– В другую? – удивилась Ася.

– Да. После Читы железная дорога расходится на две ветки. Путь на Сретенск – тупиковый, поэтому поезда с каторжанами чаше всего загоняют именно туда – на конечной станции легче переформировать состав. А другая ветка ведет в Маньчжурию. От Акатуя до нее всего сто верст, по здешним меркам – не расстояние. Там есть станция Борзя, недалеко от границы. Собственно, еще ближе к границе станции Харанор и Шерасун, но там, в отличие от Борзи, останавливаются далеко не все поезда. Когда я сидела в Акатуйской тюрьме, оттуда несколько раз бежали заключенные, в основном мужчины, конечно. Считалось, что если сумеешь добраться до Борзи, ты уже одной ногой на свободе.

– Не скажите, Мария Александровна! – вмешалась в разговор Измаилович, привлеченная громким голосом Спиридоновой. – Станция Борзя – это не вокзал в понимании жителя крупного города, то есть место, где легко затеряться в толпе. Это маленький степной полустанок. Там все знают друг друга – и станционные служащие, и пассажиры, приехавшие за пятьдесят верст, чтобы сесть на поезд. Все в знакомстве, родстве, кумовстве, расспрашивают каждого встречного о здоровье жены и детишек, передают приветы и прекрасно осведомлены, кто откуда приехал и куда, по какому делу отправляется. Чужой человек в Борзе на виду, как на ладони. К тому же, если тюремное начальство раскроет побег, на станцию по телеграфу будет передано сообщение. Телеграф всего в восьми верстах от нашей тюрьмы, добраться туда несложно, и прежде чем беглянка доберется до Борзи, все станционные жандармы примут меры к ее поимке.

– Все равно, побег – дело отнюдь не безнадежное! – заключила Спиридонова. – Не мне вам напоминать, что есть группа товарищей, сумевшая вырваться из Акатуйской тюрьмы на свободу. Имен называть не будем, но их побег – свершившийся факт. Просто нужно как следует все спланировать и рассчитать. Как и в любом деле, здесь важна четкая организация.

Слухи о готовящемся побеге, как это бывает в компании женщин, уже через пару часов стали достоянием всех сокамерниц, чрезвычайно возбужденно и заинтересованно обсуждавших перспективу бегства Анастасии с каторги. Вечером, по настоянию Спиридоновой, любившей организационные мероприятия, было проведено общее собрание, принявшее секретную резолюцию помочь Покотиловой бежать...

Раз в неделю Муру Веневскую отпускали в деревню для встречи с законным мужем, отбывавшим в соседней деревне срок своей ссылки.

После очередного свидания Мура вернулась очень довольная и, отозвав Асю в сторону, прошептала:

– Я посоветовалась с Андреем о твоем деле (законного супруга Мура всегда называла только по имени, избегая таких слов, как «муж», «мой благоверный» и прочее). Ему в голову пришел великолепный план! Он попытается договориться с китайцами.

Речь шла о китайских купцах, караван которых появлялся время от времени в Нерчинском уезде.

Появление китайцев было большим событием не только для заключенных, но и для тюремного начальства. Некоторые продукты, особенно рис, чай и сахар, у китайцев можно было приобрести чрезвычайно дешево. Расценки китайцев очень нравились каторжанкам, получавшим из казны на добавочное питание всего четыре рубля двадцать копеек в месяц. На эти деньги дважды в месяц можно было заказать через начальника тюрьмы какую-то еду и необходимые мелочи. Политические, получавшие денежную помощь от близких, не ограничивали свой заказ четырьмя рублями, но в лавках у местных купцов, например у тюремного поставщика Коренева в Нерчинском заводе, была такая дороговизна, что питание все равно оставалось скудным. Однако, если к дню заказа, или как говорили на каторге «выписки», подгадывали китайские купцы со своим караваном, начальник тюрьмы брал продукты у них и для заключенных наступал короткий период изобилия.

Поговаривали, что китайские караванщики кроме торговли оказывают населению Нерчинского уезда еще ряд услуг – не брезгуют доставкой контрабанды, наркотических препаратов или нелегальной литературы, смотря по спросу; переводят желающих через границу, скупают золотой песок, намытый на тайных приисках...

Андрей был уверен, что они легко возьмутся перевести через границу женщину без документов, если только сумма вознаграждения за труды покажется им достаточной.

– Поначалу мне твоя идея с побегом показалась совершенно нелепой и даже дикой, а теперь она день ото дня приобретает все более реальные очертания, – говорила Мура Асе. – Андрей сумеет договориться с купцами.

– Да, но деньги... Они ведь не возьмутся за это дело бесплатно. Я не знаю, где мне достать нужную сумму, – с отчаянием ответила Ася. – Может быть, написать в Москву моей подруге, чтобы выслала денег? Она обещала помочь мне в случае нужды...

– Это не та ли особа, что провожала тебя на этап, кидая через голову солдат апельсины?

– Да. Это Ксюша, моя подруга еще по пансиону.

– Ты говорила, что на суде она «забыла» о важных деталях, способных поколебать общую уверенность в твоей вине? Такие вещи спроста не бывают.

– Мы все тогда так растерялись, что говорили совсем не то и не так и забывали о важном, – Ася попыталась оправдать Ксению, почувствовав, что Мура ее в чем-то заподозрила.

– Ты-то, конечно же, растерялась. А этой твоей Ксюше с чего теряться? – отрезала Мура. – Не похожа она на впечатлительную девицу. Наверняка в ее рассеянности был умысел.

– Но ведь она пришла меня проводить! – снова возразила Ася.

– Совесть успокоить хотела или праздное любопытство потешить. Не пиши ей, не надо. Не унижайся. К тому же, пока твое письмо дойдет до Москвы, пока эта самая Ксюша разберется, какую просьбу ты иносказательным языком излагаешь между строк (не писать же открыто, что готовишься к побегу и поэтому нуждаешься в деньгах, начальник тюрьмы перехватит...), пока ее подачка дойдет к нам в Нерчинск, немало воды утечет. Мне и Саше Измаилович присылают как минимум по пятьдесят рублей, а порой и больше. Другие девочки тоже получают кое-какие деньги, мы все скинемся и соберем нужную сумму.

Нужную сумму собирали в течение трех недель – на удачу Аси сокамерницы как раз получили несколько денежных переводов. Правда, не все были рады остаться без денег, оплачивая свободу Покотиловой.

Биценко, не в силах сдерживаться, несколько дней злобно бубнила о том, что это просто бессовестно – таким образом распоряжаться деньгами, которые поддерживают всю камеру и тех из товарищей, кто не имеет должной помощи из дома (полученные по переводам деньги, как правило, поступали в общую кассу заключенных). А теперь, ради побега уголовницы, человека, собственно говоря, чуждого их борьбе, вся камерная коммуна должна целый месяц существовать на голодном пайке...

Только авторитет Марии Спиридоновой помог заткнуть Биценко рот.

С китайскими караванщиками Андрею легко удалось договориться – они не брезговали никакими услугами, даже заведомо противозаконными, и не слишком дорожились при этом.

Оставался один сложный вопрос – как выбраться за ворота тюрьмы вдень прихода каравана. Вся камера обдумывала и обсуждала эту проблему, причем предлагались самые невероятные и фантастические прожекты – подкупить одну из надзирательниц, чтобы она пришла мыться в тюремную баню с взрослой дочерью, под видом которой выйдет из тюрьмы Покотилова (а девушку потом мать уж как-нибудь исхитрится забрать...); одеть Асю в одежду Веневской, которая якобы отправится на разрешенную встречу с мужем (но куда Асе деть пальцы, которые у Веневской отсутствовали, их ведь не замаскируешь?); попытаться вывезти Покотилову в бочке для капусты (пустые бочки должны доставить из тюрьмы в деревню для пополнения запасов) или каким-нибудь образом замаскировать худенькую Асю между колес под возом, на котором бочки повезут...

– Но как Покотиловой зацепиться там, под дном телеги, чтобы не выпасть под колеса? – недоумевала Измаилович. – Вы сами-то хоть раз пробовали проехаться в бричке между колес? Если Анастасия не сумеет удержаться, свалится на дорогу и тяжелая повозка переедет ее в воротах тюрьмы, планы побега придется оставить навсегда.