Что происходит?

— Так-так, колись. Откуда ты знал, куда меня везти? Что еще ты знаешь обо мне из того, что, я думаю, ты не знаешь? — в свете фар в конце дороги предстаёт мое жилище, похожее на каменного истукана посреди поля, заросшего колючками и сорняками. Совсем не пряничный домик принцессы, скорее заброшенный замок чудовища.

Ловлю его быстрый взгляд в водительском зеркале и легонько толкаю в плечо, требуя ответа. Я не сержусь, просто меня интригует его способность делать выводы, исходя из мелочей — например, как он легко раскусил, чем я занимаюсь и кем работаю. Правда, тогда, он подкреплял каждую свою догадку моим «да» или «нет», а вот чтобы я рассказывала ему о том, где живу — не припомню такого.

И, несмотря на это, Артур отвечает:

— Ты говорила.

— Что говорила?

— Где живешь. Вернее, не сам адрес, а район.

— Неправда, не помню такого. Мы вообще не обсуждали, где кто живет. Вот я, например, до сих пор не имею понятия, где твой дом.

— Могу пригласить в гости, — тут же отзывается он. — На Черемушках. Район так себе.

— Ой да, — соглашаюсь я. — Не самый лучший. Тоже выселки, только на другом конце. Но ты давай, не отлынивай! Откуда знаешь дорогу ко мне?

Мы почти подъехали, вот сейчас он остановится и мне придётся выйти. А я очень не хочу оставлять этот вопрос без ответа. Что-то мне подсказывает, что он темнит — не врет, как могла бы поступить я, а снова умалчивает. Ох уж эта дурацкая привычка!

— Полин. Вспомни, ты сама утром говорила, что тебя не любят таксисты. И ездить к тебе в промзону не любят и тебя, что бы ты ни делала. Было такое? — притормаживая и поворачиваясь ко мне, говорит Артур.

— Ну… — пытаясь вспомнить, что я наболтала ему только за один сегодняшний лень, пожимаю плечами. — Может, и говорила. Не знаю. Не помню.

— Ну а промзона — вон она, — Артур показывает рукой в направлении огромного пустыря с насыпями и силуэтами заброшенных подъемников и труб, к которому от временного жилища пара минут ходьбы. — То самое место, где мы были — это же конец промзоны. Я с самого начала знал, что ты живешь где-то недалеко. А дальше — ты меня сама провела, от переезда.

А ведь он прав. В чем я вздумала его подозревать? Но какое-то муторное беспокойство продолжает копошиться внутри, и я не могу понять причин этого. Может, потому что эмоции еще не улеглись и остро-ноющее ощущение в теле становится только сильнее… тоскливее?

— Ладно, не буду тебя задерживать, — хочу открыть дверь и выйти, но его рука останавливает меня.

— Подожди, — говорит он, и привлекая меня к себе за плечи, целует — медленно, с каким-то протяжным удовольствием, и в то же время не желая погружаться слишком глубоко. Как будто гуляет по краю реки — в то время как я, прыгнув с головой, уже безнадежно утопаю.

Нет времени. Как всегда — у него нет времени.

— Все, езжай. Надеюсь, там ничего слишком серьёзного и быстро все успокоится. Ну похулиганили детки до полиции — с кем не бывает, — принимая из его рук свой рюкзак, я выхожу из машины и захлопываю за собой дверцу.

— Надеюсь, — соглашается Артур, но лицо его при этом мрачнеет. — Я дам тебе знать. Сразу, как только смогу.

— Пока!

— Пока.

На этот раз долгих прощаний у нас не выходит — он и в самом деле торопится, не скрывая беспокойство, которое начинает проявляться с каждой секундой задержки, и я не пытаюсь его удержать.

Я вообще не должна слишком глубоко входить в его жизнь, мне бы просто… разобраться. Понять, что происходит. И в этом своём желании я чувствую стайную двойственность. С одной стороны я знаю, что еще десять дней — и я уеду, и эти две недели останутся у меня в памяти одним из лучших воспоминаний, потому что в них был Артур. Я не имею права проходить по его настоящему слишком глубоко, оставлять какой-то слишком значимый и заметный след. И в то же время, меня так и тянет погрузиться, узнать, изучить, перевернуть, перебрать руками всю его жизнь, переставить с места на место хотя бы пару кирпичиков. Потому что при всей своей внутренней свободе — на деле он не свободен. А значит, не может быть счастлив до конца.

С этими мыслями открываю массивную металлическую дверь ключом, бросаю сумку у порога и сползаю по стене прямо на большой и мягкий пуф. Как же я устала. Весь мой коньяк, который я так тщательно дозировала целый день, теперь как будто уходит в ноги и в голову, отключая ее напрочь, делая ватной и тяжёлой.

Никогда не стоит отключать голову, что бы ни происходило. Ни отключать, ни терять. С последствиями придётся столкнуться так или иначе, только разбирать их будет гораздо сложнее.

Пальцами растираю виски, чтобы прогнать накатившее состояние отупения и встряхиваю волосами, из которых на пол выпадают мелкие травинки — откуда они только там взялись? Ныряю рукой в карман рюкзака, достаю мобильный, о котором совсем забыла — и вижу несколько пропущенных звонков, все от Наташки. Хорошо, что я не видела и не слышала, когда она звонила. Мы обязательно поговорим, но завтра. Когда все немного успокоится.

Тем не менее, возвращаю телефон в звуковой режим — быть в полной изоляции от мира надолго невозможно. Оставляю его на тумбочке, сбрасываю обувь и отправляюсь в ванную, вверх по невысокой металлической лестнице. Душ — и спать. Я действительно хочу отдохнуть, день выдался слишком безумным.

В ванной сбрасываю с себя платье и белье прямо в стиралку, снова обращая внимание на их жалкий вид. Нет, все-таки хорошо, что я не поехала в школу. Артур был прав, прямым текстом говоря, что я могла вызвать нешуточную злость — сначала нахулиганив со сцены, а потом явившись под конец мероприятия в виде, вызывающем самые скабрёзные подозрения. Это могло быть воспринято как еще одна пощечина местным порядкам — но в отличие от первой, вторую я давать не собиралась.

Да только кто бы в это поверил. Я знаю, как люди умеют додумывать — знаю, и все равно забываю об этом.

С этой мыслью я долго-долго стою под душем, чувствуя, как вода теплыми струйками стекает по спине, смывает тяжесть и ноющее напряжение в теле, и впервые с того момента, как раздался звонок, который выдернул Артура и поломал все наши планы, я чувствую спокойствие. Я не способна сейчас ни на какие волнения, все что мне нужно — это отдых.

Чувствуя, что глаза начинают закрываться прямо в душе, прикручиваю воду и, как есть, в большом махровом полотенце на подгибающихся ногах иду в направлении кровати и падаю на неё, не успев вытереться и обсохнуть, не просушив волосы. Просто отключаюсь. Мне не снится совершенно ничего, хотя обычно после насыщенных дней я вижу очень яркие, цветные сны. Но на этот раз я словно проваливаюсь в темноту, где нет ни образов, ни звуков. До поры до времени.

Я просыпаюсь от звука телефона, вспоминая, что сама же поставила его на громкий режим и проклинаю на чем свет стоит это своё решение. Чуть не падая, бегу к тумбочке, пошатываясь и стараясь разогнать белые мушки, летающие перед глазами от резкого пробуждения. Незнакомый номер… который час? Зажмуриваюсь, пытаясь рассмотреть время на экране — семь пятнадцать утра.

— Алло! — выдыхаю я, еще не зная как поступить — наорать на звонящего или внимательно выслушать. Хотя… ни по работе, ни по личным вопросам мне никогда не звонят так рано. В такое время мой привычный мир все еще спит и пробуждается не раньше полудня.

— Алло? — повторяю еще раз, не сразу разбирая голос собеседника — сигнал на окраине города не очень хороший, и не только интернет сбоит, но и связь иногда фонит.

— Полина, это Артур! Алло, слышно меня?

Ого. Он звонит всего лишь через… снова смотрю на часы— через четыре часа после того, как мы расстались. Если честно, я ждала от него новостей где-то к вечеру.

— Да, я слышу тебя, — стараюсь унять резко вспыхнувшее волнение. — Что-то случилось? У тебя все порядке?

— Ты свободна сейчас? — уходит от ответа он.

— Я? — растерянно моргаю. — Да, я дома. Там, где ты меня оставил. Я спала.

— Я могу заехать?