— В Бьоре даже несколько гостиниц, мадам, — разъяснил Марцель с вежливым поклоном.

— Этот извозчик занят! — с вызовом объявил Иштван.

— Кем? — удивилась незнакомка, заглядывая в окно пустой кареты.

— Мной, — не стал скрывать Иштван и разъяснил ситуацию: — Я первым подошел.

— Но вы же уступите даме? — кокетливо улыбнулась незнакомка, сверкнув глазами шляпке под тон.

— Не уступлю, — возразил Иштван, по-хозяйски берясь за дверцу кареты. — Мне ехать дальше.

— Ну так отвезите сначала меня в гостиницу, а потом поезжайте в свое дальше!

— Некогда мне кругами кататься, — уперся Иштван. — Я опаздываю.

Незнакомка преувеличенно округлила глаза:

— К больному? Кто-то умирает?!

— У меня назначен урок, и я намерен на него успеть.

— Ваш очень строгий учитель не простит опозданья?

— Это я — строгий учитель и не прощу себе опозданье!

— Разве вы совсем не рыцарь? — не сдавалась настырная дамочка.

— Нет, — буркнул, потеряв терпение, Иштван. — Рыцарь — вот он! — и ткнул в порозовевшего, видимо, от стыда за поведение своего учителя Марцеля. — Зовут Марцель Лукач. Юноша вас проводит до гостиницы и багаж ваш донесет. Еще и про город расскажет. Если попросите, то в стихах.

И скомандовав:

— Борош, гони! — запрыгнул в карету.

Извозчик замешкался, зато Дьюла среагировала верно — должно быть вспомнив молодость, она рванула вперед и дернула карету так резко, что Борош чуть не свалился с места кучера, Иштвана швырнуло на потертый диванчик, а оставшихся оторопело смотреть им вслед возле брошенного саквояжа Марцеля и незнакомку обдало пылью.

— Прошу прощения, мадам, — пробормотал Марцель и свободной от своих портфеля и фуражки рукой схватился за саквояж. — Магистр Иштван Йонаш нынче немного не в духе.

— Вот этот вот тип в самом деле магистр [1]?! — изумилась дама.

— Это мы, ученики, его так между собой прозвали, — признался Марцель. — Магистр ложи трубадуров.

Нужна ли женщинам наука?

Конечно, да! Но вот в чем штука –

Позиция тверда моя,

Пока девиц учу не я!

Й.

Иштван трясся в карете и победе не радовался. Продемонстрированный только что на глазах ученика образец дурных манер его не очень беспокоил — хорошее воспитание Марцеля такое выдержит. Тревожило Иштвана то, что настырная дамочка была не слишком сильной, но магессой. Специализацию по ее неяркому спектру определить он не сумел.

Магов в Бьоре естественным образом не обитало, и делать им тут сейчас, по мнению Иштвана, было совершенно нечего. Проверочная комиссия министерства должна была прибыть для тестирования потенциала выпускников не раньше окончания экзаменов. Иных интересов для магов в их тихом городке вроде и придумать не удавалось. Однако зеленоглазая магийка зачем-то явилась из самой столицы и уже одним этим фактом вывела Иштвана из себя больше, чем попыткой завладеть каретой.

Отметив, что проблемой ослабления самоконтроля следует заняться уже просто незамедлительно, Иштван вытащил конверт Марцеля и достал из него аккуратный сложенный лист хорошей писчей бумаги. Хмыкнул — ученик был истинным перфекционистом — и развернул.

Черной принцессе сыграю ноктюрн

На арфе из летнего ливня струн,

Сплетая аккорды далеких гроз

С звучанием чистым хрустальных рос…

Дальше читать не стал. Отложил листок и задумался. Даже попытался представить на месте Марцеля себя десятилетней давности. Не получилось. В семнадцать лет Иштван уже был другим. И сейчас сожалел об этом.

Спрятав конверт, Иштван уставился в окно кареты.

Граф Агостон Шекай, в гости к которому он ехал незваным, олицетворял своей титулованной особой верхушку аристократии провинциального Бьора. Вдовец, меценат, филантроп, благотворитель и попечитель всего, что только можно было поопекать, граф являлся в городе фигурой влиятельной и властью обладал реальной и безграничной, в отличие от избираемого мэра, которому оставались только представительские функции.

Разумеется, граф был еще и богат. Его роскошный дом на центральной площади напротив Ратуши превосходил здание гимназии раза в полтора размером, и в несопоставимой степени декором и внутренним убранством.

«Кленовый лог», поместье семейства Шекай, выстроенное в излучине неторопливой реки Шалы примерно в двадцати фарлонах от города, по бьорским меркам выглядело настоящим дворцом. Иштван побывал там однажды в начале прошлого лета на праздновании пятнадцатилетия Аннели, единственной дочери графа Шекая. Приглашен он был, поскольку действительно являлся репетитором или, точнее сказать, домашним учителем Аннели — по причине отсутствия в Бьоре женских учебных заведений и благодаря давнему знакомству с племянником графа Вигором.

Бораш и Дьюла бывали в «Кленовом логе» чаще и, уверенно свернув с центральной аллеи, тайными объездными тропами подкатили карету к черному входу.

Вытребовав с извозчика торжественную клятву, что тот непременно будет дожидаться здесь же ровно через полтора часа (по учительской привычке Иштван отмерял время парами), он вручил Борошу три форина, два за поездку сюда и аванс за путь обратно, и направился в обход дома к крыльцу парадному. Пробираться во дворец графа Шекая с черного хода было бы совсем уж несолидно, что бы там себе Борош ни полагал о месте учителей в устройстве мира.

С достоинством подняться по мраморным ступеням парадного входа Иштвану так и не удалось. Едва он приблизился к ним, как двойные створки солидной дубовой двери распахнулись с резким хлопком. Тонкая фигурка девушки, стремительная и легкая, как и разлетающиеся за ее плечами черные локоны не собранных в прическу волос, метнулась по ступеням навстречу, протягивая тонкие руки, словно он принес с собой что-то ей жизненно необходимое, такое, без чего и существовать больше ни мгновения невозможно.

Иштван едва успел отскочить и рявкнуть самым мерзким учительским голосом:

— Почему прогуливаем?!

Девушка застыла с руками вразлет, в широких рукавах черного шелкового платья действительно напоминающими крылья, и счастливо заулыбалась:

— Магистр, вы нашли меня в этом тоскливом склепе!

— Шикарный склеп, на мой взгляд, — проворчал Иштван. — И не называй меня магистром. У тебя все в порядке?

— Я до смерти соскучилась!

— До смерти бы не успела, — усмехнулся Иштван. — Ты пропустила всего два собрания ложи. Правда, трубадуры уже пишут письма, так что я тут в роли почтальона, — он полез в карман сюртука, но Аннель остановила:

— Не здесь, учитель!

Она все-таки подлетела ближе, коснулась рукава и потащила за собой. Снова обогнув дом, они подошли к уже знакомому черному ходу. Аннель приложила палец к губам и повела Иштвана по длинному коридору, потом по узкой лестнице вверх и снова коридорами. И когда, совершив еще пару таких же переходов, Иштван окончательно осознал, что обратно уже самостоятельно не выберется, девушка толкнула какую-то дверь и втянула его внутрь.

— Теперь рассказывайте!

— Сначала ты, — велел Иштван, осматриваясь.

Просторная светлая комната с тремя окнами, письменным столом и книжными шкафами вдоль стен оказаться девической спальней никак не могла, но все же он чувствовал себя очень не в своей тарелке.

— Меня замуровали! — охотно поведала Аннель с соответствующим уровню трагедии пафосом.

— Отец пьесу твою нашел? — забеспокоился Иштван и не удержался от банальности: — А я ведь предупреждал!

Аннель уже несколько месяцев писала «готичную», как она утверждала, пьесу, «полную страданий, насилия и прочих ужасов» и при этом еще и «в авангардистской манере». Иштван еще не был удостоен чести увидеть хотя бы пару строф, поэтому несколько тревожился по поводу соответствия девичьего творения цензурным нормам. Марцель, которому частичный доступ был автором предоставлен, обмолвился только, что «местами даже для нашей кровожадной Аннель слишком».