Глубокой осенью 1716 года, в густом ноябрьском тумане Пётр I второй раз в своей жизни прибыл в Голландию. Возле Девентера налетел добрый вест-зюйд и тотчас согнал с лугов и каналов туманную пелену. Выглянуло скупое осеннее солнышко, и на душе стало веселее. За окошком дорожной кареты мелькала столь памятная ещё по первому путешествию гостеприимная и благоустроенная страна. Всё в ней, даже крылечки и плитки мостовых, было отмыто до блеска, проносящиеся облака отражались в спокойной воде каналов. Над черепичными крышами мирно поднимались дымки от изразцовых печей-голландок, бодро крутились бесчисленные ветряки, вдоль нескончаемых каналов здоровенные битюги с лёгкостью тянули тяжёлые баржи, груженные шведским железом и польской пшеницей, испанской шерстью и парижской галантереей, эльзасской солью и швейцарскими сырами, лионскими шелками и итальянским вином. Всё это доставлялось по Рейну, в Роттердаме и Амстердаме перегружалось с речных барж на океанские тяжёлые суда, развозившие товары во все страны света. А в Голландию возвращались корабли, груженные антильским сахаром и ромом, бразильским кофе и красным деревом, виргинским табаком и каролинским хлопком. Голландия всё ещё считалась первым морским извозчиком, хотя океанские корабли больше заходили теперь не в Амстердам и Роттердам, а в Лондон и Ливерпуль. Как-то незаметно в ходе войны за испанское наследство Нидерланды из равноправного союзника Англии превратились в её второстепенного партнёра. Заключая в 1713 году Утрехтский мир с Францией, английские министры не очень-то и считались со своим союзником. В итоге от многолетней войны за испанское наследство никакого наследства Голландия не приобрела, хотя и потратила миллионы гульденов как на свою, так и на английскую армию. Ведь оборона страны зависела не столько от голландских, сколько от британских войск (неслучайно и главнокомандующим союзными армиями был английский генерал сэр Джон Черчилль Мальборо). И если в первый приезд Петра I Голландские штаты ещё считались мировой державой, то ныне они оказались на вторых ролях. Голландия утратила главное — большой капитал и господство на морях, которое надолго теперь перешло к Англии, имевшей флот вдвое против голландского. И Петру, и его дипломатам (а царь взял в эту поездку целую плеяду своих лучших дипломатов: вице-канцлера Шафирова, Василия Лукича Долгорукого, Петра Андреевича Толстого, а в Гааге его поджидал блестящий русский посол князь Борис Иванович Куракин) многие поступки голландских властей показались мелочными, а подчас и вздорными. Так, республика наотрез отказалась взять на себя расходы по содержанию царя и его свиты. Затем голландские министры долго спорили, дарить или не дарить некую сумму на зубок царскому младенцу, которого Екатерина на днях собиралась родить, оставшись по пути в Везеле. Порешили не дарить, поскольку Везель — германский, а не голландский город. Мелочной и робкой была и большая политика гаагских министров. Петру и его советникам скоро стало ясно, что Голландия не только не хочет, но и не может быть посредником между Россией и Швецией, поскольку министры из Гааги всё время оглядываются на Лондон.
Правда, в Амстердаме, где ещё сильно было влияние друга Петра, бывшего бургомистра Якоба ван Витзена, и проживало много купцов, торгующих с Россией, городские власти выделили деньги на содержание царя и его свиты и встретили с почётным артиллерийским салютом. Однако местные газеты тотчас принялись дружно толковать о недавнем захвате русским флотом голландского судна, перевозившего в Швецию оружие и амуницию, и о недавнем повышении таможенных пошлин в Санкт-Петербурге. При этом повышение пошлин в новой русской столице газеты и политики из кофеен намеренно приписывали злой воле генерал-губернатора Санкт-Петербурга Александра Даниловича Меншикова. Сам царь якобы ничего не ведает о деянии своего сановника. Расчёт был простой: оказавшись в Амстердаме, Пётр отменит распоряжение своего губернатора.
Но в этот второй приезд с ними говорил не ученик плотника, а государственный муж, прошедший через огонь и воду Северной войны. Пётр напрямик заявил Витзену:
— Прости меня, Якоб, но, пока швед царил на Балтике, приход каждого купца в Петербург был для нас светлым праздником. За смелость и риск я не только не брал пошлины, но и платил за товар самую высокую цену! Ныне же, после Гангутской виктории, путь в Петербург свободен. Чистую воду для торговли на Балтике Россия добыла немалой кровью своих солдат и матросов и великими издержками. Так отчего же ропщут господа негоцианты, что мы, как водится во всех европейских государствах, установили обычные ввозные пошлины на товар? Или они всё ещё почитают нас невежественными варварами?
Витзен стал что-то бормотать об английских конкурентах, но Пётр лишь плечами пожал: пошлины для всех заморских купцов были в Петербурге равные.
«Как постарел Якоб!» — Пётр с сожалением смотрел на маленького ссохшегося старичка, что сутулился в кресле. А ведь двадцать лет назад перед ним предстал румянощёкий, приветливый крепыш, внушающий почтение не только согражданам, но и самому королю Англии и штатгальтеру Голландии Вильгельму Оранскому! Сколько тогда было осушено за вечную дружбу винных чаш и кружек доброго пива! Теперь же маленькая рюмка коньяка стояла перед Якобом непочатой.
Слухи о неудачных переговорах Витзена с царём скоро разнеслись по всему Амстердаму, и газеты, словно по команде, взялись теперь ругать уже не Меншикова, а самого Петра. Писали о его жадности, злорадствовали, что в Ревеле штормом разметало русский линейный флот, намекали, что в Северной войне возможны ещё разные повороты. Ретивые газетчики быстро пронюхали, что на сепаратный мир со шведами готовы пойти самые старые союзники Петра: польский король Август II и король Дании Фредерик IV, а ганноверский канцлер Бернсторф, ближайший советник курфюрста Ганновера и короля Англии Георга I, открыто сколачивает коалицию против России, превратившись из союзника в явного неприятеля.
Особенно газетная шумиха усилилась, когда стало известно о бегстве царевича Алексея. Сразу стали писать, что царевич бежал не иначе как к своему свояку, императору Карлу VI, который непременно даст ему сильное войско; что у царевича в Москве сильная партия из духовенства и бояр, да и в Петербурге и в армии есть свои доброжелатели; что в России возможен скорый переворот, после которого царя Петра в лучшем случае ждёт монастырь, а в худшем — Сибирь или плаха.
Напуганные всеми этими слухами, амстердамские банки наотрез отказали царю в кредитах. Посол Куракин попытался было заявить в Гааге протест по поводу газетных вымыслов, но министры ответствовали, что в Голландии существует полная свобода печати, и злорадно полюбопытствовали: а где же на самом деле обретается царевич?
Нет, не похоже было второе путешествие Петра в Голландию на первую его встречу с этой страной. Царя особенно мучил в эти дни не столько неудачный заем (золото и серебро нашли недавно русские рудознатцы на Урале и на Алтае), сколько полная безвестность в отношении пропавшего сына-наследника. Отправив для розыска царевича Александра Румянцева, Пётр наказал своему резиденту в Вене Веселовскому всячески помогать в сём поиске. Командиру корпуса, стоявшего в Мекленбурге, генералу Вейде было приказано немедля выслать для поиска пропавшего наследника толковых офицеров, говорящих по-немецки. Известие о случившемся было отправлено также русским послам и резидентам в других европейских столицах. Но только под новый год пришла, наконец, первая весточка: прискакавший из Вены Румянцев сообщил, что царевич точно был в Вене, виделся там с вице-канцлером Шенборном, а потом опять исчез. Куда? Пётр так жёстко взглянул на Румянцева, что у того дух захватило и мелькнула мысль: плохо придётся царевичу, ежели вернётся к отцу! Однако ответил бодро и обнадёживающе:
— Господин Веселовский просил на словах передать, что через одного секретаришку из канцелярии Шенборна выведал: царевича увезли в некий замок в Тироле.
— Молодец, Сашка, спасибо за добрую весть! Останешься пока в свите, тут для тебя дело есть! — Пётр подвёл Румянцева к окну и показал на человечка в чёрном плаще, разгуливающего перед домом. — Почитай, уже третью неделю сей молодец за мною следит! А кто таков — не ведаю. Вот тебе и задача: узнай, кто он и что ему надобно! В помощь себе возьми Корнева и его драгун.
