Невольно вспоминалась та первая Нарва, когда метель сыграла на руку шведам и уже через час был прорван центр русской позиции. Правда, теперь ветер бил в лицо и русские залпы сверкали в метели, как молнии.

— Государь! У солдат так раскалились ружья, что больше невозможно стрелять! Прикажи ударить в штыки на шведа! — подскакал к Петру разгорячённый боем Голицын.

Это уже потом, после Лесной и Полтавы, после побед Румянцева и Суворова, трёхгранный штык стал заветным оружием русской армии. А в кампанию 1708 года русская армия впервые заменила неуклюжие багинеты на своих ружьях знаменитым трёхгранным штыком. И не было ещё ведомо, сколь отличится сей штык в рукопашном бою. Потому трудно было решиться и бросить полки в штыковой бой: а вдруг швед устоит и сломает хребет русской пехоте?

Словно уловив колебания Петра, Голицын рубанул рукой:

— Ручаюсь, пройдём на штыках сквозь шведскую линию!

Пётр помедлил и согласно наклонил голову.

В час дня барабаны ударили атаку, и, точно подгоняемые северным ветром, бившим им в спины, русские батальоны пошли в штыковую. Шведы успели сделать только один залп, как русские, налетев, опрокинули первую линию, вторую, третью. Левенгаупт двинул в бой резервную линию, но русские на штыках прошли и её и ворвались на шведские батареи. К трём часам дня главная позиция шведов была взята. Расстроенная пехота спешила укрыться в вагенбурге, составленном из четырёх тысяч повозок и фур (ещё четыре тысячи повозок с боеприпасами были предупредительно отправлены Левенгауптом к Пропойску). Сгоряча преображенцы и семёновцы бросились было к вагенбургу, но отхлынули под картечью оставшихся шведских пушек, густо покрыв побелённое снегом поле зелёными солдатскими мундирами (один Семёновский полк под Лесной потерял половину своего состава).

Отойдя на ружейный выстрел, русские выстроились напротив вагенбурга, упиравшегося тылом в реку Леснянку. Влево от вагенбурга был единственный мост через Леснянку, охраняемый драгунами Шлиппенбаха. Пётр, так же как и Левенгаупт, понимал, что мост этот — ключ к виктории. Взяв мост, русские лишали шведов последнего пути к ретираде. Но Пётр решил повременить с атакой моста, так как вынырнувший из снежной пелены драгунский офицер доложил, что на скором подходе конная дивизия Боура.

— Успел-таки, чёртов немец! — весело рассмеялся позади царя Меншиков.

У Петра словно рукой сняло страшное напряжение боя.

— Дать войскам роздых! — приказал он Меншикову.

— И то верно, мин херц! Люди с четырёх часов утра не спавши, не евши, валятся с ног! — Меншиков был доволен приказом.

— Дождёмся Боура, тогда и ударим на мост! — решил Пётр. — Только бы швед прежде сего не вышел из вагенбурга и не контратаковал!

Но шведы словно приняли русское «приглашение» к роздыху. В вагенбурге царила такая путаница и сумятица, что надобно было сначала разобраться в частях, смешавшихся при отступлении, прежде чем идти в контратаку. Стонали тысячи раненых, помещённых за повозками, ржали укрытые здесь же лошади. Под покровом усиливающейся метели шведские гренадеры самовольно, не слушая офицеров, разбили несколько фур с бочонками рома и, пьяные, шатались меж раненых. Генералы и полковники не могли найти свои части, единственно, о чём сейчас молил фортуну шведский командующий, был скорый возврат трёх тысяч рейтар авангарда, с помощью которых можно было контратаковать русских. Однако первыми пришли не рейтары, а Боур с пятью тысячами драгун.

Поставив ещё не обстрелянных драгун Боура на левом фланге, Пётр перебросил невских и вятских драгун на правый к мосту и приказал Меншикову взять мост в конном строю.

Атака русских драгун шла с холма. Шлиппенбах, по своей природной горячности, бросил конницу навстречу русским, но стычка та была недолгой. Полки Меншикова, ударившие сверху, опрокинули шведов и взяли в конном строю стоявшую у моста неприятельскую батарею. Пурпурный плащ светлейшего, развевавшийся, как знамя, мелькал уже на другой стороне моста, когда эскадрон невцев рубил отчаянно защищавших свою батарею шведских бомбардиров.

— Чёрт! Ничего не видно! — Левенгаупт с досадой передал своему адъютанту подзорную трубу.

Однако через минуту, когда к вагенбургу подскакал Шлиппенбах с остатками своих драгун, в подзорной трубе не было нужды. Всё стало ясно: Меншиков взял мост, и ключ к виктории держал теперь в своих руках царь Пётр, отрезавший шведам последний путь к ретираде. Курляндская армия, как в ловушке, была заперта в вагенбурге. С фронта и с флангов были русские, позади река Леснянка, за ней — непроходимые топи и лесное бездорожье.

Куда девалось утреннее высокомерие и самоуверенность Адама Людвига Левенгаупта! Перед Шлиппенбахом сидел сломленный и точно сразу постаревший на десять лет генерал, которому ничего не оставалось, как поутру отправиться в русский лагерь, вручить царю Петру свою шпагу и сдать всю армию и обоз.

— Я говорил вашему превосходительству, что позиция у Лесной годится скорее для авангардного, чем арьергардного боя! — сердито шамкал за спиной старый начальник штаба.

— Вот русские и провели свой авангардный бой! Я всегда говорил, что они многому научились у нас в эту войну! — горячился рядом с начштаба Шлиппенбах.

А Левенгаупт горько думал, что теперь все будут упрекать его и в неверной диспозиции, и в недооценке неприятельских сил, и в промашке с мостом. Но главная причина поражения заключалась не в нём, генерале Левенгаупте. Главная причина разгрома заключалась в русском солдате, который выстоял там, где шведский солдат дрогнул.

Оставалась одна надежда — на помощь своего авангарда, который спешно возвращался от Пропойска. И рейтары успели! Левенгаупт даже не поверил сначала своим ушам, когда вновь раздались выстрелы и крики там, у моста.

Шведские рейтары глубоким вечером, когда поле баталии затянула снежная вьюга, внезапно выросли из леса и обрушились на лагерь Меншикова, разбитый было уже на другом берегу Леснянки. Не ожидавшие столь внезапного нападения драгуны были отброшены, и мост снова оказался в руках шведов. Невцы в этом ночном сражении второй раз испытали все превратности воинской фортуны и снова приняли ледяную купель Леснянки.

— Мин херц! Да утром я сей мост первой же атакой верну! Ей-ей, верну! — клялся Меншиков.

Но Пётр сердито отвернулся от своего любимца и приказал Боуру и Голицыну:

— Выставить крепкие караулы! Всем быть готовым поутру к новой баталии. С места не сходить! Отдыхать тут же у костров! — И подавая пример, молча закутался поплотнее в плащ и лёг на мёрзлую землю возле костерка бомбардиров Якова Брюса.

Левенгаупт не оставил, однако, времени Данилычу для утренней атаки. Хотя рейтары отчаянным нападением и отбили мост, шведский командующий ясно понимал, что его корпус на следующий день не выдержит первой же атаки летучего корволанта русских. Оставался единственный путь — скорая ретирада. А чтобы успешно её осуществить, приходилось бросить четыре тысячи повозок. Жертва была велика, но Адам Людвиг Левенгаупт, старый боевой генерал, здраво рассудил, что важнее спасти остатки войска, нежели обоз. Опять же, начиная отход, он рассчитывал спасти вторую половину обоза (там были фуры с боевыми запасами, в которых армия короля нуждалась больше хлеба), уже стоявшую в Пропойске. Он ещё не знал, что в тот самый час, когда его рейтары отбили мост у Меншикова, русские драгуны, отделённые от отряда Боура, сожгли мосты через реку Сож.

Ретирада была организована Левенгауптом с продуманной тщательностью. Раненые, оставленные в лагере, поддерживали огонь в кострах, части снимались с бивака бесшумно и молча, друг за другом текли через мост, так что русских удалось при отступлении обмануть и безопасно уйти на узкую лесную дорогу, ведущую к Пропойску.