– Как вы намерены действовать, Петр Андреевич? Тут напролом нельзя.

– Именно что напролом, – уверенно ответил граф. – Лобовой кавалерийской атакой. При свидетеле. Возьму с собой Бобринского. Он министр путей сообщения, это его прямая компетенция. Наворовано-то на миллионы.

– Только, заклинаю вас, никаких обвинений против Долгорукой. Даже намеком, хоть мы теперь и знаем, что деньги через Ваву шли прямиком княжне. Она – святое, невинное, доверчивое существо, угодившее в сети низкой интриганки, которая поставила под угрозу доброе имя дорогой его величеству особы. И очень осторожно – про то, что может быть запятнана и честь самого государя. Нам ведь довольно избавиться от Вавы. Без нее Милютин не сможет так ловко вертеть Долгорукой – она просто не поймет его намеков и маневров. Княжна Екатерина Михайловна ничем кроме дамских пустяков не интересуется, до политики ей дела нет.

– О, без чертовой Вавы всё пойдет иначе! – мечтательно произнес Шувалов. – Вы не представляете, как я устал тащить этот воз. Государь, сами знаете, нерешителен, убедить его в чем-нибудь очень непросто. А потом он попьет с ней чаю, потешится в спальне, она ему что-то нашепчет или нарыдает – и всё прахом. Как это было с ужасной милютинской реформой, которая России еще аукнется. Развалили армию профессионалов, создававшуюся трудом многих поколений! Вместо этого будут учить крестьянских парней обращению с оружием, а потом распускать по домам. Я ему говорил: «Ваше величество, вообразите пугачевщину, в которой участвуют крестьяне, обладающие военной выучкой». Вроде заколебался. А через несколько дней заявляет: «Побеседовал про это с Катей. Она умница. Говорит: в армии призывников обучат грамоте, а грамотный народ за топоры не возьмется и красного петуха помещику не подпустит». Мой агент, приставленный к Милютину, собственными ушами слышал, как тот втолковывает Ваве: пусть-де княжна при случае ввернет государю, что в армии крестьян обучат грамоте, это самое лучшее средство от топора и красного петуха. Повторила слово в слово!

– Ваше высокопревосходительство, вы иногда бываете слишком напористы, – гнул свою линию Вика. – Как все мягкие люди, государь сначала поддается, но упаси боже пережать. Особенно в вопросе, касающемся его частной жизни. Не обрушивайте на него всё сразу.

– Это верно, – согласился граф. – Давайте вот как сделаем. Вы пойдете со мной, но останетесь в приемной. С документами. Когда дойдет до доказательств, я скажу государю, что они у моего помощника. Выйду к вам, коротко расскажу, как идет дело. И решим, насколько далеко мне заходить. Быстро решим, в полминуты – как мы с вами умеем… Великое дело, великое. Господь поможет России.

Его высокопревосходительство, будучи человеком религиозным, перекрестился на образа. Его превосходительство просто постучал по дереву.

От Воронина кавказский гость отправился в редакцию газеты «Заря» – повидаться с Мишелем Питоврановым, которого предупредил о своем приезде телеграммой.

Там находился другой приезжий, Эжен Воронцов, прибывший с недальней Новгородчины. Все были рады друг друга видеть. Даже деревянный Ларцев немного помягчел. Нечто, совсем чуть-чуть похожее на улыбку, скользнуло по малоподвижному загорелому лицу.

– …В общем, трудится писарем и в столицу пока возвращаться не собирается, – закончил Воронцов рассказ про какого-то их общего с Мишелем знакомого. – Пишет крестьянам прошения бесплатно, они беззастенчиво этим пользуются, и все довольны. Часто бывает у нас. Моя Ариадна в него прямо влюблена.

– Отлично. Это просто отлично, – сиял Питовранов. – А теперь рассказывайте оба, по какой надобности вы в Питере. Сначала ты, Адриан. У тебя вечно какие-нибудь приключения.

– По делам железной дороги, – коротко ответил тот. Зная, что с Ворониным эти двое в ссоре, говорить о том, где был, не стал. Да и зачем? То дела рабочие, а тут приятельская встреча. У Ларцева за минувшие годы было много соратников, компаньонов, помощников, но приятелей, с которыми не выполняешь никакой общей работы, а просто приятельствуешь, почему-то никогда не заводилось. Только вот эти «мушкетеры», промелькнувшие в жизни двадцать лет назад, отчего-то воспринимались как… свои. Ощущение было странное, но Адриан над этим не задумывался. Свои так свои.

– А у меня, пожалуй, приключение, – сказал Воронцов. – Намечается перемена в жизни…

– Что такое? Не мямли, выкладывай, – вцепился в него журналист.

– Коко еще в марте сделал мне одно предложение… Чтобы я возглавил Петербургский съезд мировых судей.

– Ого!

– Я тогда подумал-подумал и решил, что у себя в уезде я нужнее. И к тому же Коко, сам знаешь…

Он замялся. Мишель подсказал:

– Отставной козы барабанщик?

– Я хотел сказать, что он не обладает былым влиянием, – перевел Воронцов неделикатное выражение на пристойный язык. – Сорвусь с места, разволную Лиду, а потом ничего не выйдет. Из уездных судей в председатели столичного съезда не попадают.

– Нахвастал Коко, – кивнул Питовранов. – Это большая должность, для больших дел. Никто не даст барабанщику ей распоряжаться. Так зачем же ты приехал?

– Я получил письмо с тем же предложением от человека… м-м… более серьезного.

– От кого?

– От господина Милютина.

Ларцева удивило, с какой стати военный министр распоряжается судейской должностью, но Питовранову это странным не показалось. Съезд мировых судей считался одним из оплотов российского либерального общества. Что ж диковинного в том, что глава либералов хочет провести на место председателя своего кандидата?

– Если Милютин, то дело верное. Поздравляю.

– Я еще не дал согласия. Приехал сюда для разговора с министром.

– И когда вы встречаетесь?

Эжен виновато улыбнулся.

– Понимаешь, он очень занятой человек. Я вчера вечером отправил ему записку. Спросил, когда ему угодно меня принять. Он прислал адъютанта. Тот объяснил, что у его высокопревосходительства весь нынешний день расписан по часам, намечены три поездки. Во время одной из них Дмитрий Алексеевич непременно ко мне заедет. Только пока не знает, когда именно, и просит сообщить, где я буду находиться. Номер у меня двухрублевый, принимать министра неловко. Я сказал, что буду в редакции газеты «Заря». И потом, у меня была еще одна мысль. Хочу, чтобы при разговоре присутствовал ты.

– Нужен мой совет? – понимающе кивнул Мишель. – За этим дело не станет. Однако должен тебя предупредить…

О чем он собирался предупредить приятеля, осталось неизвестным, потому что за дверью кто-то крикнул:

– Господа, кто к нам пожаловал! Я только что видел выходящего из кареты министра Милютина! Предупредите Ивана Пантелеймоновича!

Питовранов выглянул наружу.

– Он не к главному редактору, а ко мне. Когда поднимется, ведите сюда, в кабинет.

А с лестничной площадки уже входил генерал, которого Ларцев видел в марте на юбилейной встрече. Походка у Милютина была стремительная, не министерская, фуражку он держал в руке, обмахивая разгоряченное, улыбчивое лицо.

– Приветствую свободолюбивую прессу! – поздоровался он с уставившимися на великого человека журналистами. – Не угодно ль показать, где кабинет господина Питовранова?

– Я здесь, – шел ему навстречу Мишель. – И тот, кто вам нужен, тоже. Пожалуйте, ваше высокопревосходительство.

– Помилуйте, я только что из Генерального штаба. По горло напревосходительствовался. Для вас, грозный и ужасный господин Тригеминус, я Дмитрий Алексеевич. А можете звать меня «Бифстек с кровью» – ведь именно так вы меня аттестовали в недавней статье.

Министр беззлобно рассмеялся.

– Вы заслужили это вашей кровожадностью в среднеазиатском вопросе, – сказал Питовранов. – Впрочем, поговорим об этом в другой раз. Вас ожидает граф Евгений Николаевич.

Войдя в комнату, Милютин сердечно поприветствовал Воронцова и пожал руку Ларцеву, сказав, что много хорошего слыхал о нем и от великого князя, и от терского областного начальника Лорис-Меликова.