А я… Я просто не знаю, что мне делать сейчас.

— Я не мог! Я не мог ее потерять! — возглас Вэла выводит меня из прострации, и, опустив взгляд, вижу его голову, торчащую из-под стола. Кажется, он, в отличие от меня, все еще надеется отыскать пропажу. — Да я тебе отвечаю, я куда-то ее положил! В порядок! Просто не помню, куда! Я не мог взять этот хуев макбук, чтобы из него что-то болталось! У меня от этого глаз дергается, ты знаешь, я ненавижу торчащие провода и другую кустарщину! Это нарушает гармонию! Это плевок в целостность образа!

— Вот как, Вэл, — говорю очень тихо, едва слыша себя. — Мои вещи посеял ты, а макбук, значит, хуев и вообще, это он виноват. Что ты его взял без моего разрешения.

— Полинка! Полинка! Ты, короче, это… Пей! — снова раздаётся голос Дениса, и уже его рука, а не Сережкина, протягивает мне новый стакан, наполненный больше половины.

Без слов выпиваю то, что он мне предлагает, практически не чувствуя ни вкуса, ни крепости. Время вокруг меня как будто остановилось. Мне все равно, что будет дальше, как мы будем выкручиваться из положения, что скажем людям, которые, дружным потоком хлынули на улицу разогреваться напитками от спонсоров и уже занимают очередь в фотозону. Устало опустившись на стул я закуриваю прямо в кофейне, и пофиг, что здесь зона для некурящих. Ну, пусть меня оштрафуют. Это будем самое меньшее из тех неприятностей, которые мне предстоит разгребать — а у меня совсем нет сил на это. Ни бороться, ни протестовать, ни защищать себя — не могу и не хочу.

Меня как будто выключили и перевели в автоматический режим — какие-то элементарные действия все еще выполняются, но сознательности при этом — ноль.

Вэл и Денис, в надежде поправить ситуацию, снова отбегают к своему месту через весь зал — я даже не знаю зачем. Может, хотят каким-то еще одним эпическим видео заткнуть дыру в ивенте — понятное дело, что фотографировать в таком состоянии я не способна. Единственное, о чем, я могу думать сейчас — это о том, сколько своих работ я потеряла.

Вероятнее всего, эта карта так и сгинет здесь, у всех под ногами. Ее просто не заметят и затопчут. С еще одной глубокой затяжкой уверенность в том, что она вместе с переходником вывалилась на пол, пока Вэл носился с моим компьютером по залу, начинает переполнять меня до краев. Может, ее так никто и не найдёт. Может, просто заваляется как какая-то непонятная штуковина и, даже если кто-то обратит внимание и возьмёт её в руки, то выбросит в ближайшую мусорку, как абсолютно бесполезную находку. И даже, если поймёт, что это такое и захочет просмотреть — она не запустится и не откроет фото. Это вполне возможно после того, как по ней ходили и топтались.

А вот на маке осталась какая-то часть скопированных фотографий. Хоть что-то сохранилось. Чувствуя себя киборгом, который после аварийного отключения возвращается к работе, включив дополнительный источник питания, я приподнимаю голову и встаю с места, слегка пошатываясь. Неужели Сережкин коньяк все-таки оказал действие и ударил мне в ноги? А и пофиг. Сейчас на все пофиг, кроме того, что я должна узнать, что успело сохраниться, просмотреть хотя бы миниатюры на рабочем столе, хоть я и понимаю, что многие из них — совсем не для посторонних глаз.

Я просто должна это сделать, чтобы не сойти с ума.

Автоматически, ни медленно, ни быстро, продвигаюсь сквозь поредевшую толпу назад, к месту Дениса у самой сцены, и краем глаза ловлю картинки происходящего вокруг — дайджест с какими-то расслабляющими миксами, который в перерыве транслируется на уличнос экране, клуб гран-дам нашего города, прикупивших себе еще по стаканчику латте — осталась даже Вера, все еще продолжающая жарко дискутировать с подругами, размахивая руками. Наташка, показывающая мне большой палец руки, «во с присыпочкой», означающее, что пусть она и не ожидала от нас с Вэлом чего-то человеческого, тем не менее, мероприятие ей очен понравилось. Эмелька… На секунду останавливаюсь, понимая, что она, как и все связанное с Артуром, цепляет меня не меньше пропажи моих работ, и по ее лицу пытаюсь понять, что она сейчас чувствует и в каком состоянии находится. Скрестив руки на груди, нахмуренная, она стоит далеко от матери, всем своим видом выражая замкнутость и нежелание общаться — тем удивительнее мне видеть рядом с ней Кристину, склонившуюся к ее уху и что-то тихо шепчущую — картина это до такой степени непривычная, что заставляет меня остановиться.

В ту же секунду Эмель поднимает глаза, пересекаясь взглядом с моим, и я вижу, как снова краснеют ее веки и обиженно дергается губа — разочарование тем сильнее, чем больше была её изначальная симпатия ко мне.

Сердито дёргая плечом, едва уловимым жестом она отталкивает от себя Кристину и, разворачиваясь на пятках, быстро убегает куда-то в направлении подсобки. И в который раз за день мы с Кристиной оказываемся друг напротив друга, продолжая наш бессловесный разговор. Но теперь эта дуэль слишком очевидна для каждой из нас. И, если бы не моя потеря, я бы прямо сейчас сделала первый шаг и, утащив Крис куда-то в укромное место, вытряхнула бы из головы все ее мысли и соображения, чтобы, наконец, поставить для себя точку в этой запутанной истории.

Кристина снова смотрит на меня, не скрытая насмешки — и снова делает красноречивый жест, только на этот раз я теряюсь в догадках, пытаясь понять его смысл. Поднимая руку к горлу, она проводит ребром ладони по шее, имитируя жест, показывающий что мне… конец? Она что, мне угрожает? Это кажется таким нелепым, что на мгновение я забываю даже о своей проблеме. Юной предводительнице травли за справедливость, видимо, совсем снесло крышу на почве своего влияния на умы людей, и теперь она думает, что представляет для меня опасность?

Не сдержавшись, фыркаю, отворачиваясь от неё — даже проблемы Кристины и Виолы кажутся мне сейчас не такими важными, как свои собственные. Если только… Запоздалая мысль заставляет меня снова остановиться и оглянуться в направлении Крис. Она продолжает смотреть мне вслед, покачивая головой и улыбаясь — ее улыбка кажется мне какой-то… странной, едва ли не болезненной, словно она заставляет себя сделать это, чтобы продемонстрировать свое превосходство.

С чего бы вдруг такая уверенность в собственных силах, с учетом того, что в позиции она находится откровенно проигрышной? Если только у неё нет каких-то припрятанных в рукаве козырей, например… например, той самой моей карты с фотографиями, которую мы, сбившись с ног, ищем по всему кафе?

А вдруг это она подобралась к моему макбуку, пока я прикрывала технические косяки Дэна и забрала носитель себе? Подкрадываться исподтишка, делать что-то незаметно, из тени — ее любимый метод. Так, может, и сейчас… От одного этого предположения внутри у меня все холодеет, а нервы стягиваются в болезненный узел. И самое жуткое, что может быть в этой ситуации — неизвестность. Она одна хуже предположения, что у Крис на руках мог оказаться нехилый компромат на меня.

Она продолжает смотреть мне в лицо с улыбкой, за которой мне начинает казаться что-то подозрительное, странное, еще пара секунд — и я сама напридумываю такого, что мало не покажется, и изведу себя окончательно.

Нет, с эти надо заканчивать. Прямо сейчас. Хватит ходить вокруг да около, многозначительно перемигиваясь. Если у неё есть какие-то вопросы ко мне, пусть озвучит их прямо сейчас. А я озвучу свои. Хватит игр, ситуация вырисовывался такая, что сейчас совсем не до них.

И, едва я, решив претворит в жизнь свой план, делаю шаг в направлении Крис, как мое внимание отвлекает несущийся навстречу Дэн:

— Нашёл! Наше-ел! Полинка, бля! Живем! Гуляем! Я нашёл!

В ту же самую секунду Кристина и все ее многозначительные взгляды лопаются в моих глазах как нечто незначительное, и происходящее застилает радостное лицо Дениса, потрясающего прямо передо мной рукой, в которой — о чудо… Я чувствую, как подгибаются колени и я едва не сажусь на пол, успев ухватиться только за его ладонь, сжимающую тот самый слот, в который вставлена карта памяти из моей камеры. А значит… Значит все в порядке? Значит, я поспешила с ожиданием катастрофы, с разборками с Кристиной, с пониманием, что все пропало и теперь мне никак не выкрутиться?