Египтянин Я выстроил себе благополучья дом: Он весь из дерева, и ни куска гранита! И царская его осматривала свита – Там виноградники, цветник и водоем. Чтоб воздух проникал в удобное жилье, Я вынул три стены в преддверьи легкой клети, И безошибочно я выбрал пальмы эти Краеугольными – прямые, как копье. Кто может описать чиновника доход? Бессмертны высокопоставленные лица. Где управляющий? Готова ли гробница? В хозяйстве письменный я слушаю отчет. Тяжелым жерновом мучнистое зерно Приказано смолоть служанке низкорослой; Священникам налог исправно будет послан; Составлен протокол на хлеб и полотно. В столовой на полу пес, растянувшись, лег, И кресло прочное стоит на львиных лапах. Я жареных гусей вдыхаю сладкий запах – Загробных радостей вещественный залог! 1913 (1914?) «Веселая скороговорка…»
Веселая скороговорка; О будни – пляска дикарей! Я с невысокого пригорка Опять присматриваюсь к ней. Бывают искренние вкусы, И предприимчивый моряк С собой захватывает бусы, Цветные стекла и табак. Люблю обмен. Мелькают перья. Наивных восклицаний дождь. Лоснящийся от лицемерья, Косится на бочонок вождь. Скорей подбросить кольца, трубки – За мех, и золото, и яд; И с чистой совестью, на шлюпке, Вернуться на родной фрегат! Июнь 1913 Песенка У меня не много денег, В кабаках меня не любят, А служанки вяжут веник И сердито щепки рубят. Я запачкал руки в саже, На моих ресницах копоть, Создаю свои миражи И мешаю всем работать. Голубые судомойки, Добродетельная челядь. И на самой жесткой койке Ваша честность рай вам стелет. Тяжела с бельем корзина, И мясник острит так плотски, Тем краснее льются вина До утра в хрусталь господский! 1913 Летние стансы В аллее колокольчик медный, Французский говор, нежный взгляд – И за решеткой заповедной Пустеет понемногу сад. Что делать в городе в июне? Не зажигают фонарей; На яхте, на чухонской шхуне Уехать хочется скорей! Нева – как вздувшаяся вена, До утренних румяных роз. Везя всклокоченное сено, Плетется на асфальте воз. А там рабочая землянка, Трещит и варится смола; Ломовика судьба-цыганка Обратно в степи привела… И с бесконечной челобитной О справедливости людской Чернеет на скамье гранитной Самоубийца молодой. <Июнь?> 1913 Американский бар Еще девиц не видно в баре, Лакей невежлив и угрюм; И в крепкой чудится сигаре Американца едкий ум. Сияет стойка красным лаком, И дразнит сода-виски форт: Кто не знаком с буфетным знаком И в ярлыках не слишком тверд? Бананов груда золотая На всякий случай подана, И продавщица восковая Невозмутима – как луна. Сначала нам слегка взгрустнется, Мы спросим кофе с кюрассо. Вполоборота обернется Фортуны нашей колесо! Потом, беседуя негромко, Я на вращающийся стул Влезаю в шляпе и, соломкой Мешая лед, внимаю гул… Хозяйский глаз желтей червонца Мечтателей не оскорбит… Мы недовольны светом солнца, Теченьем медленных орбит! 1913 «От легкой жизни мы сошли с ума…» От легкой жизни мы сошли с ума: С утра вино, а вечером похмелье. Как удержать напрасное веселье, Румянец твой, о пьяная чума? В пожатьи рук мучительный обряд, На улицах ночные поцелуи – Когда речные тяжелеют струи И фонари как факелы горят. Мы смерти ждем, как сказочного волка, Но я боюсь, что раньше всех умрет Тот, у кого тревожно-красный рот И на глаза спадающая челка. Ноябрь 1913 Футбол Телохранитель был отравлен. В неравной битве изнемог, Обезображен, обесславлен, Футбола толстокожий бог. И с легкостью тяжеловеса Удары отбивал боксер: О беззащитная завеса, Неохраняемый шатер! Должно быть, так толпа сгрудилась – Когда, мучительно-жива, Не допив кубка, покатилась К ногам тупая голова… Неизъяснимо-лицемерно Не так ли кончиком ноги Над теплым трупом Олоферна Юдифь глумилась… 1913 |
