Я поджимаю губы.

— Спасибо. Мне они очень нравятся.

— Хорошо, — отвечает он. — Надеюсь, сережки немного поднимут тебе настроение. Идем?

Я киваю и выхожу из машины. Сегодня я буду смелой, потому что устала бояться.

Оказывается, я толком не ела с самой помолвки.

После скандала в свадебном салоне кусок в горло не лез. А сегодня мутило из-за боли от лазера. В общем, заказала я себе греческий салат, лазанью, капучино, а на десерт мильфей с таким количеством ягод, что хотелось по-детски в ладоши хлопать от восторга.

Владимир, впрочем, не отставал. Салат, суп, паста. Чашка американо. Мы с энтузиазмом принялись за еду, периодически подглядывая друг за другом.

Ладно, на самом деле подглядывала только я. Он настойчиво пытался поймать мой взгляд, я же всё время то опускала глаза, то отводила их в сторону.

— Точно не хочешь десерт? — нахожу я очередную безопасную тему в конце позднего обеда, раннего ужина, или что у нас там происходит. Чувствую приятную тяжесть в животе и легкость в мыслях. Весь вечер по губам Дымарского блуждает задумчивая улыбка, и я, минута за минутой… смелею. — Ты посмотри только, что они творят! Не еда, а произведение искусства!

Вот оно! Он снова улыбается. Точно так же, одними губами. Вежливо и располагающе. Либо я совсем не разбираюсь в людях, либо он тоже неплохо проводит время.

— Спасибо, Анжелика, не люблю сладкое.

— Совсем?

— Ну, исключения есть, — слегка приподнимает брови, и мне почему-то становится неловко, будто мы снова о чем-то интимном.

Послезавтра он станет моим мужем. Мы будем жить вместе. Спать вместе… наверное.

Я быстро поправляю очки. Это делать совершенно необязательно, просто я вновь начинаю нервничать.

За обедом мы в основном обсуждали нейтральные темы. Перебросились парой фраз о Москве. Он там тоже бывает по работе или учебе, но не часто.

Владимир буквально атаковал меня вопросами! Я едва успевала отвечать!

Рассказала про свой университет, про конкурс красоты и про Сашу, по которой скучаю. Увлеклась и выложила, как мы с ней смеялись, когда репетировали мой выход и речь. Буквально до слез! Саша виляла задницей, проходя по своей комнате, я хохотала, лежа на диване, закинув ноги на спинку и схватившись за живот. Мы с ней пересмотрели кучу старых американских фильмов, в которых были упомянуты подобные мероприятия.

Владимир не перебивал, не зевал, не смотрел на часы. Кажется, что ему было интересно, и я продолжала рассказывать. Можно было бы, конечно, томно молчать и робеть. Но… я ведь пообещала себе, что буду смелой. Не понравлюсь ему, и что он сделает? Не возьмет меня замуж?

— А ты, Владимир? Почему именно юридический? — спрашиваю, решив, что мы вполне можем теперь поговорить о нем. — Почему ты стал юристом?

Он пожимает плечами. На секунду задумывается, будто ему впервые задают этот вопрос.

— Как-то даже мыслей других не было. Мой отец — прокурор, дядя — Виктор Владимирович, — уточняет для меня, — успешный адвокат.

— Дядю твоего я запомнила хорошо, — киваю я. Дымарский, наконец, берет в плен мой взгляд и улыбается шире.

— Уверен, вы подружитесь. Брат тоже юрист, — продолжает, не разрывая зрительного контакта. — Он занимается землей.

— Значит, у тебя не было выбора?

— Почему? Был. Наверное. Но мне с детства дико нравилась синяя форма, — он склоняет голову набок. Вроде бы шутит, но это неочевидно. Форма отца — ужасно скучная, и она уж точно не может идти Владимиру. С его карими глазами, смуглой кожей и вьющимися волосами. Она для него будто простовата. Я не сдерживаюсь и смеюсь. Потом спохватываюсь и прикрываю рот салфеткой. Виолетта Степановна убила бы меня в этот момент взглядом.

— Извини. Но мне кажется, она тебе не идет.

Ни форма, ни фамилия.

Он меня рассматривает, как диковинную игрушку на витрине. Словно я снова на сцене и на меня направлены камеры. Почему-то это не смущает, а, напротив, рождает внутри приятный трепет.

— Ты знала, что в древности синий цвет использовали для защиты от сил зла? В этом весь смысл, — он делает глоток кофе, и я улавливаю задор в его глазах. Всё же он шутит. Сказки рассказывает, точно Серый Волк.

— Ты в это веришь? — спрашиваю я.

— Верить можно в Деда Мороза или Зубную фею, а я тебе называю факты.

— Вот оно что. Значит, ты защитник. От сил зла, — произношу я, откинувшись на спинку стула. Наши глаза вновь встречаются.

— Не совсем, но тепло. Знаешь, как переводится слово «прокурор» с латыни?

— Управлять, — отвечаю я без запинки. Посмотрите на моего отца, определение придет само собой. И гуглить необязательно. Он управляет городом, своей семьей, мною.

— И заботиться. Это синонимы.

— Ни разу в жизни! — хмыкаю я, откладывая десертную вилку. Я наелась, всё было очень вкусно.

— По крайней мере, так должно быть, — Владимир допивает свой кофе. — Если управлять правильно. Иначе это тирания. Впрочем, зачастую мы видим лишь часть общей картины, поэтому не понимаем мотивы многих поступков. Просим счет?

Я подкладываю пальцы под колени и смотрю на его руки. Красивые, ухоженные. Черные волоски на тыльной стороне, ровные длинные пальцы. Руки совсем не такие, как у Тараса. У него ладони широкие, на пальцах куча мозолей. Тарас много работает физически. Наверное, не очень хорошо, что я сравниваю этих мужчин.

Чувство вины неприятно кусает. Тарас сейчас в тюрьме, а я тут в ресторане с другим. Ему не следовало со мной связываться. Мне не следует о нем думать, иначе будет только хуже.

Владимир ищет глазами официанта.

Отец должен уже прийти с работы. Вероятно, они как раз успели обсудить мой побег вдоль и поперек.

— А мы можем еще посидеть? — говорю быстро и громко. — Я не хочу домой, — отвожу глаза в сторону.

— Домой мы не собираемся, Анж. По плану отрыв.

— О. Тогда хорошо.

Владимир, наконец, просит счет. А еще просит завернуть нам с собой в пакет бутылку красного французского вина, минералку и два бокала.

— Посчитайте, будто я их разбил, — говорит он официанту. Тот улыбается и кивает, увидев чаевые.

Я смеюсь, когда мы выходим из ресторана и идем к машине.

— Зачем же бокалы покупать? Можно было забежать в супермаркет за пластиковыми стаканчиками!

— Французское вино надо пить из бокалов, — учит он жизни. — А в ближайшем супермаркете, где продают пластиковые бокалы, сейчас километровая очередь на кассу, — добавляет следующую житейскую мудрость. — И мы не будем тратить на нее первое свидание.

И правда, почти шесть.

— Куда мы едем?

— Увидишь, — говорит он и садится в машину. Я прожила в Республике восемнадцать лет, он — недолго в детстве и последние три года. Но кажется, что ориентируется в разы лучше.

Мы едем на смотровую. Отсюда запускают фейерверк в праздники, в остальные дни гуляют влюбленные парочки. Проезжаем мимо парковки, поднимаемся на гору выше, игнорируем знак «Въезд запрещен». Останавливаемся у небольшой часовни. Кроме нас здесь никого нет. Может, еще слишком рано или же вечер понедельника мало кого вдохновляет на романтические порывы.

Владимир отстегивает ремень безопасности, вручает мне бокал. Из бардачка достает перочинный нож, в который встроен штопор.

Пара минут, и я смотрю на темно-красную жидкость в своем бокале. Себе он налил минералку.

Пара секунд, и мы чокаемся.

Пара вдохов, и… я делаю глоток. Потом еще один.

— Вкусно, — говорю, улыбнувшись.

— Расслабься, — слышу его голос. — Ты весь вечер напряжена.

— У меня были не самые лучшие два дня. Да и всё происходящее, — поднимаю глаза к потолку. Давай, Ликан, нажалуйся будущему мужу на то, что тебе придется выходить за него замуж. — Родственники давят. Я немного устала от постоянного контроля, — допиваю вино.

— Тогда тем более отпусти себя. Всем назло.

Одним глотком он осушает свой бокал. А потом тянется ко мне. Я замираю и закрываю глаза. Он совсем рядом. Всё к тому шло. Я понимаю это.