный, говорят, из знатных.

— Врут, поди. Обычный парень из городских…

— А девки у них зачем?

— Это не девки, а офицеры, чего говорите-то. Девки — скажут тоже…

— Какие же офицеры, когда девки!

— А тот вон, справа, ни дать ни взять контрабандист! Ишь зыркает!

— Помилуй Творец, да это зинал…

— Матушка, да вы что, разве можно на человека этакое наговоривать!

Освободительная армия выстроилась шеренгами вдоль дороги, офицеры салютовали процессии разномастными клинками, у кого какие были. Смотрелось это странно, но почему-то величественно. Никогда ещё мир не видел ни такой армии, ни такой войны. Орсо подумал мельком, что уже лет через двадцать свидетели будут рассказывать совсем не о том, что видят сейчас, в эту минуту. Недаром же говорят «врёт, как очевидец»…