Привычка матери звать младшую дочь Крошкой у старшей вызывала только раздражение и гнев, а из детства – слепую ревность, но над этим уже было много поработано ранее в кабинете психотерапевта.

Мария вздохнула.

– А у меня много этого добра, мама, посмотри, – и она обвела рукой вокруг. – Зачем мне ещё и другое добро, которое многие и добром-то не считают, в виде мужчины?

– Для девочки эти все достижения не главное. Главное – внимание мужчины, забота, любовь, чувствовать себя нужной. – Мама встала на протоптанную тропу своих любимых на данный момент книг с советами женщинам, как быть счастливой, раскрывать свою внутреннюю суть и… бла-бла-бла.

– Пристроенной? – почему-то грубо парировала Мария и посмотрела на сестру.

Та скривилась и перестала качаться.

– А чего плохого в том, чтобы хорошенько пристроиться?

– Так ты и пристроилась, – взбесилась Мария, – Я твой мужик, за всё плачу, мама домработница и няня, а ты у нас скучающая аристократка в трудных жизненных обстоятельствах.

Младшая сестрёнка закатила глаза и, кажется, начала настраиваться на то, чтобы демонстративно поплакать.

– Ну всё, ладно, как вышло, так вышло, никто ж не ругает. Жизнь – штука непредсказуемая, когда не стараешься её предсказать, – остановила старшая её классическую и привычную драму, знакомую всему семейству с детства.

– Мы вообще-то хотели поговорить о тебе, – резким тоном главы семьи парировала мама, – а ты начинаешь огрызаться, переходя в нападение. Вся в отца! Никак из тебя не выбить эту его мужскую науку, – горестно вздохнула она.

Мария съёжилась на своём стуле, то ли от непривычной резкости голоса матери, то ли от правоты обвинения, о которой она досконально всё знала сама.

– Женщина не может тягаться с мужчиной, быть им, стараться походить на него, дотянуть. У нас совершенно другие задачи и цели их достижения, – полила мама свою родную водную стихию из сладких слов, накрывая дочь с головой очищающим водопадом. – Да, во многом моя вина. Я знала, что твой отец так мечтал о сыне и основательно взялся за твоё воспитание в мужском ключе. Я это видела, могла бы предотвратить, но так боялась ему перечить. К тому же скоро родилась Крошка и нужно было ею заниматься. И я так гордилась всеми этими твоими победами! До сих пор вспоминаю первые места на олимпиадах, кубки, медали и как от них сияли твои глаза…

– Знала бы я тогда, чего нам это будет стоить! – с горечью всхлипнула мама после некоторой паузы.

– И чего же тебе это стоило? Жизни в загородном доме, возможности не работать на старости лет, отсутствия заботы о завтрашнем дне, под защитой надёжных пенсионных накоплений? – Мария всё это уже проходила, и не раз. Все эти разговоры о чувстве вины, о допущенных ошибках воспитания сидели у неё в печёнках. Во-первых, в работе со своим аналитиком ей удавалось провести эти же разговоры намного более продуктивно, с глубокими осознаниями и инсайтами для себя самой. Во-вторых, в домашнем формате они ничем не заканчивались и ни к каким изменениям никогда не вели. Вина оставалась виной, без искупления.

– Ты злишься, дочка, потому что не хочешь слышать правду!

– Так я её слышала уже сотню раз. И со всем согласна. Только что дальше-то? К чему каждый раз заводить одни и те же разговоры? – Мария начинала терять терпение.

– Пропасть отцов и детей непреодолима, мамуль, – вклинила свою бесценную житейскую мудрость младшенькая, вставая из-за стола, наконец обратив внимание на своих собственных отпрысков, «догрызающих» подаренный конструктор.

Мама присела на соседний стул за столом рядом со старшей дочерью и положила свою тёплую родную руку ей на плечо.

– Я просто надеюсь, что, может, ты когда-нибудь меня услышишь. И вместо новой должности найдёшь себе хорошего молодого человека, чтобы построить с ним семью. Ты сама не поверишь, как станешь во всём этом счастлива, и удивишься, как ты могла себе в этом так долго отказывать!

– А ты была во всём этом счастлива, мам? – добила Мария принятый пас, ругая саму себя за то, что никогда не сможет научиться вовремя останавливаться.

Глаза любимой матери покраснели и подёрнулись слезами.

– Да, – как-то моментально постарев на глазах и ссутулившись, согласилась она, – мы с отцом подали вам с Крошкой плохой пример счастливой семьи. Нам за то теперь в этом расплата, – как бы демонстрируя поле проигранного сражения, обвела она руками уютный дорогой интерьер своего загородного дома.

– Ну, мам, всё не так уж плохо, правда? – обвела тот же интерьер совсем с другим посылом рукой Мария. – От одной дочери у тебя есть деньги и безопасная жизнь, от другой чудесные внуки и море ежедневных счастливых забот. Мне кажется, ты неплохо справилась в жизни. – Улыбка, которой она хотела приободрить, вышла слегка ненатуральной, но дружелюбной.

– Доченька, ну неужели у тебя совсем никого нет на примете, чтобы выйти замуж? Ты же у меня такая красивая, стройная, умная, наверняка мужчины ходят за тобой толпами, а ты не замечаешь.

Девушка вздохнула, принимая поражение. Последнее слово всегда должно было остаться за матерью, так уж у них в семье повелось.

– Может, и не замечаю, да, наверное, не замечаю и не даю им подступиться. Но как тут замечать и когда, когда… – и вдруг сама того не ожидая, она начала рассказывать историю с советом директоров, полную таких непривычных сомнений и страхов.

Слова выходили легко, как в ту ночь в баре перед лицом мужчины, тайну существования которого в её жизни она сейчас так отчаянно защищала этой историей поражения на работе. Казалось, она готова была открыть какие угодно секреты, признаться в каких угодно проступках, только бы не выдать ни слова о его появлении в её жизни в этом дотошном семейном допросе.

Мама округлила глаза, моментально просохшие, и слушала очень внимательно. Сестра заставила сыновей угомониться очередными сладостями и мультиками и присела к ним за стол. Идиллия субботнего дня превышала все возможные пределы. После эмоционального рассказа Марии и высказанных переживаний они обе наперебой начали осуждать и ругать совет за перенос.

– Да разве так можно! – восклицала мама.

– Никуда они не денутся, утвердят тебя как миленькие! – вторила ей сестра.

Семейный мир был спасён. Майк остался тайной. Женская армия сплотилась вокруг непрошеной беды, подбадривая своего «генерала». Поэтому без зазрений совести в 16:00, заранее поставив ложный звонок на 2 часа раньше, чем было задумано, Мария, сославшись на важные дела перед собранием понедельника и обласканная, залюбленная и накормленная наставлениями и уверениями в успехе, укатила подальше из этого удушающего дома прочь.

Поход в магазин за новой парой чудесных туфель, задуманный ранее как развлечение на воскресный вечер, Мария отменила. Так удачно и победоносно сбежав из маминого плена и доехав на такси сразу до дома, она заперлась в своём по-деловому уютном мирке городской квартиры для основательного мозгового штурма.

Майк по-прежнему не написал и не позвонил. В голове носились тучи сомнений, похожие больше на смерч, закручивающий в себя все сторонние мысли, попадающиеся по ходу движения.

Мария вновь и вновь прокручивала в голове вечер пятницы, пытаясь припомнить и уловить упущенные под действием алкоголя скрытые смыслы, намёки, подсказки. От усиленной мозговой деятельности, напитанной адреналином и страхом, голова шла кругом. Хотелось физически взять её в руки, с обеих сторон сильно надавить и заставить перестать дребезжать, как молоточек старинных будильников между двух звонких перевернутых металлических чашек.

Она впервые не понимала, что ей делать. Спланировать что-то в данной ситуации не представлялось возможным. Это планирование должно было коррелировать и с его желаниями. А их она совершенно не знала и оставила отчаянные попытки хоть как-нибудь предсказать.

Вечер тянулся категорически медленно.