И, вообще, это не я решила! Это Вэл так решил. У него аэрофобия, но он все равно прилетел меня поддержать. Ну, как я могу после этого неуважительно отнестись к состоянию друга?

И пусть я приняла единственно правильное в такой ситуации решение скорее покинуть этот городок, крепко взявший меня в оборот и играющий в какие-то странные, только на первый взгляд беспечные игры. Пусть здравый смысл мне подсказывает, что даже несмотря на решение не иметь никаких контактов с Артуром, стенка, разделяющая меня с ним и его семьей, слишком тонка и может с легкостью проломиться. И что избежать осложнений я смогу только убрав из жизни и то, и другое.

Нет, убеждаю я себя, глядя на счастливого Вэла, доставшего смартфон и включившего стрим в инстаграме, пусть и с перебоями из-за плохой связи, но все же сообщающего о том, что у него все в порядке, и он запускает марафон ментального детокса, призывая всех фолловеров присоединятся к акции, на этот раз бесплатной.

Ничего страшного не случится.

Никогда не принимайте поспешных решений. Все равно, большинство из них будут отменены. Даже если они были правильными. Даже если казались неоспоримыми и не подлежащими отмене. Даже если могли предотвратить неприятности.

Ни одно из решений, пришедших в голову, не сможет оказаться верным, если внутри что-то раскололось, а мозг и сердце друг друга не слышат.

— Воу-воу, полегче! — останавливает поток моих откровений Вэл, активно потрясая стаканчиком с кофе. — А ну-ка, дай я ещё раз все повторю и переварю!

Мы сидим с ним в центральном сквере, выбравшись на вечерний эко-пикник, как называет его дизайнер. Под нами, на газоне, постелен экологически чистый плед из льна (Вэл всегда таскает с собой эту накидку в полёты, потому что в самолётах мёрзнет от стресса), у меня на коленях — раскрытый макбук, на излучение от которого продолжает ворчать мой друг, а в корзинке рядом — органические продукты, из-за которых он приставал с расспросами к девочке-консультанту в центральном супермаркете, заставив вслух читать и объяснять их состав, а после — накатал жалобу в клиентской книге из-за незнания ею ассортимента товаров.

С нами даже в меру экологическое вино, за которое мы принимаемся в процессе моего рассказа последних новостей. Меня по-прежнему не очень тянет на крепкие напитки, поэтому пью, в основном, кофе, который Вэл, как заправский шпион, сбегал к Денису и заказал навынос, не упомянув, конечно, для кого.

— И что — вот так, из окна, при всех!? Нет… это потрясает. Какая драма-квин! — вращая глазами, шепчет дизайнер, проникшийся школьной трагедией гораздо больше, чем моей личной. Личной он, вообще, почти на впечатлился, сказав только, что я преувеличиваю, и с каких пор семейные связи стали для меня причиной «отказываться от мальчика, что за ханжество, Полина. Но если хочешь пострадать — твоё право».

Пораженная такой реакцией до глубины души, пытаюсь снова объяснить ему специфику моего горя. Что проблема совсем не в двенадцати годах разницы, хотя даже для меня это… хм… немало. А главным образом в том, что в деле замешаны люди, у которых я выросла. И у нас слишком близкие отношения, чтобы подстроить им такую подлянку. На что дизайнер, цинично хмыкнув, замечает, что выросла же. И то, что было раньше — не считается. Теперь мы все взрослые и каждый может строить свою жизнь, как захочет.

Но если я хочу пострадать…

Да не хочу я пострадать, чуть было не кричу я от злости, но его все равно не трогает глубина моего конфликта. Нет, он не видит причин на то, «чтобы прогонять мальчика, я думал он тайный героинщик или какой-то извращенец. А так… Младший брат подружки, тоже мне, нашла проблему».

Понимая, что эта его позиция сводит меня с ума, решаюсь рассказать о том, что случилось на школьном выпускном, дабы проверить, способен ли он, вообще, на сострадание. Или, может, его больше не трогают любые человеческие трагедии и слабости — и получаю такую реакцию, которую теперь тяжело унять и успокоить.

— Знаешь, я вижу ее, — задумчиво приподнимая руки перед собой, говорит Вэл, а я опускаю взгляд на бутылку с вином, чтобы понять, много ли он успел выпить. Бутылка пуста лишь на треть, а, значит, дело не в опьянении. Значит, его накрыло вдохновение.

И это просто так не закончится.

— Вижу ее как жертву. Как часть инсталляции, посвящённой власти современных медиа. Она — в центре. Она — на алтаре. Обнимает руками большой куб в форме значка инстаграмма. А сверху на неё давит лойс — символ одобрения, которое ей было так нужно. Полина! — неожиданно он хватает меня за плечо. — Она достойна своих тысячи лайков! Покажи мне ее страницу, я хочу, чтобы она получила свой лайк и от меня! Это будет как траурная роза, как знак понимания и приятия ее выбора!

— Вэл, что за бред ты несёшь? — зло говорю я, не настроенная воспринимать творческие улёты и всякую чушь, которую он начинает городить, высокопарно подвыпив. — Какое, нахрен, приятие? Девчонка в семнадцать лет, из хорошей семьи, любимая-обожаемая всеми, сводит счёты с жизнью — здесь нет ничего романтичного и достойного воспевания в искусстве! Это ЧП, понимаешь? Чрезвычайное происшествие, до причин которого я хочу докопаться. И меньше всего мне нужно, чтобы ты кормил меня своими символическими бреднями!

— Нет, это ты не понимаешь, — совершенно не обижаясь, дизайнер смотрит на меня едва ли не с сочувствием, убежденный в своей правоте. — Ты не понимаешь, таких как мы. Тех, кто смотрит на себя в отражении мира. И какими мир нас видит — такими мы себя и чувствуем, такие мы и есть. Мы люди без лица, Полина. Без своей души. Нам могут нарисовать любой образ, любой характер — и мы станем такими, как от нас ждут. Взамен же мы просим только одного — одобрения. И в какой-то момент это переходит границы — и его становится мало. Внутри как будто что-то ломается, и ты не можешь насытиться. И тогда способен на все, что угодно, лишь бы вырвать себе максимальную дозу.

— Чего, бля? — подражая Наташкиной манере, переспрашиваю я. Не то чтобы словесные эскапады друга слишком удивили меня — Вэл и раньше впадал в меланхолию и вёл свои знаменитые монологи, многие из которых — стримом в инсте, и почти всегда — пьяный. Но одно дело — личные экзистенциальные кризисы, которые обычно проходили с первым антипохмельным коктейлем. И совсем другое, когда он пытается вплести какую-то мутную высокопарщину в дело, к которому я отношусь крайне серьёзно.

— Фу, Полина… — он одаривает меня надменным взглядом. — Этот городок не пошёл тебе на пользу. Ты стала ханжой и грубой бабищей.

— Ну, спасибо, человек-зеркало! — не выдерживаю я. — Так, Вэл. Давай, сразу проясним, чтобы не заводить ситуацию в тупик. Для начала — прекрати выделываться, иначе я отлуплю тебя этой твоей эко-тряпкой прямо на газоне. И быстро развею экзистенциальную грусть. Смерть человека — не причина становиться рядом в красивой позе и пытаться слепить из этого повод для самовыражения.

Дизайнер, снова закатывает глаза под лоб и фырчит — ещё более презрительно.

— Что-то ты совсем отупела, как я посмотрю, — без малейшего страха быть избитым заявляет он. — Я тебе тут душу изливаю, а ты мне в ответ нотации, как училка в школе! Это, значит, можно, а это нельзя! Я говорю, что понимаю, как никто, девчонку эту — в отличие от вас, всех таких правильных… Ты хоть знаешь, что это такое — не иметь собственного лица? И видеть в себе только то, что видят другие?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Н…нет, — останавливаясь в потоке возмущённых мыслей, понимаю, что позёрством он прикрывает то, что тяжело сказать простыми словами. То, что слишком болезненно для него.

— Так вот и молчи! Молчи! И не вздумай судить, таких как мы! — нервным движением плеснув в стаканчик ещё вина, он выпивает его почти залпом.