В каком-то смысле нар барышни был на редкость гармоничным.

«Ворона в павлиньих перьях», — вспомнила я бессмертный образ из басни дедушки Крылова. И тут же по странной ассоциации в памяти выплыло столь столь назойливо вертевшееся в моем мозгу уже много дней: «Павлин. Германский агент Павлин».

— Я только что от Лидии, — продолжалаа щебетать Лизхен. — Она просила кое-что ей отвезти. Вот, собираю тут передачу…

Неужели кто-то из нас двоих сошел с ума? Это ведь я только что от Лидии, и меня она попросила кое-что привезти… А Лизой там и не пахло, иначе мы с ней столкнулись бы, если не в самой тюрьме, то у ее ворот. Как там писала Лидия, «В тюрьме меня никто не навещает — Лиза, вероятно, боится…»

Что-то не похоже, что барышня из пугливых. И что за передачу она тут собирает? Неужели Лидии в камере срочно потребовались тысяч десять-пятнадцать ассигнациями?

И тут перед моим мысленным взором замелькали строчки из письма Лидии: «У Лизы такая богатая фантазия — она пишет авантюрные романы… Я попыталась воплотить Лизины идеи…»

— Вы знаете, Елена Сергеевна, я так тяжело переживаю несчастье, случившееся с Лидой. Неужели она попадет под суд? Это просто ужасно — что будет с ней после суда? И что будет со мной? Я опять останусь без места и даже без рекомендаций — кто возьмет меня на службу? Одного хозяина убили, другую хозяйку посадили… Боже милостивый, что за жизнь! Только на вашу помощь вся моя надежда теперь. Уж не оставьте своими милостями…

В ее голосе послышались хныкающие нотки, так хорошо знакомые любой даме, занимающейся благотворительностью и имеющей дело с бедными просительницами. Правда, все эти перья, золотые вышивки и прочие побрякушки совершенно не гармонировали с тоном базарной попрошайки, но Лизе было все равно.

— И Лидию так жалко, она ведь не убийца, просто запуталась по собственной наивности. Мы с ней были так близки, все время вместе, знали не только каждое слово, но и каждую мысль друг друга…

Каллиграфические строчки продолжали вспыхивать: «Я подчинялась непосредственно резиденту по кличке Пфау (Павлин)… Мне ни разу не удаль увидеть его в лицо. Но он… находится где-то рядом, следит за каждым моим движением, знает каждое мое слово,да что там слово, каждую мысль, мелькнувшую у меня в голове…»

Да, Павлин все время был рядом… Просто-таки под рукой. Почему озарение пришло ко мне только сейчас?

— Лиза, ведь это вы — резидент германской разведки по кличке Павлин. Не так ли, госпожа Пфау? — спросила вдруг я, неожиданно даже для самой себя. Эх, мне бы смолчать, так нет же… Но отступать теперь было уже некуда.

— Я вас не понимаю! Какая Пфау? — пролепетала Лизхен. —о чем вы, Елена Сергеевна?

— Понимаете, прекрасно понимаете, вы из понятливых, фрейлейн Эрсберг. На вашей совести не только шпионаж в пользу Германской империи, но и два убийства. За убийства в России полагается каторга. И свою подругу Лидию вы вовлекли в преступления и погубили, — я старалась поймать взгляд будущей каторжанки, но это оказалось по-прежнему невозможно.

Собственно говоря, никаких фактов и никаких улик, кроме внезапно мелькнувшей смутной догадки, основанной на интуиции, у меня не было. В каком-то смысле это был чистый блеф, но как известно, чем больше блефуешь, тем больше надежд на удачу. И кажется, я со своей догадкой попала в точку.

Лиза вдруг поменяла тон и заговорила весьма нахально:

— Вы, москвичи, все-таки на редкость провинциальны. Сколько живу в Москве, столько этому дивлюсь. Вечно собираете какие-то сплетни и делаете из них выводы согласно собственному примитивному восприятию мира. Там, где не хватает понимания, готовы приврать, а потом с апломбом выдаете плоды собственной фантазии за истину. Вот вы, Елена Сергеевна, поверхностно производите впечатление неглупой, интеллектуально развитой женщины, а на деле вы столь самодовольны, столь самоуверены и при этом столь тривиальны в своих подозрениях…

Я перебила ее:

— Мои тривиальные подозрения переросли в тривиальную уверенность. Возможно, виной всему мой провинциальный образ мыслей. Пусть так. Но вот вам мое отсталое московское мнение — это дело кончится плохо. Вас, Лизхен, пора арестовать. Я сейчас позову кого-нибудь на помощь и постараюсь не дать вам уйти. Успокойтесь, — бросила мне Лиза. — Что за дикие идеи? Вы произведете на людей впечатление буйнопомешанной. Что вы им объясните, подумайте сами — какие агенты, какой шпионаж, кто в Москве верит в шпионов? Выпейте воды и возьмите себя в руки, вы слишком возбуждены.

Она взяла со столика пузатый хрустальный графин и налила воды в стакан. Я отклонила ее руку, настойчиво предлагавшую мне воду — графины наверняка никто не менял с момента ареста Лидии, и вода за несколько дней застоялась. Но графин, сверкая хрустальными гранями в луче света, вдруг поднялся в воздух, описал дугу и опустился мне на голову, обливая меня водой. Мне показалось, что из моих глаз вылетел сноп искр, и одновременно комната отдалилась и поплыла, распадаясь на туманные тени, прежде чем свет померк окончательно.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Райские врата. — Судьба решила предоставить мне еще один шанс. — Трое за столиком с коньяком. — Сколько бед на мою голову. — Паулина Догау, или попросту Пфау. — Битва железных женщин. — В нашей жизни мало романтики. — Извращенные вкусы.

Когда удалось вновь открыть глаза, я сквозь дымку увидела нечто белое, непонятную белизну без всяких признаков каких-то определенных предметов. Неужто святой с гостеприимным возгласом «Следующий!» уже распахнул предо мной райские врата?

Но ее величество Судьба была так бесконечно благосклонна, что решила предоставить мне еще один шанс… Постепенно мой взгляд прояснился, и я определила, что бесконечная белизна перед глазами— всего-навсего свежепобеленный потолок, причем не какой иной, как потолок моей собственной спальни.

Сделав попытку повернуть голову, я почувствовала, что мне что-то мешает, кажется, какая-то тугая повязка, стягивающая лоб и макушку и зафиксированная под подбородком. Пришлось повернуть голову вместе с плечами и лечь на бок. Тут уж перед моими глазами открылась картина весьма далекая от райских кущ.

За маленьким столиком в углу спальни сидели господин Легонтов, доктор Шёненберг, модный московский врач из обрусевших немцев, с которым довелось когда-то близко познакомиться при попытке распутать очередное преступление (и почему вокруг меня так и кишат разнообразные криминальные личности? я имею в виду, конечно, не доктора, хотя и он был кое в чем замешан…); компанию гостям составлял мой собственный супруг; на столике перед ними стоял довольно объемистый графин с коньяком, уже наполовину опустошенный, и три рюмки. Никаких особенных закусок не наблюдалось, а пить коньяк натощак чревато неприятными последствиями.

Да, следует признать, что хозяйка из меня никудышная. Факт прискорбный, но, увы, неоспоримый — слишком часто я пускаю домашние дела на самотек, и вот результат — в моем доме гостей даже не покормили. Просто позор!

— Миша! — позвала я мужа слабым голосом. — Надеюсь, ты предложил господам пообедать? И не увлекайся коньяком, друг мой, не забывай, что сейчас пост!

— Она очнулась!

Господа, бросив рюмки, сорвались со своих мест и кинулись ко мне.

— Елена Сергеевна, ради Бога не вставайте, даже не приподнимайтесь — у вас травма головы и сильнейшее сотрясение мозга. Лежать, голубушка, лежать! — зачастил доктор, уже вцепившийся в мое запястье, чтобы нащупать пульс. — Как минимум неделю строжайший постельный режим, а там посмотрим.

— Леля, как ты напугала, — муж схватил мою вторую руку, свободную от пальцев врача. — Но я готов просить прощения у современной женской моды, которую недооценивал — твои шиньоны, валики для волос, а главное верховая шляпка, спасли тебе жизнь, смягчив удар и Александр Матвеевич оказался на высоте.