— Да, вот так! — радостно объявляет Вэл. — Родина должна знать своих героев! Чего бы стоили мои проекты, вся моя фантазия и гениальность… А я гений, я не шучу… Но без ваших умений, без ваших спс… спсобностей воплощать мой креатив в жизнь… Дизайн — ничто, когда нет достойного воплощения! И воплощать мои идеи я доверяю — вам! А еще — ему! — он снова показывает на Артура. — Вот это прямо мировой чел! Сверхмировой! Он сказал, что меня больше не будет парить ничего, кроме полета моей фантазии! Вернее, это я так сказал, а он согласился. За одну услугу, конечно… Но это секре-ет! А еще он меня на корте сегодня, как боженька уделал! Как боженька большого тенниса, спорта для элиты! Как будто сам Борис Беккер спустился с небес и показал мне, как надо играть!

— Вэл, — шепчу я, так же, как и все, впечатленная речью дизайнера. — Борис Беккер, вообще-то, жив.

— Да похер! Жив, мертв! Главное, я чуть не умер! Или даже так — сначала умер, а потом воскрес! Воскрес, когда услышал, что у меня теперь есть бизнес-партнёр! Ну, только пока я здесь, вы не подумайте… Если у меня тут будут проекты. Мы ж ничего такого, на будущее не планируем. Только пока здесь!

Вижу, как в ответ на эти уточнения, Артур едва заметно толкает Вэла в спину и тот мгновенно понимает, что к чему, меняя тему: — А еще он научил меня подаче! Вот такой, крученой какой-то! И… Я же теперь всех порву! Я теперь тоже буду как беззаботный, без проблем, самый креативный в мире боженька дизайна и тенниса!

Громкий хохот, который раздаётся в ответ на это заявление, прерывается только повторением на все лады свежих Вэловых шедевров. Он таки сумел впечатлить и переключить на себя внимание этих людей. Рядом с нами смеются все — хохочет, прикрыв глаза, Эмелька, которая хотела сделать мне сюрприз, а совершила, наверное, самую большую пакость за все время моего пребывания здесь. Заливаются смехом Радмилины подружки и сама Радмила. Рассеянно улыбается, пожевывая травинку, тонкий Сережка-Рестик. Верещат, изображая веселье, ничего не понимающие карапузы из сидящих рядом компаний — просто потому что так делают взрослые, за которыми интересно повторять.

Не смеётся из тех, кто находится поблизости, одна только Кристина, продолжая смотреть на меня прямо, внимательно и с ноткой презрения, проскальзывающей в ее взгляде.

Видимо, я бешу ее так сильно, что она даже не старается скрыть свои чувства. Ведь не может же быть на это другой причины? Что такого могла уловить эта девочка, такая самозацикленная и жестокая, что даже ее первая любовь, самое живое и тёплое чувство, было похоже на испытание для двоих, один из которых его не прошёл?

Не думаю, что она могла уловить что-то между мной и Артуром. Только не Крис. Такие люди не способны читать эмоции, они в своих едва разбираются, петляя по ним, как по запутанному темному лабиринту.

Нет, это впечатлительная Эмелька могла бы догадаться по нашей неуклюжей реакции, что не так уж мы и незнакомы, и что-то скрываем. Или Радмила. Или ее подружки. Юные девочки часто ловят те самые флюиды, безошибочно вычисляя «кто в кого влюбился и кто с кем ходит». Мог даже Серёжа Рестик с его меланхоличной наблюдательностью. Могли молодые мамочки орущих карапузов, жены тех, кто приветствовал Артура, но он так и не отозвался.

Да кто угодно мог.

Но не Кристина с ее колючим сердцем и зияющей раной вместо желания любить. Точно не она.

И, прежде чем отвернуться, чувствую, как по спине ползёт холодок, липкий и промозглый, как ноябрьский туман — мне становится физически неприятно от пристального внимания Крис. Не сдержавшись, пригибаю голову, лишь бы только избавиться от этого взгляда и обхватываю плечи руками. Среди солнечного дня на меня будто неожиданно и затхло потянуло застоявшимся холодом из сырого подвала.

Нет, не стоит больше так рисковать. Не стоит забывать о самоконтроле, впадая в беспечность и безрассудность. Никогда не нужно забывать о том, что проколоться можно на самой незначительной мелочи.

Никогда не теряйте бдительности, каким бы спокойным и безопасным ни казалось место, время и ситуация. Всегда есть тот, кто смотрит на вас слишком внимательно. И видит гораздо больше, чем могут увидеть другие.

— Снимай, — говорю, стягивая футболку с Артура так быстро, что он едва успевает поднять руки. — Снимай с себя всё, это лишнее.

Мы снова здесь, на том самом пляже, где случайно встретились днём. Я вытянула его на фотосессию, о которой мечтала уже давно — чтобы только он, ночь, луна и полный монохром.

Нам надо поговорить о том, что сегодня произошло после того, как мне пришлось увести Вэла (его фортуна все-таки дала осечку, столкнув с компанией, не совсем понимающей его прогрессивные шутки), а Артур остался ждать Дэна и охранять покой Эмельки, Радмилы и других девчонок от пьяных поклонников, число которых ближе к вечеру сильно возросло. Только разговор у нас никак не получается. Мы слишком долго не виделись — и пусть счёт идёт не на дни, а на часы — на это почти нет времени. Нам просто мало друг друга — всегда, постоянно. И с этим ничего не поделаешь.

Артур перехватил меня уже ночью, в центре, где я ждала его, взяв с собой камеру, перед этим еле уложив Вэла, всё порывающегося ехать со мной «на афтепати». Дальше мы никак не могли выбрать место, где я смогла бы без проблем сесть к нему в машину — из-за нерабочих понедельника и вторника, которые продолжали праздничные выходные, народ слонялся без дела по остывшим после дневной жары улицам, и найти место без посторонних глаз оказалось сложно. Плохая погода накануне, вынудившая сидеть в четырёх стенах, и три свободных дня впереди только подстегнули общее нежелание сворачивать гуляния и идти домой. Люди заполонили собой все переулки и укромные уголки и так небольшого центра.

Первый раз мы не смогли пересечься в выбранном месте из-за того, что его неожиданно заняли уличные музыканты, собравшие вокруг себя толпы нетрезво подпревающих и сорящих деньгами гуляк

Во второй раз, уже увидев свет фар его машины, я натолкнулась на новую шумную компанию — одну из тех, кто вечно заседал в кафе у Дэна. Хорошо поддатые подростки, которым отпустили спиртное не такие щепетильные, как Дэн и Серёжка, продавцы, добродушно и очень навязчиво повторяли, что обязательно придут завтра, потому что «это тема» и «вот Виолка, была у нас такая, ну, вы, наверное, знаете… Вот она была бы рада. Все так говорят!»

Так я и думала. На волне все ещё неутихших волнений после недавней смерти Виолы наш с Вэлом флешмоб воспринимается, как мероприятие, напрямую посвящённое ей. Хотя народ до сих пор не понимает, почему так вышло, мало того — не все уверены, травили Виолу или нет. Вообще-то, конечно, да, выражают общее мнение парни, изрядно заговариваясь. Но только не свои. Свои ее всегда поддерживали.

Это все проклятый интернет.

Наконец, сбежав от буйных подростков, я быстро прыгаю на переднее сиденье рядом с Артуром, как грабитель, только что обчистивший банк, и мы трогаемся так резко, что все меры осторожности летят коту хвост. Народ оглядывается на отъезжающую с визгом и шумом машину, кто-то ворчит или сердито ругается — я слышу это в открытое окно и инстинктивно сползаю вниз по сиденью. Здесь все друг друга знают и кем-то друг другу приходятся — не хватало, чтобы меня увидели и донесли кому не надо. Например, Тамаре Гордеевне. В обмен на снятие венца безбрачия.

Но и здесь мы не можем поговорить — Артуру постоянно звонят на мобильный. Явление настолько привычное, что без этого я его уже не представляю. И, конечно же, это семья — я вижу это по играющим желвакам на его лице, по тому, как сдержанно, стараясь не уточнять детали, он отвечает на вопросы, по тому, как хочет быстрее прервать разговор, но ему звонят — снова и снова, и мне остаётся только удивляться такой настойчивости и стараться не злиться, делая категоричные выводы. Ведь это Никишины — люди, открывшимися мне с другой стороны спустя столько лет, но в сущности — неплохие же. И не злые, просто беспардонные.