– Пап, – вдруг спросила она, сама того не ожидая, – я вечером была у Лизы. Так получилось, на могиле лежат алые розы, почти свежие, ты не знаешь?…

– Это я их принёс, – перебил её отец. В голосе слышались откровенность и сила. Кажется, будто в этот момент он принял невероятно важное решение.

– Зачем ты ходил к ней? – недоумённо спросила растерянная девушка.

– Собирался с мыслями, нужно было много о чём подумать, решить. А там очень тихое место, спокойное, я люблю его. Да и хотелось повидаться с ней напоследок перед обследованием. Кто знает, когда ещё выйдет.

– Об-сле-до-ва-нием, – медленно, как резиновым мячиком об пол, чеканя слога, повторила Мария.

– Да, я сегодня и завтра в больнице.

– И она единственная, с кем ты захотел этим поделиться? – с невыносимой горечью в горле сказала несчастная дочь.

– Не хотелось пугать и вас, и своих раньше времени. Надо было всё хорошенько проверить.

– И как? Проверил? – мир до основ мироздания замер.

– Прости, дочка, кажется, у меня рак.

В комнате послышался оглушающий звук разбивающегося вдребезги стекла, но ничего не упало. Мария поняла, что это был звук её разбитого сердца.

Папа в больничной рубашке до щиколоток, похожей больше на пижаму, сидел на краю высоко поднятой кровати, свесив голые ноги, не достающие до пола. Скрестив одну с другой в районе лодыжек, он слегка покачивал их вперёд-назад, будто озорной маленький мальчишка. Правда, лысеющий, с седыми волосами и приличным животиком.

Мария стояла у входа в палату и наблюдала за отцом, будто с другого конца тоннеля протяжённостью в вечность. Он смотрела на неё оттуда и улыбался, и она улыбалась ему в ответ.

Как провела остаток субботнего дня, Мария не помнила. Кажется, легла в кровать, накрылась одеялом с головой и так и пролежала до самой ночи. Периодически плакала, периодически смеялась, периодически спала в забытьи.

Ночью ей приснился тот же сон. Фонарь накренился под силой порывов ветра, и теперь она не держалась за него, боясь улететь в неизвестность, а, наоборот, подпирала собой, чтобы он не упал. Так и стояла много часов, прислонившись спиной и упираясь ногами, и смотрела вверх на его тусклый и такой далёкий свет в высоте. На фоне которого косые струи дождя казались острыми блестящими иглами, падающими с чёрного неба.

Утром девушка, на которую за пару дней свалилось столько неожиданных событий, несмотря ни на что, проснулась выспавшейся и в полной боевой готовности к новому дню.

Вчера по телефону они договорились с отцом, что она приедет в больницу к 16:00.

С утра она села за телефонные звонки и поиски в сети Интернет. Она связалась со всеми знакомыми, кто мог посоветовать врача, клинику или протокол лечения. Она изучила все возможности, графики и варианты. Говорят, страшнее всего тем, кто в происходящем не может ничего предпринять. Когда занят делом, исправлением, спасением, не до страха. Нужно действовать. К моменту их встречи с отцом она была во всеоружии.

Перед выездом из дома позвонила Майку и рассказала всё как есть. Он ответил, что выезжает. Он был примерно в ста километрах от города в маленьком уютном пригороде, родине его первой жены, где он похоронил и её, и сына на местном кладбище. На дорогу понадобится часа два-три, он как раз успеет, чтобы забрать её из больницы.

И вот она стояла перед ним, героем и тираном её детских воспоминаний, таким беззащитным на вид, и таким родным и любимым.

Он не стал слезать с постели при виде её, а просто сидел и ждал, покачивая ногами, пока она сама войдёт в пространство его новой реальности. Она вошла, остро стуча вечными в её жизни шпильками по больничному кафельному полу.

– Так, папа, рассказывай. Я буквально на пять минут встретилась с твоим лечащим врачом, он не так подробно посвятил меня в курс дела, как хотелось бы. Так что давай сам.

– Вряд ли, моя дорогая, он вообще тебе что-то рассказал. Я ему не за то плачу столько денег, чтобы он выдавал врачебные тайны.

Обмануть отца она никогда не могла. Врач, встреченный в коридоре, действительно ответил на все её вопросы только: «Если ваш родственник пожелает, то расскажет всё сам, а моё дело – его лечить».

– Ну да, не сказал, но ты скажешь. Я уже много чего начиталась за это время, мне нужна полная картина.

– Может, ты дашь мне лучше мои апельсины?

Мария всё ещё держала в руке пакет со всякими полезностями и вкусностями, которые накупила в магазине перед приходом, включая апельсины – хит больничных подарков.

– А тебе их можно? – вдруг дотошно прищурив глаза, спросила заботливая дочь.

– Какая разница? Ты же принесла, значит, они мои, никто не увидит, – и стареющий отец озорно ей подмигнул, демонстрируя молодость и здоровье.

«Как он может быть болен? – не укладывалось в голове у Марии. – Он выглядит таким здоровым, сияющим, даже помолодевшим. Может, храбрится?»

– Вот поэтому мне нужна информация, полная, какая у тебя диета, что тебе можно, что нельзя. Вдруг что-то из этого тебе навредит! – не унималась она и поставила полный пакет в угол палаты к стене, максимально далеко от кровати.

– Всё нельзя, и всё навредит, жизнь вообще вредная штука. И от неё умирают. – Отец спрыгнул с кровати, всунул босые ноги в больничные тапочки и пошёл в другую часть комнаты за стулом, который стоял у окна. Подвинул его поближе к кровати, приглашая её взглядом садиться, и снова забрался на своё ложе.

– Садись, чего стоять. Поболтаем.

Мария послушно села, опустив руки на колени, скрестив их в запястьях. Кудрявый локон из строгой, забранной кверху причёски выбился ей на глаза, но она поправлять не стала. Она снова чувствовала себя как в детстве, как нашкодивший или провинившийся ребёнок. Он также ставил стул, садился напротив и начинал «говорить разговоры». В этих разговорах он программировал её, прошивал её мозг своими законами, правилами и установками. Девочка, как под пытками, не могла двинуться с места. Ничего страшного не происходило, папа просто с ней говорил, проявлял заботу и внимание, но внутри неё в те моменты всё кричало изнутри, что надо бежать.

– Как ты, дочка, рассказывай. С моей новостью ты так и не договорила про свою вчера. Ты сказала, что влюбилась! Кто этот счастливец? – папа откровенно и очаровательно улыбнулся.

Его улыбка напомнила Марии улыбку Майка. «Один в один! И как я раньше внимание не обращала! И разговоры разговаривает точно также! Боже, в кого я всё-таки влюбилась, в мужчину или копию своего отца?»

– Не заговаривай мне зубы, папа, я больше не маленькая девочка, слушающая все твои ходы с открытым ртом. Ты сам учил меня идти в наступление вместо обороны. И вот моя атака: пока я не услышу всё положение вещей с твоей болезнью, я тебе ничего не расскажу.

– Да, ты чудесная ученица, – усмехнулся отец и немного прикрыл глаза, что означало, что он будет думать. – Дела такие: я повредил родинку на животе и пошёл её удалять где-то месяц назад. Её удалили, но взяли на биопсию. И анализ показал, что это рак.

Он специально не стал смягчать слова и выбирать менее болезненные формулировки, пусть знает, что в атаке всегда будет больно, к этому нужно быть готовой.

– Сделали кучу анализов, снимков, нашли ещё несколько таких по всему телу, будем вырезать. Метастазов внутри нет, они только снаружи, и это самые простые операции, к тому же развитие на ранних стадиях. Врач сказал, что мне невероятно повезло, что если бы я её не повредил, то так и ходил бы с ними годами, пока не стало поздно.

– Значит, сейчас не поздно? – с нажимом и скрытой надеждой спросила с волнением девушка.

– Сейчас как раз самый раз! – бодро ответил папа.

– Ты мне не врёшь? – холодно и чётко отчеканила Мария. – Не приукрашиваешь историю? Я хочу знать всё как есть. Я должна быть готовой к тому, что случится! Для них для всех!

Отец с тоской и гордостью посмотрел на неё. Он и до этого понимал, что все вопросы обеих семей, их страдания, переживания и страхи возьмёт на себя именно она. Что она будет флагманом в этой спасательной операции, ведущим за собой всех его женщин, за которых он нёс ответственность. И в случае его смерти, о которой он думать совсем не хотел, она взвалит эту ответственность на себя за него. И это он так её воспитал. «Но кто-то должен за всё отвечать. Пусть это будет она. Она лучше всех справится с этим, даже лучше меня».