– А ты опять проводишь меня до такси и ничего не сделаешь, что положено настоящему мужчине? – со всей возможной горечью и презрением констатировала Мария.

Майк усмехнулся, облокачиваясь обеими руками на столик, и вдруг неожиданно поднял голову и посмотрел ей прямо в глаза с открытым забралом, со всеми мыслями, страхами и надеждами, что были у него в голове.

– А тебе бы этого хотелось? – просто и спокойно спросил он.

Она перестала пить. Не отрывая взгляда от его глаз, она долго просчитывала что-то у себя в голове, слегка прищурившись. Затем поставила бокал на стол и облокотилась на него так же, как собеседник, оказавшись лицом к лицу буквально в паре сантиметров от него. Майку захотелось зажмуриться от накатившего страха, но он сдержался. Через всю какофонию запахов всех возможных напитков мира, разгорячённых тел и вечернего угара он отчётливо почувствовал тонкий запах её духов, а за ним еле различимые, но одурманивающие до глубины запахи её кожи, её волос, её крови.

– Ты можешь взять меня один раз легко и просто, нам обоим понравится, а наутро мы разойдёмся и забудем обо всём об этом.

Пауза. Вдох-выдох.

– Либо ты можешь взять меня навсегда, как ты хочешь, на всю жизнь. Но для этого тебе придётся сначала взломать все замки мира от всех дверей, влезть на каждую гору на свете. И достать мне то, чего ты никогда не сможешь достать даже для самого себя – прощение.

Мария не знала, откуда родилось это в её голове. Но знала, что сейчас она говорит чистую правду. Может, даже впервые в жизни.

Он не ответил.

Он знал, что когда-нибудь его настигнет всё то, что он натворил в своей жизни, все демоны и призраки его прошлого встанут перед ним как один и спросят ответа. И он знал, что именно эта женщина станет голосом этих демонов, потребует от него такого, чего может никогда он в своей жизни не делал. Но не думал, что она станет его судьёй. Единственное, чего он хотел бы, это выполнить её указания, свершить все эти подвиги и очистить в испепеляющем огне свою потерянную душу. И он знал, что не справится.

Майк изменился в лице до основания. Всю скрытую боль, отчаяние и раскаяние в самом себе он выпустил на поверхность. Позволил им всплыть из самых тёмных глубин души, из самых потаённых уголков сознания, выпустил из клеток и кандалов, в которых они томились все эти годы. Он дал им подняться к свету, исходящему от этой сияющей женщины, дотронуться до самого края его внешних границ, до тончайшего полотна его кожи изнутри. Позволил со всем отчаянием и принятием. Позволил… и в самую последнюю секунду… испугался!

– Может, я никогда и не смогу «достать» прощение для самого себя, ты права. Но я хотел бы подарить его тебе. Не знаю, в чём ты должна себя простить и чего мне это будет стоить. Но я хотел бы попытаться.

Мария долго мерила его взглядом, забыв об окружающих, недопитом бокале и даже о времени, которое с таким отчаянием контролировала всю жизнь, стараясь не упустить ни минуты. Сейчас в этом переполненном кричащими от отчаяния душами месте, пытающихся залить свои боли ядом, она наконец-то решалась на что-то действительно невозможное. На то, что нельзя получить.

– Тогда поехали, – сказала она и повела его за руку вон из бара.

Ночной летний ветер принёс откуда-то забытую в дневной жаре прохладу. Он колыхал поверхность её тончайшей шёлковой блузки, и то ли от самого ветра, то ли от касаний холодной ткани по коже Мария ёжилась и вся зябла изнутри. Она стояла, обнимая себя за локти обеими руками, и в очередной раз вздрогнула, поведя плечами, больше для того, чтобы разогнать остывающий адреналин по мускулам для тепла, чем от назойливого ветра. По спине ходили мурашки, и она не смогла бы точно ответить от чего – от холода, волнения или от страха.

Майк снял пиджак и накрыл её плечи. И как ему удавалось не изжариться днём в такую жару в плотном твидовом пиджаке? Хотя сейчас Мария была ему очень рада и благодарна.

Они стояли молча в темноте, едва касаясь друг друга плечами, над могилой её бабушки.

Ночное кладбище было тихо и молчаливо. Она уже по дороге в такси пожалела о пункте их назначения, но Майк, в отличие от водителя, с ледяным спокойствием выслушал названный ею адрес и сказал «Поехали», когда таксист в очередной раз переспросил. Кладбищ в городской черте было немало, но это считалось одним из самых тихих, маленьких и уединённых.

Мария по дороге молилась, чтобы ворота были закрыты. Но они оказались притворенными без навешенного замка. Почему-то она оглянулась на улицу за оградой, ищя глазами чёрный столб резного уличного фонаря, который она так отчётливо видела уже два раза во сне. Ей вдруг подумалось, что этот фонарь обязательно должен был стоять у кладбища.

Могила её бабушки была красиво убрана – низенькая резная ограда, вымощенное камнем пространство, большие бетонные вазоны с живыми цветами по периметру, чёрная отполированная мраморная плита и небольшая, невероятно трогающая душу скульптура ангела из такого же чёрного мрамора на ней. Распростёршего в обе стороны крылья над этой плитой и закрывшего в горе лицо руками. У его ног была резная табличка с золотыми буквами- с именем и фамилией и пожеланиями вечного покоя для той, кому этот кусочек земли стал навсегда последним домом.

«Этот небесный житель навечно будет оплакивать за меня мою дорогую маму, даже когда у меня самой кончатся силы», – сказала мать Марии, когда его водрузили на могильную плиту, как и было задумано по проекту.

Рядом с немного пышной могилой старой женщины стояла на небольшом постаменте скромная, из серого камня урна, без таблички. У урны лежал букет красных роз, ещё не совсем завядших.

Странно, она не помнила, чтобы мама рассказывала в воскресенье, что недавно была здесь. Сама Мария ходила навещать это место каждый раз в одно и тоже время – последний день месяца, и он ещё не наступил. Может, здесь был отец? Эта новость её бы невероятно удивила и обеспокоила.

Они стояли так достаточно долго вдвоём в тишине. Молчание нарушали лишь звуки ветра и редкие окрики воронов, удивлённых ночному визиту. Мария присела на корточки и протянула посиневшую от холода руку к увядающим чёрно-бордовым лепесткам. Совсем свежие, лежат здесь буквально пару дней. «Плохой знак!»– почему-то подумала не на шутку взволнованная девушка.

– Кто здесь? – спокойно и негромко спросил Майк. Он начинал мёрзнуть, оставшись без спасительного пиджака, но торопить несчастную над местом её самой заветной тайны ему не хотелось.

– Тот, кого не хоронят на кладбищах, – не своим, глухим голосом загадкой ответила она.

– Самоубийц не хоронят…

– И некрещёных младенцев.

У Майка слегка задрожали руки и еле заметно заныло сердце. Со смертью его отца он с большим вниманием и страхом начал относиться к сигналам своего сердца, опасаясь, как и он, перенести сердечный приступ. Тем более, с его напряжённой эмоциональной работой это было бы неудивительно. Но сейчас он не связал этот укол с физической проблемой его тела, понимая, что болит душа.

Мария встала, выпрямив спину. Майка она поражала своей стойкостью и непоколебимостью в любых ситуациях. Она изучила его внешний вид, оценила положение дел, констатировав, что он дрожит. В отличие от неё, у него не было теперь не только тёплого пиджака, но и изрядной доли алкоголя в крови. А значит, он замёрзнет быстрее.

– Пойдём отсюда, – настойчиво сказала она.

– Ты мне расскажешь? – заметно дрожащим голосом спросил он, намереваясь не двигаться с места, пока не узнает правду.

– Расскажу, но не здесь. Ты замёрзнешь совсем, а я уже протрезвела.

Пара нежданных ночных посетителей направилась к выходу. По дороге он повернул голову назад, чтобы навсегда запечатлеть эту неземную и печальную картину в своей памяти. Ворон, прогоняющий их своими криками, разрывающими ночную тишину, сел на крыло ангела и молча смотрел им вслед. Майк вдруг попытался вспомнить, когда сам крайний раз был в местах последнего отдыха своих призраков, и понял, что это было слишком давно. Живых цветов на их могилах уж точно совсем не осталось. Ему захотелось сейчас же поехать туда, к ним, может быть, утром, как только растает тьма ночи.