“Все-таки не люблю перипетии!” — подумал Иштван.

Пытайте и допрашивайте снова,

Как верный рыцарь не предам belle dame.

Да хоть распните, не скажу ни слова!

Поскольку ни черта не знаю сам…

Й.

Предоставив Иштвану очередную возможность убедиться, что слова, не подкрепленные чем-то увесистым, не оказывают обычно желаемого воздействия, полицейские не соизволили обратить ни малейшего внимания на его взывания к справедливости, здравому смыслу и господину директору, молчаливо и испуганно жмущемуся в углу своего кабинета. Оторвав тщетно упирающегося и извивающегося Иштвана от стола, а потом и от пола, они вдвоем проволокли его из кабинета через приемную и дальше по коридору к лестнице.

По поведению директора Иштван сделал уже вывод, что так или иначе сегодняшнее утро — последнее в его карьере учителя бьорской гимназии, но покинуть ее все же предпочитал, сохранив хоть видимость достоинства.

— Да поставьте вы меня! — перестав трепыхаться, предложил он. — Сам пойду, обещаю. Не будем детей пугать.

Полицейские переглянулись, отпускать арестованного им явно не хотелось, но и тащить его подобным образом по лестнице было неудобно. Поэтому они все же опустили Иштвана на ноги, и один из стражей порядка угрюмо заметил:

— А где дети-то?

В качестве ответа набатом грянул звонок на перемену. Захлопали, наотмашь распахивающиеся двери, коридоры наполнились гулким топотом, звонкими голосами и снующими туда-сюда мальчишками, переполненными энергией и радостью хоть недолгой, но свободы.

Непривычные к такой вакханалии полицейские напряглись и снова попытались сжать Иштвана между своими жесткими плечами, но он успел шагнуть вперед и, бросив конвоирам: «Идите следом!» — двинулся по коридору, привычно рассекая мальчишеские волны, здороваясь на ходу с учениками и вдохновенно изображая, что просто проводит экскурсию для стражей порядка, а руки за спиной — стандартная учительская привычка, приобретенная за годы расхаживания туда-сюда перед кафедрой: — А вот здесь у нас кабинеты естественных наук и рисования. А здесь, обратите внимания, химическая лаборатория и библиотека. Здравствуйте, ребята. Господа полицейские, на выход направо!

Полицейские послушно сопели сзади, подпирая спину и, загораживая, как Иштван надеялся, наручники. И он почти поверил уже, что его последний рабочий день в гимназии завершится хотя бы без сцен сокрушительного публичного позора, но в холле у выхода к их спаянному трио бросился возбужденный Якоб.

— Учитель Иштван! — завопил он, по обыкновению игнорируя неважные для себя окружающие обстоятельства. — Я такое сочинил! Возьмите и проверьте, пожалуйста! — и протянул несколько вырванных из тетради листов.

Карие круглые глаза юного дарования лучились чистым упоением только что реализованного вдохновения, и выражение восторженного счастья озаряло лукавую мордашку. Он протягивал свои листочки, спеша поделиться незамутненной радостью творчества, полностью открыто и всецело доверчиво предлагая учителю часть души. И, пожалуй, это было наилучшим итогом недолгой педагогической карьеры Иштвана.

— Я сейчас немного занят, — сглотнув, чтобы голос не звучал совсем сдавленно, сказал он Якобу. — Проверь слова по словарю или попроси исправить Марцеля.

Полицейские, устав дожидаться, потихоньку напирали сзади, подталкивая к выходу. Проходя мимо застывшего недоуменно с зажатыми в кулаке листками мальчишки, Иштван обернулся и подмигнул ему:

— Пиши и дальше от души, но все ошибки задуши!

Тут полицейские поднажали и наконец выпихнули его за дверь. У крыльца дожидались неизменные Борош и Дьюла, видимо, вновь реквизированные на службу закону. Иштван покорно позволил втолкнуть себя в карету, стремясь хоть так скрыться поскорее от взглядов удивленного извозчика и торчащих в окнах всех трех этажей бывших учеников.

К этому моменту Иштвану уже было очевидно, что задавать вопросы конвоирам бессмысленно. Поэтому во время недолгой поездки все пассажиры кареты хранили молчание, а Иштван пытался представить, к чему готовиться и что ему реально могут инкриминировать, и каким образом вообще кому-то взбрело в голову связать его скромную особу с беспорядками в городе.

Полицейский участок располагался на окраине Бьора, в противоположной от «Белого жасмина» стороне. Иштван бывал в этой части города редко, но желтое двухэтажное здание полиции на тенистой зеленой улочке знал, потому поначалу удивился, когда ему помогли вывалиться из кареты в пыль какого-то унылого двора, обнесенного высоким забором. Потом догадался, что как и учителей в графском поместье, арестованных в участке тоже принимают с черного хода.

Борош испуганно глянул на него, ворочающегося в пыли, пытаясь подняться, и, хлестнув Дьюлу, поспешно выкатился в ворота, которые тут же заложил засовом один из находившихся во дворе полицейских. Те же Иштвану конвоиры вздернули его на ноги, сопроводили по двору и дальше сквозь невысокий дверной проем и вниз по каменной лестнице.

Помещение, куда его в итоге привели, напоминало подвал, переоборудованный под допросную камеру. Подвалом оно, конечно, и было — забранные металлической решеткой окошки под самым потоком, серые каменные стены и пол, тусклый свет, сырой затхлый воздух и из всей обстановки — обшарпанный деревянный стол с задвинутым под него таким же стулом и еще один стул ближе к стене — металлический. На него Иштвана и усадили, перещелкнув наручники так, чтобы они зафиксировались за спинкой стула. И без того затекшим уже плечам стало только хуже, но, вероятно, на подобный эффект конструкция и была рассчитана.

Один из конвоиров снова вышел, второй остался и встал у двери, положив руку на эфес подвешенной через плечо на перевязи шашки, и устремив неподвижный взор куда-то над головой Иштвана. Тот даже попытался обернуться и глянуть, что там за его спиной могло настолько завладеть вниманием его охранника, но стул, к которому его приковали, вольностей не позволял.

Через некоторое время, едва ли очень длительное, хотя Иштвану оно показалось длиннее большой перемены, дверь снова открылась, впустив нового персонажа. Худощавый высокий мужчина средних лет с вытянутым лицом и волосами цвета песка с солью, одетый в мундир с офицерскими погонами, вошел в допросную, кивнул охраннику, отпуская того, уселся за обшарпанный стол и раскрыл принесенную с собой папку в грубом картонном переплете.

— Господин учитель Иштван Йонаш? — уточнил он скучным голосом, занося над выбранным из папки документом автоматическое перо.

— Положим, так, — согласился Иштван мрачно и, поскольку собеседник не спешил представляться в ответ, поторопил: — Теперь ваша очередь.

— Очередь? — удивился тот.

— Назвать свое имя. Знаете, так обычно делают, начиная общение.

Помощник полицмейстера поручик Анталь Кирай, — неохотно представился мужчина. — Я буду расследовать ваше дело.

— У меня нет никаких дел с полицией, — заявил Иштван. — А если считаете, что это не так, сначала предоставьте мне адвоката.

— Учитель Йонаш, — неодобрительно покачал головой поручик, — как вы думаете, почему вы здесь оказались?

Иштван думал об этом много, но признаваться в том не собирался.

— Я о всяких глупостях не думаю, — бросил он высокомерно. — Хотите пообщаться, снимите сперва наручники.

— Вас задержали по подозрению в причастности к делу о вспышке наведенных проклятий в городе.

Иштван внутренне напрягся, а вслух сварливо повторил:

— Снимите наручники, позовите адвоката.

— Вы не понимаете своего положения, учитель Йонаш…

— Снимите наручники, дайте адвоката.

Поручик вскочил, бросив ручку, подошел и встал, нависая над спаянным со стулом Иштваном. Процедил, наклоняясь почти вплотную:

— Не будет вам в Бьоре никакого адвоката! И открытого разбирательства не будет. Сами знаете почему!

— Потому что преступления, связанные с магией, разбирает столичная магическая инспекция, — проявил образованность Иштван. — Это дело не в вашей юрисдикции.