Орсо молча кивнул. Между ним и Минноной как-то сразу установились отношения без политеса: никаких «сударей» и «сударынь», никакой салонной вежливости. Да и смешно бы выглядели в лесу, в походе, церемонии между двумя оборванцами… Миннона была надёжным другом, настолько другом, что даже вечно подозрительный Родольфо ни разу не пошутил на этот счёт. С Родольфо девушка держалась не то чтобы более чопорно — скорее, более скованно. Впрочем, молодой Треппи ничем её не обижал, всегда был предупредителен и вежлив. У него как-то получалось быть любезным без робости, и Орсо втихомолку ему завидовал. Может, это оттого, что он рос вместе с сестрой?..

После побега они с Минноной так толком и не поговорили. Некогда было: сперва лихорадочный марш по ночным горам, потом короткие привалы — долго засиживаться на одном месте было опасно, отдыхали вполглаза, а когда кончились припасы, перестали даже разжигать много костров — складывали один длинный, чтобы давал жар, и по очереди грелись возле него. На привалах Орсо, страшно измотанный и ещё нездоровый после ранения, падал на любом свободном месте и засыпал глухим сном, а поднимался на рассвете от холода и от мысли, что пора двигаться дальше. Миннона и ещё одна смелая горожанка по имени Форина как-то сами собой оказались командирами женщин, и пленницы трудолюбиво помогали мужчинам всем, чем могли. Пока было что готовить и есть, они занимались приготовлением и распределением пищи, вели учёт немногочисленных лекарств, захваченных у охраны лагеря, лечили больных. Они же похоронили троих умерших от болезней и слабости — двух пожилых бойцов и одну чахоточную девушку…

Вопреки опасениям многих мужчин, женщины оказались стойкими и упорными, ни одна не жаловалась и не требовала специальной заботы о своей драгоценной особе. Впрочем, тех, кому забота была нужна, и так не оставляли. Двух старушек, неведомо как попавших в лагерь, на походе несли на спине самые сильные бойцы — по камням и переплетениям огромных корней они не смогли бы идти сами, а это замедляло и без того небыстрый марш отряда. Самых хрупких девушек Миннона определила на работу несложную, но требующую большого внимания: они вели учёт исправного оружия, пуль и пороха. Вести записи было нечем и не на чем, но девицы прекрасно всё запоминали и в любой момент готовы были доложить, как обстоит дело с боеприпасом.

Сейчас Миннона шла рядом, и, казалось бы, лучшего момента для разговора не придумаешь, но… Мысли Орсо были совсем о другом, а отвечать Минноне на вопрос, который она задала уже давно, надо было обстоятельно и честно.

Кто были те люди, с которыми он встретился в ночь атаки на город? Он уже говорил, что это предатели, но объяснять подробности на ходу слишком сложно. Пришлось бы сперва рассказать про «преинтереснейшее общество» в столице, про козни «брата Мауро», про убийство Сексто, про охоту на заговорщиков… А оттуда тянутся истории и про паровые «железные малышки», и про истинный смысл и назначение начавшейся войны, и про его странный приказ по отряду — по возможности не убивать рядовой состав айсизской армии, и про то, откуда у него такой диковинный пистолет… Орсо уже немало времени крутил в мыслях эту историю так и эдак, понимая, что её придётся рассказывать не раз и не два, пытаясь отсеять неважные подробности и оставить только самое необходимое… История-то получалась, но Миннона спрашивала именно о том, что касалось его самого!

Что произошло с Минноной, Орсо уже выяснил из разговоров женщин. В ночь нападения на Саттину, пока Миннона возилась с ним, к ним в дом ворвались десантники — им показалось, что в окне они видели вооружённого человека. Мать Минноны, баронесса Нева, умерла на месте от разрыва сердца — не смогла перенести того, что у неё на пороге, в её доме какие-то грубые скоты допрашивают её дочерей. Что стало с Руденой, женщины не знали; Миннону схватили и заперли вместе с другими «подозрительными» горожанками в городской тюрьме; айсизцы считали, что она укрывала на чёрной лестнице раненого солдата гарнизона. Потом всех их погнали следом за пленными мужчинами, не давая, однако, встречаться с ними.

Всё это Орсо услышал в нескольких пересказах и достаточно точно запомнил. Непонятным оставалось одно: почему, по каким законам войны в плен увели женщин? Такого не бывало никогда со времён феодальных междоусобиц, но тогда в плен угоняли всех подряд, людей наравне с коровами и овцами — ведь это всё имущество. С тех пор лицо войны сильно изменилось, и международные договоры, которые подписывала и Айсизи, единодушно осудили нападение на гражданских, если они не оказали сопротивления с оружием в руках. Захватить парней, которые обстреляли десант из окна, логика договоров худо-бедно ещё позволяла, но женщин, вся вина которых только в том, что они были у себя дома… У этого должен быть смысл! Должна быть логика! И если она не очевидна с точки зрения родного мира… возможно, она принесена извне?

Как ни спешил отряд, группы бойцов всё же растянулись по лесу, и отстающих приходилось поторапливать. Скалы приблизились, деревья становились всё ниже и реже, а дорога — всё труднее: почти не стало мягкой земли, всё чаще попадались каменистые осыпи, которые следовало обходить — подниматься по ним опасно. Бойцы, шагавшие без обуви, быстро поняли, что дальше продвижение ещё замедлится… Но выхода не было: или добраться до скал, или встретиться с преследующим врагом там, где у него все преимущества.

Орсо, шагая в середине отряда, постоянно оглядывался, пытаясь оценить, сколько людей ещё отстаёт. На очередном каменном выступе он остановился, прислушиваясь. Нет, трубы ещё не слышно… впрочем, в горах это обманчивое чувство…

— Командир, — слева подошёл Нелло, — за нами следят.

— Солдаты? — Орсо кивнул вниз, в сторону долины.

— Нет, оттуда, — Нелло обвёл рукой скалы слева и впереди. — Кто-то идёт рядом с нами, но скрываясь.

— Много?

— Так не понять, но, кажется, немного. Прикажете поймать?

— Не думаю, чтобы они так просто дали себя поймать, — покачал головой Орсо, — а стрелять без нужны пока не хочется… Вот что! Пришлите ко мне Треппи и Пизони… знаете Пизони?

Нелло кивнул и убежал. Пизони был сержантом гарнизона Саттины, ему Орсо доверял полностью как знающему военному.

Родольфо и сержант подошли, когда основная часть отряда уже поднялась на каменистый гребень и в лесу оставались только группы замыкающих и дозорных. Орсо кратко объяснил суть дела, потом добавил:

— Я думаю, это местные контрабандисты или браконьеры, то есть именно те, кого мы собирались искать. Что это не солдаты, я уверен.

Треппи согласно кивнул:

— Что ты хочешь сделать?

— Поговорить. Возможно, это наше спасение… Теперь вот что: Родольфо, ты остаёшься командовать, пока меня не будет. Наши планы тебе известны. Надеюсь, тебе недолго придётся тащить эту ношу… — Орсо улыбался, но Родольфо понял его намёк: может случиться, что его временное назначение станет постоянным…

— Теперь вы, Пизони. Я хочу, чтобы вы пошли со мной.

— Туда, к этим? — бесстрастно уточнил низенький крепкий сержант.

— Да. Возьмите пистолет… а, вижу, вы уже при оружии.

Пизони прикоснулся к рукоятки торчащего за поясом пистолета.

— Отлично. Идём сейчас, пока нас не догнали. Если эти… в скалах… услышат, что начинается бой, они могут разбежаться, и мы их больше не найдём.

— Слушаюсь, — спокойно сказал сержант.

— Всё, пора. Родольфо, следи за отстающими.

— Сделаю… Храни вас Творец!

Отходили от основного отряда медленно, нарочито неторопливо. Оружие держали на виду, но не наизготовку. Мелкие камешки гремели под ногами, выдавая их точное местоположение. Конечно, неизвестные, скрытые в скалах, могли и пальнуть, но смысла в этом нет. Видно же, что двое идут без враждебных намерений!

Пришлось отойти шагов на двести, когда из-за торчащего, как клык, рыжего камня высунулась голова в широкой шляпе, а рядом с ней — ствол ружья. Намёк прозрачен: хочешь говорить — говори, хочешь чего-нибудь другого — получишь пулю!