«Семейные капиталы! — почти с ненавистью воскликнул он. — Да знаете ли вы, на каких условиях они перешли ко мне?»
Я удивился такой постановке вопроса, как, впрочем, и самому вопросу:
«Откуда же мне знать? А что: были какие-то… условия?»
Молжанинов скривился совершенно:
«Папаша мой — чтоб ему икалось на том свете! — не видел во мне преемника, способного поддерживать семейное предприятие. Он считал меня рохлей, тюфяком, художником…»
«Художником?» — еще больше удивился я.
«Да! Художником!»
«Вы что же…» — я было начал говорить, но Молжанинов внезапно и резко наклонился к своей стороне стола и взметнувшимися с живота обеими руками ухватился за выдвижной ящик.
Я тоже резко наклонился вперед, а в моей собственной руке немедленно оказался молжаниновский револьвер:
«Что вы делаете?»
Молжанинов какие-то мгновение смотрел на меня с изумлением, а потом поднял руки ладонями ко мне:
«Успокойтесь! — заявил он. — Я всего лишь хочу кое что вам показать!»
«Это «кое что» находится в ящике стола?»
«Именно!»
«Доставайте, — разрешил я. — Но медленно и без резких движений!»
Молжанинов кивнул.
Послышался мягкий шелест обрезиненных колесиков ящика по безупречным направляющим: не то, что у нас в участке, господа — всё перекошено, скрип, ничего не достать и не сунуть…
— Не отвлекайтесь!
— Прошу прощения… Значит, Молжанинов открыл ящик и — к моему немалому удивлению — достал из него альбом для рисования. Но самое примечательно заключалось в том, что это был не парадный, если можно так выразиться, альбом — из тех, какие можно увидеть на прилавках дорогих магазинов или в салонах, — а самый обычный, дешевый, едва ли не для школьников из неимущих семей: сероватая бумага, неровные обрезы…
«Вот, — Молжанинов подвинул альбом через стол, — посмотрите!»
Я взял альбом и раскрыл его: пользовались им часто, все листы оказались заполненными.
Сказать, что я был поражен увиденным, не сказать ничего! С первого же листа на меня воззрились удивительные фигуры: чего — или кого? — там только ни было! Я даже опешил: никогда не только не видел ничего подобного, но и представить себе не мог, чтобы в человеческой голове могли зародиться подобные образы!
Нет, что-то подобное в истории, конечно, встречалось. Чтобы вы лучше могли представить, о чем я говорю, вспомните порталы некоторых церквей: украшенные… гм… или, скорее, изуродованные жуткими сценами на сюжеты Страшного суда. Бесноватые всех видов и родов, фантастические животные, иные из которых пригодны только на то, чтобы ими детей до икоты пугать, невозможные горгульи, химеры и отвратительные чудовища непонятного происхождения!
Вот что в первые мгновения припомнилось и мне, но почти сразу я понял: никакого отношения к религии — ни к одной из религий — рисунки в альбоме Молжанинова отношения не имели.
«Что это?!» — невольно отстраняя от себя альбом, вскричал я.
Молжанинов расплылся в улыбке — на этот раз без двойного дна, без притаившейся за нею тревоги или неприязни:
«Неужели не узнаете?» — спросил я.
«Как это можно узнать?»
«Помилуйте! — совершенно искренне удивился Молжанинов. — Неужели вы ничего не знаете о динозаврах?»
«О дино… ком?» — изумленно переспросил я.
«О динозаврах!»
Я покачал головой.
«Ну и ну! — поразился моему невежеству Молжанинов. — Стало быть, вам ничего не говорят и такие имена, как Бакленд[555], Мантелл[556], Оуэн[557]?»
«Нет».
«Но хоть о допотопных животных вы слышали?»
Об этом я, разумеется, слышал. Да и все вы, господа, конечно же, тоже: гигантские кости, с глубокой древности то и дело находимые повсеместно, и прочее подобное… Римляне и греки считали их останками героев и великанов — титанов, гекатонхейров[558]… Но мыслимое ли дело, чтобы эти останки увязывать с невероятными по своему облику животными?
— Отчего же нет? — Инихов. — Или по-вашему, Вадим Арнольдович, сторукий и с пятью десятками голов Бриарей[559] — существо более реальное?
Гесс, не ожидавший такого возражения, растерялся:
— Ну… — протянул он, — на мой взгляд, всё это — просто подделки.
— Что, — спросил Инихов, — по всему известному миру?
Гесс не нашелся с ответом и поэтому просто вернулся к рассказу:
— Как бы там ни было, я Молжанинову ответил утвердительно: да, мол, о допотопных животных слышал, но считаю их вздорной выдумкой. Тогда Молжанинов обернулся к Талобелову и попросил его достать какой-то справочник, при ближайшем рассмотрении оказавшийся сведенной под один переплет подшивкой статей из самых разных и на самых разных языках изданий. Впрочем, преобладали статьи на английском и французском языках, что сильно облегчило знакомство с ними.
Представьте себе, все они были об одном и том же. Их темой был единственный предмет — классификация давно исчезнувших представителей фауны в непосредственной связи с фауной существующей. Говоря проще, авторы статей спорили друг с другом, к каким родам, отрядам и прочему следует относить всяких ящериц, птиц, рыб и прочую подобную живность, обитавшую миллионы лет тому назад и, как правило, внешне очень сильно отличавшуюся от современного нам животного мира.
Имена спорщиков ничего не говорили мне, но звучали они солидно: профессора университетов, доктора, академики, члены различных научных обществ… вот только иллюстрации к их спорам — картинки в статьях — вводили в изумление: неужели эти явно почтенные люди всерьез ломают копья над немыслимыми чудовищами?
Одно из таких чудовищ я сразу же узнал: оно почти как две капли походило на рисунок самого Молжанинова.
«Простите, — воскликнул я, — вы своего ящера отсюда срисовали?»
Я показал на рисунки в альбоме и в статье.
Улыбка Молжанинова стала… самодовольной!
«Нет, — ответил он, — я сам реконструировал облик аллозавра! А то, что этот облик оказался настолько близок к описанному Маршем[560], свидетельствует лишь о том, что наши мысли имели параллельное направление».
Я поразился:
«Вы сами… что?»
«Реконструировал облик!» — повторил Молжанинов.
Я не верил своим ушам:
«Вы это серьезно говорите?»
«Конечно!»
Молжанинов сделал знак Талобелову, и тот принес откуда-то внушительного вида кость.
Кость, несмотря на мои попытки отбиться, была немедленно вручена мне, и я начал растерянно ее осматривать…
«Ну, что скажете?»
«Что это?»
«Но вы же видите: кость!»
«Что кость, — возразил я, — я действительно вижу. Но чья она? Из какого рагу вы ее извлекли?»
Молжанинов расхохотался:
«Из рагу! — слезы гомерического смеха так и хлестали из его глаз. — Рагу! Это вы очень удачно пошутили!»
Я же, напротив, не видел в ситуации ничего смешного, о чем и не преминул заявить:
«Не понимаю, что именно вас так рассмешило!»
Молжанинов — тыльной стороной ладони — вытер слезы:
«Прямо сейчас, — торжественно заявил он, — вы держите в руках останки одного из самых свирепых хищников, какие когда-либо населяли нашу планету! Того самого аллозавра, познакомиться с которым вы только что имели случай!»
Я перевел взгляд на рисунки — в статье и в альбоме:
«Вот этого?»
«Точно!»
Очевидно, мое лицо скривилось в гримасе презрения, потому что Молжанинов вдруг сделался очень серьезным. Больше того: к нему вернулась та самая надменность превосходства, с какою он встретил меня при моем появлении в кабинете:
