Мужчина медленно закрыл глаза, досчитал про себя до десяти и вернулся к ждущей ответа дочери:

– Да, всё действительно так. Врачи дают очень оптимистичные прогнозы. Будет много стремительных операций и масштабная химия. Да, я постарею и сильно сдам. Влияние ядов на организм не будет незаметным. Да, я могу умереть, легко и быстро, это всё-таки рак, а не прогулка в парке. Но я настроен выйти в ремиссию, настроен бороться. И у меня есть все шансы!

Мария медленно, но с явным облегчением выдохнула. Она знала, что он не врёт, что у них много дел, но шанс есть.

– И я знаю, что всем это будет очень тяжело. На мне шесть девчонок (во второй семье отца у жены тоже было двое девочек от первого брака), не считая ещё и пятеро внуков разных полов и возрастов. Будет много криков и слёз, но мы все справимся.

– Меня в девчонки не записывай, – резко и язвительно сказала Мария. – Я их всех раскидаю по специалистам, пусть рыдают там. Что насчёт финансовой части?

Отец в очередной раз зажмурился, открыл глаза и снова посмотрел на свою дочь. Маленький генерал, какая уж там девчонка. И только в эту секунду отчётливо понял, как отчаянно он желал ей где-то у себя глубоко внутри совершенно другого – женского счастья. И как оно, очевидно, невозможно для неё, потому что она просто не женщина. Он вырастил из неё бойца, на смену себе, в защиту слабых.

– Да, лечение дорогое, и экономить я не планирую, придётся вывести пару счетов из инвестиций и продать арендную недвижимость. На основные фонды и бизнес это не повлияет. А вот новости о моей болезни резко скажутся на стоимости акций. Есть кандидатура надёжного заместителя, которого я представлю как преемника, чтобы акционеры не забеспокоились. И думал, – он ненадолго запнулся в своём чётком подробном отчёте перед командованием, – думал, может, ты перейдёшь ко мне в компанию для стабилизации сотрудников. У тебя прекрасный опыт.

Мария сглотнула слюну в горле. Отец не первый раз предлагал ей работать на него, аккуратно, осторожно, заходил с разных ракурсов. Но она отказывалась всегда чётко и безапелляционно. Работать под его руководством для неё было равносильно вернуться в детство и прожить все эти мучения заново. Но сейчас она задумалась. Компания отца была устойчивой и надёжной, всегда с хорошими показателями и перспективами. Большое количество сотрудников, огромные возможности и немаленькие деньги. И если отец уйдёт с головой в лечение, а на его месте будет заместитель, то она сможет развернуть свои позиции с грандиозностью. А когда он вернётся, а он вернётся, Мария запретила себе думать иначе, она либо будет уже недосягаема для его контроля, либо уйдёт в другую более шикарную компанию с этой яркой позиции.

– Да, акции упадут, ты прав, но мы их выкупим у всех беглецов за гроши, сыграем на усреднение, а когда всё устаканется и они вырастут сильнее прежнего, неплохо заработаем. А насчёт работы… я подумаю. Завещание написал?

– Уже общались с нотариусом, пока особых изменений не требуется. – Он смотрел на дочь с гордостью и тоской. – Так что там насчёт влюбилась?

– Об этом позже. Он должен заехать за мной сюда, может, я вас познакомлю. Теперь осталось решить, кто всем расскажет.

Отец вздохнул, принимая поражение. Пора было признать, что он теряет позиции, это раньше он был главой и все его вопросы не могли остаться без ответа. Но в нынешней ситуации нужно передать бразды правления более молодому и сильному альфе, и здесь это была его старшая дочь.

– Своим я расскажу сам, завтра с утра меня отпустят с полным графиком лечения и я им всё покажу. А вот маме с Эль расскажи ты, меня на всех не хватит.

– Я тоже хочу получить этот график, – Мария уже не просила, а ставила задачи, и они не обсуждались. В процессе разговора она поняла, что он отдал ей руль. Что это уже было им решено, но он проверял её последний раз, чтобы наконец успокоиться и убедиться, что она справится так, как ему было нужно. И она прошла проверку.

Она посмотрела на часы. Его любящий взгляд проследил за привычным движением её руки, доведённым до автоматизма. И отец вспомнил, как покупал эти часы тогда, перед тем как сказать, что уходит и оставляет их, и хотя всегда будет помогать в финансовом плане, но всё остальное теперь ложится на неё. Сколько взвалил он на эту девочку за её ещё такую короткую жизнь, и это далеко не всё, это только начало. Он зажмурился, желая открыть глаза и увидеть, что всё не правда, что она снова маленькая, ещё ничего не знает о зле и правилах этого мира. И понял, что она никогда не была такой, он лишил её детской веры в этот мир в первый же день её жизни, вселив в неё бессознательное чувство вины за смерть старшей сестры. Чувство вины, которого он категорически не хотел испытывать сам.

– Не беспокойся, дочка, я тебя не подведу, правда, – сказал папа и ласково улыбнулся. – И я, в конце концов, ещё рассчитываю понянчить и от тебя внуков.

И тут она приняла решение.

Они ехали молча по вечернему городу. Он плавно вёл машину по непривычно свободным улицам спокойного воскресенья. В тишине, без музыки и разговоров, каждый из них был погружён в свои далёкие неземные мысли, пытаясь решить нерешаемые вопросы.

Майк заехал за ней ровно в семь, когда время приёма посетителей было окончено. Поэтому провести его в палату и познакомить с отцом не удалось. Да она и не собиралась этого делать. Она стояла в холле первого этажа больницы, такая худенькая и маленькая, съёжившись под тяжестью навалившихся на неё печалей. Он взял её за плечи и повёл прочь из этого ярко освещённого мира стерильности и смерти. Как часто он входил вот так же, отчаявшись, в этот мир искусственного света и белого кафеля в своём прошлом к умирающей жене. И как безумно ему не хотелось вновь в нём оказаться. Но в этот раз бежать он был не намерен. Глядя на неё, одинокую в этом враждебном аду, вынужденную нести всё на своих хрупких плечах за всех, Майк твёрдо решил, что её поддержкой и опорой в этой трагедии станет он.

Как врач он только спросил, всё ли так плохо. Она ответила, что всё даже лучше, чем она предполагала, и есть шансы. Больше они не обмолвились ни словом по дороге. Раскалённая от долгой езды машина разрезала, как нож масло, остывающий вечерний воздух, увозя их из мира страха и смерти в мир уюта и покоя её дома.

Они вошли вместе. Как далеки они были от позапрошлого вечера пятницы, в котором ругались и выставляли свои границы перед друг другом, расставшись, казалось бы, навсегда. Этим вечером они вошли к ней домой так, будто планировали остаться здесь вдвоём до конца своих дней.

Она принялась варить кофе, который снова никто не выпьет. Он умывался в ванной, смывая с себя остатки прошлой жизни, в которую погрузился за эти выходные.

Рано утром в субботу он уже ехал по ещё сонной трассе прочь из города в сторону маленького городка, как когда-то, сейчас казалось, что уже сотни лет назад, он ехал забирать вещи своей молодой жены, чтобы перевезти её в их новый дом, обустраиваемый после свадьбы. Через пару часов он был на месте, без остановки проехал мимо её родительского дома, направляясь сразу на местное кладбище, чтобы навестить своих таких уже далёких близких. На заднем сиденье его машины лежали два огромных букета цветов для жены и их погибшего сына, которого он похоронил рядом с ней через два года после её смерти. Она уходила стремительно быстро, но объяснимо. Стадия, на которой обнаружили болезнь, была уже критической, делать операцию не представлялось возможным, оставалось травить смертельные клетки всеми отравами мира и надеяться на чудо. В чудо они не верили. Она знала, что умрёт, но не волновалась. Она была уверена в нём и спокойна, что он сможет справиться с горем её потери и обеспечить их единственному сыну достойное счастливое будущее. И вот как он справился!

Волны гнева и ненависти к самому себе раскалённой лавой плескались по клеткам его тела от ног до головы и обратно, пока он шёл к месту их вечного сна по тропинкам старого тихого кладбища. Весь мир ещё спал, и он был здесь совсем один, наедине со своим горем и своей самой неискупимой виной всей его жизни.