— Да, я просто голодна. Мы можем поехать куда-нибудь пообедать? — смотрю на него серьезно.

— Разумеется, — отвечает он уже без улыбки.

Владимир вновь сжимает мои руки, как на помолвке. В этот момент за ворота выбегает запыхавшийся диктатор.

— Добрый день, Виолетта Степановна, — говорит Владимир. — Чем-то могу вам помочь?

— Добрый день, Владимир Сергеевич. Анжелика сегодня себя неважно чувствует, она попросила составить ей компанию за ужином.

Владимир переводит на меня взгляд. Я в ужасе округляю глаза. Они боятся, что я что-нибудь выкину. Расстрою свадьбу.

— Ты заболела? — уточняет Владимир.

— Удалила родинку. Немного болит это место, — я касаюсь груди. Чуть задерживаю руку на месте раны.

Владимир переводит глаза на диктатора, снова на меня.

— Анжелика, не стоит беспокоиться. Я о тебе позабочусь. Если станет хуже, полчаса — и мы дома. Из любой части столицы.

— Отлично. Я тебе доверяю, поедем вдвоем, — моментально соглашаюсь я.

Боже, когда я вернусь домой, меня будет ждать скандал. Но это произойдет только через несколько часов. Поэтому я улыбаюсь. Впервые за долгое время искренне.

Владимир держит мои ладони. Диктатор не шевелится.

— Ваша помощь нам не понадобится, — обращается он к Виолетте, — можете пойти домой и отдохнуть.

— Мне всё равно нужно по делам в столицу. Кое-что докупить к свадьбе, — говорит она упрямо и шагает в сторону машины. — Доеду с вами.

Владимир слегка прищуривается. На его лице нет ни тени недовольства, но я замечаю это мимолетное движение. И готовлюсь к чему-то экстраординарному.

— В столицу мы поедем только через два часа, — говорит он ровным голосом, — потому что я заказал столик на шесть. Вас утомит ждать в машине, пока я показываю Анжелике свой номер в гостинице.

У меня открывается рот. Виолетта Степановна замирает и растерянно хлопает ресницами, не найдя, что сказать в ответ.

— Хорошего вечера, — говорит Владимир и кивает мне на машину.

Дважды звать не приходится. Я быстро иду к мерседесу. Владимир следом. Я чувствую на себе его взгляд, и сердце разгоняется. Качает кровь по венам, губы сохнут, дыхание становится глубже. Может, я сошла с ума. Трясущийся от страха зайчишка сбежал от тирании домашних, чтобы быть съеденным волком.

Пусть так. Я хотя бы сделала это по собственной воле.

Владимир садится рядом, машина трогается. Это очень глупо, конечно. Любая современная девчонка, например Марта, умрет со смеху. Но я впервые оказываюсь в машине вдвоем с незнакомым мужчиной. Не родственником и не папиным водителем. И мне неловко. Спина прямая, бедра напряжены. Я поставила сумку на колени и сижу, молчу. Столько нервов!

Мимоходом отмечаю, что в салоне очень чисто, пахнет кожаными сиденьями. Дымарский молча ведет машину, направляет ее в сторону выезда из города. Кажется, к нему в номер мы пока не едем.

— Больно? — спрашивает он.

— Что больно? — не понимаю я.

— Родинки удалять.

— А, да. Весьма. Обрыдалась.

— Сочувствую, — говорит он. Впрочем, судя по голосу — не очень сочувствует. — Кто эта милая женщина, которую мы бесцеремонно смутили? Я помню из детства, что ее зовут Виолетта Степановна Гловач. Но в то время мне было неинтересно, кем она тебе приходится. И я не заострял внимания.

— Тетя моего отца. Она за мной присматривает. Мы в Москве жили вместе.

— Как будто няня?

— Мне двадцать один, — напоминаю я. — Няня мне давно не нужна.

— А кто тебе нужен? — говорит он с легкой улыбкой. Кажется, я его веселю. Меня это немного злит, я еще не успокоилась от недавней молчаливой истерики в своей комнате.

— Мне нужен глоток свободы. И отрыв.

Дымарский приподнимает левую бровь и бросает на меня очередной быстрый взгляд, от которого хочется поежиться.

— Понял.

— Она… — продолжаю я. — Раз уж мы начистоту, — пожимаю плечами. — Она одинока. У нее никого нет. Ни мужа, ни детей. Ни хобби, ни цели в жизни, ни мечты. Только я. Я одна. Она за мной присматривает с рождения. Водила меня сначала в детский сад, потом в школу, на кружки. Она хочет переехать со мной на юг. Купить квартиру недалеко от нашего… с тобой… жилья.

— Ясно, — говорит Владимир.

— Ты не против?

— Мне всё равно, — отвечает он. — Если вы так близки, наверное, только к лучшему, что она будет рядом на новом для тебя месте.

Я молчу, и он молчит. Прикусываю губу от досады. Задница у меня вся в синяках. Щека до сих пор горит от вчерашней пощечины. Под грудью рана, которая в будущем зарубцуется в уродливый шрам. Еще один. У меня уже есть два на боку. Не сильно большие, примерно два сантиметра в длину. Я набираюсь смелости и говорю:

— Ты можешь сделать так, чтобы она не переезжала?

Он бросает на меня внимательный взгляд.

— Пожалуйста. Я не хочу ее больше видеть, — тараторю я. Против воли глаза наполняются слезами, я быстро моргаю, понимая, что рыдать сейчас не стоит.

— Без проблем, — отвечает Владимир. — После свадьбы ты ее больше не увидишь.

Я улыбаюсь и немного расслабляюсь в удобном кресле. Боже. Вот так просто! Не прятаться, не лгать, не притворяться. Почему-то я уверена, он может сказать ей это в лицо, ни о чем не беспокоясь. И она никогда не влепит ему пощечину.

Фух.

Я поворачиваюсь к нему и улыбаюсь. Владимир ловит мой взгляд, затем возвращается глазами к дороге.

— Еще пожелания, Анж? — он точно надо мной посмеивается, но мне пока всё равно.

— Я подумаю. Ты прямо как… джинн из лампы.

Он хмыкает.

— А куда мы едем? — спохватываюсь я.

— В ресторан. Ты ведь голодна. Я, кстати, тоже.

— Столик заказан на шесть.

— Мы найдем в столице свободный столик, не беспокойся. Ты совсем не ориентируешься в городе, что ли?

— Я давно не была здесь. А пока училась в школе… мы если и выбирались куда-то, то с отцом и диктатором… то есть Виолеттой Степановной, — быстро поправляюсь. Вот это да! Я ни разу не назвала ее так вслух. Только при Тарасе. — Я же в Москве училась, каникулы проводила на разных курортах с семьей. Мне кажется, — я смотрю в окно, — город очень изменился за последние годы.

— Да, похорошел, — отвечает Владимир. — Когда я сюда переехал, было совсем печально.

— Тебя перевели по работе?

— Да. Из Омска. После вуза туда направили.

— Понятно. — Я продолжаю смотреть в окно. Пятнадцать минут по трассе, и вот уже столица. В детстве я обожала сюда ездить! Огромная статуя на въезде, и вот мы уже на улице Мира, она же самая длинная в городе. Упирается в центр. Вдоль всей Мира посажены декоративно подстриженные деревья. Раньше мне казалось, что они верх совершенства. Столица светлая, чистая, здесь широкие улицы, есть фонтаны, много зелени. С каждым годом она становится только лучше.

Мой же родной городишко лишь продолжает разваливаться. Серый, убогий, будто неумытый и нелюбимый ребенок Республики. С полным отсутствием освещения, заброшенными заводами, поломанными лавочками в единственном парке, изуродованными памятниками героям.

Владимир паркует машину у итальянского ресторана. Отстегивает ремень безопасности, потом тянется на заднее сиденье к своему пальто. Достает из кармана синюю бархатную коробочку и протягивает мне.

— Что это? — спрашиваю, понимая, что это подарок.

— Открой, — говорит он.

Я слушаюсь и вижу внутри сережки. Великолепные. Изысканные и очень женственные. Россыпь бриллиантов сверкает на солнышке. Замираю. Я ничего ему не приготовила. Мне даже в голову не пришло, что следует.

— Спасибо, но… не стоило, — щеки заливает краска.

А потом он произносит слова, от которых у меня вновь сжимается сердечко. Хочется плакать.

— Если не понравятся, так и скажи, я не обижусь. Я не знаю твой вкус, выбрал наобум. Их можно обменять. Выберешь сама.

— Зачем менять? Они красивые.

— Красивых вещей много, но далеко не все они нам нравятся, — говорит он медленно, не сводя с меня внимательных карих глаз. — Это нормально.