Обер-прокурор слегка раздвинул бледные губы в улыбке.

– Будете отправлять мне подробнейшие отчеты. Ими я и стану руководствоваться. Вся корреспонденция из Гатчины наверняка будет перлюстрироваться, но мы с вами установим связь через курьера. Корнелии Львовне жить с вами во дворце нельзя, но она может каждый день вас навещать. Она будет забирать ваши доклады и передавать вам мои инструкции.

«Лорис хороший шахматист, а этот – гроссмейстер», – с восхищением подумал Вика.

Потом был разговор с Лорисом, который сказал, что назначение действительного статского советника временным секретарем его величества – превосходная идея, и тоже попросил делиться наблюдениями.

Так Виктор Аполлонович в Гатчине и жил: министру внутренних дел докладывал явно и устно, а обер-прокурору – тайно и письменно, через жену.

Как и предвидел Воронин, жизнь в золотой клетке оказалась невыносимо скучна.

Начать с того, что клетка была не особенно золотой. Гатчинский дворец давно находился в полузапустении, три последних царя его не жаловали и бывали здесь редко. Безопасность и комфорт плохо сочетаются друг с другом, пример тому – средневековые замки.

Повсюду стоял грохот, под ногами хрустела известка, в воздухе летала пыль, топали сапожищами люди в рабочей одежде. Это в корпусе, предназначенном для проживания императорской фамилии, срочно меняли водопроводные трубы и проводили электричество, сигнализацию, рыли подземный ход на случай аварийной эвакуации. Делали всё это не мастеровые, ведь посторонних в резиденцию не пускали, а чины дворцовой полиции, у которых получалось неважно. То зальет половину этажа, то перегорит свет, то кого-нибудь пришибет отвалившейся с потолка штукатуркой.

Сами апартаменты были узкие, тесные, с низкими потолками, потому что находились в антресолях. Зато все двери выходили в прямоугольный коридор, что очень облегчало охрану. Большинство же комнат огромного дворца – их насчитывалось не менее пятисот – стояли пустые.

Император, запуганный министром внутренних дел и обер-прокурором, чувствовал себя мишенью, и всё расположение тоже походило на мишень в тире: маленькая «десятка» посередине – самодержец, а вокруг концентрические круги разноведомственной охраны. Само здание находилось в компетенции дворцовой полиции. В любое время суток близ особы государя находились личные телохранители; в коридоре расхаживали часовые; по периметру Арсенального каре под каждым окном торчали караульные. Далее, на плацу и в парке, в несколько слоев, располагались цепочки жандармских постов. За оградой дежурила лейб-гвардия. В городе Гатчина полиция проверяла всех приезжающих и проезжающих, улицы кишели филерами. По окрестным полям курсировали казачьи разъезды.

Воронина поселили в «девятке», то есть в непосредственной близости от царя. Это создавало массу неудобств. Каморка была крошечная. При полоумном царе Павле здесь хранились парики, сладкий запах пудры намертво впитался в крашеные стены. От этого Виктор Аполлонович чихал. Ночью дверь снаружи запирали – так предписывал регламент. Действительному статскому советнику выдали фаянсовый горшок с вензелем «П I» – в сущности, музейная вещь.

Житье было, как в тюрьме. Прогулки под присмотром – в парке чуть не за каждым кустом торчал служивый. При возвращении во дворец несколько раз нужно показать пропуск. Общение только с сокамерниками и охраной. Свидания с женой по расписанию. Еще и кормили дрянью: жирными кашами, щами, жареным мясом да пирогами – всякой нездоровой пищей, которую дома у Виктора Аполлоновича не употребляли. Ничего не поделаешь, государь любил русскую кухню. Корнелия Львовна привозила мужу баночки с овощными и фруктовыми пюре.

Вика ужасно завидовал агенту Водяному, который пытался найти таинственного Толстяка: методично опрашивал извозчиков, чтобы разыскать того, кто побывал в закладбищенской слободе в последний день зимы. Может быть, уже нашел?

Дни в гатчинском заточении были неотличимы один от другого.

Секретариат всероссийского самодержца состоял всего из трех человек.

Дежурный генерал-адъютант, ведавший военными делами, только назывался «дежурным». Это всегда был генерал Черевин, тот самый, что в свое время номинально начальствовал в Жандармском корпусе, не создавая проблем Лорису. Шумный, цветущий, с преогромными усами, он вообще никому не создавал проблем. Сидел Черевин в приемной, запросто заходил к государю и просиживал там подолгу. Судя по хохоту, рассказывал какие-то байки или анекдоты. Для государя в его отшельническом существовании это был человек безусловно полезный. Для государства – вряд ли.

Слева от приемной находилась комната личного секретаря его величества егермейстера князя Белоземского. Этот господин, тоже очень приятного нрава, занимался частными надобностями августейшей семьи, а также охотой и рыбалкой. На письменном столе у него обычно лежали крючки, блесны, двустволки. К Белоземскому император заходил сам. Они оживленно обсуждали, пора ли ловить плотву в дворцовом пруду, хороша ли дробь третий номер для стрельбы по воронам и прочие подобные вещи.

Новым сотрудником был только Воронин, секретарь по остальным вопросам. К нему стекалась корреспонденция и документация из всех гражданских министерств и ведомств. Каждый день курьеры доставляли сотни конвертов, пакетов, телеграмм. Виктор Аполлонович раскладывал их на трех столах по степени важности и срочности.

Выглядела царская канцелярия, если поглядеть со стороны, чуднó. Двери нараспашку, верней вовсе отсутствуют – всё на виду. В центре, в приемной, мурлычет песенки, нафабривает усы бравый генерал Черевин; слева изучает устройство новейшего английского спиннинга князь Белоземский; справа в своей пещере Воронин, как царь Кощей, над бумажками чахнет.

К новому секретарю царь зашел в первое же утро и замер на пороге, с ужасом глядя на груды еще не разложенных документов.

– Ваше величество, я буду готов к докладу в полдень, – отрапортовал Воронин.

– Хорошо, – обреченно вздохнул Александр. – Я после зайду.

Когда он появился вновь, ровно в двенадцать, бумаги лежали аккуратными стопками.

– На первом столе всё, что вашему величеству читать незачем, – показал Виктор Аполлонович. – На втором столе то, что прочитать желательно, но, в сущности, необязательно. На третьем – необходимое. Вот стопка просто для ознакомления. Стопка для отправки графу Лорис-Меликову, пусть внесет свои предложения. Эта, самая маленькая, требует личного решения вашего величества. С красными наклейками то, на что явно надо ответить отказом. С зелеными – то, что вы скорее всего сочтете возможным разрешить. Желтыми наклейками обозначены вопросы, по которым давать рекомендации я не возьмусь. С них лучше и начать. Таких документов только три.

– Вас мне Бог послал! – воскликнул государь. – То есть Константин Петрович, а это почти одно и то же. – И пожаловался: – Когда я был в Зимнем, Карл Христофорович, секретарь отца, обрушил на меня такой бумажный водопад, что я в нем захлебнулся… Пожалуй, не буду вас бояться.

Грубое лицо осветилось обаятельной улыбкой.

Назавтра сцена повторилась.

Бумаг из Петербурга поступило еще больше – бюрократический документопоток приспособился к новой топографии высочайшего делопроизводства, а всё же под руководством Воронина царь решил все насущные вопросы за полчаса.

– Мне кажется, я полюблю работу с бумагами, – сказал Александр, очень довольный. – С ними проще, чем с людьми. Даже самый сложный документ в конце концов дает в себе разобраться. Про человека же никогда не знаешь, что он может выкинуть.

– Здесь тот же принцип, что с документами, – объяснил Виктор Аполлонович. – Просто нужны помощники, которые умеют сортировать людей: сначала отсеют тех, кто не пригодится вашему величеству, а на остальных – их окажется немного – приклеют наклейки разного цвета.

Некоторое время царь молчал, обдумывая эту несложную идею, которая ему, кажется, понравилась.