— Джошуа, — начал герцог, — отсутствие воды нам не грозит. Животные могут утолять жажду росой, если будет такая необходимость, а мы можем пока что наполнить водой уйму бурдюков — ведь мы еще не ушли от реки. На этот случай здесь масса новых ручьев, появившихся после оттепели. Уж скорее нам придется страдать от голода.

— Кстати, этот вопрос тоже не решен, — заметил Джошуа. — Но боюсь, что, какой бы маршрут мы ни выбрали, этой беде не поможешь. Но мы можем идти так, чтобы озера были поблизости. Я только не знаю, насколько следует доверять карте Хельфгрима.

— Я никогда… никогда не понимал, как сложно накормить такую массу народа, если вы простите мне мою дерзость. — Стренгьярд тихо читал один из пергаментов Укекука, переведенных Бинабиком. — А как справляются армии?

— Они или опустошают королевскую казну, и деньги текут, как песок из дыры в мешке, — мрачно сказала Джулой. — Или просто съедают все на своем пути, как саранча. — Она встала с того места, где сидела на корточках возле архивариуса. — Там много растений, Джошуа, которые можно использовать, чтобы накормить людей, много трав и цветов, которые могут обогатить наше меню, хотя некоторые горожане найдут это достаточно странным.

— Странное становится привычным, когда люди голодают, — вставил Изгримнур. — Не помню, чьи это слова, но в них чистая правда, это уж так. Послушайте, Джулой! Мы справимся. Что нам действительно нужно, так это торопиться. Чем дольше мы задержимся где-нибудь, тем скорее сделаем то, о чем она говорила, — сожрем все вокруг, как саранча. Лучше будет, если мы как можно скорее пойдем дальше.

— Мы остановились не только для того, чтобы я мог поразмыслить, Изгримнур, — холодно сказал принц. — Ты зря думаешь, что целый город — которым мы, собственно, являемся — встанет с места и дойдет до Наббана за один переход. Им нелегко далась первая неделя; давайте дадим людям время, чтобы немного привыкнуть.

Герцог Элвритсхолла подергал себя за бороду.

— Я знаю, Джошуа. Но отныне, как я уже говорил, нам следует двигаться быстро. Пусть слабые догонят нас, когда мы сделаем остановку. В любом случае из них не сделаешь хороших бойцов.

Джошуа поджал губы.

— А разве они уже не дети Божьи, если не могут владеть мечом?

Изгримнур покачал головой. У принца снова было такое настроение.

— Я не это хотел сказать, Джошуа, и ты это отлично знаешь. Я просто говорю, что у нас армия, а не религиозная процессия с проповедником в хвосте. Мы должны делать то, что от нас требуется, а не дожидаться всех захромавших людей и всех потерявших подковы лошадей.

Джошуа повернулся к Камарису, тихо сидевшему у маленького костра и смотревшему на дым, поднимавшийся в воздух.

— А вы что думаете, сир Камарис? Вы побывали в большем количестве походов, чем любой из нас, кроме разве что Изгримнура. Он прав?

Старик медленно оторвал взгляд от мерцающих языков пламени.

— Я думаю, то, что он сказал, справедливо, да… Наш долг перед этими людьми в целом — делать то, что мы начали делать. Более того, это наш долг перед Господом, слышавшим наши клятвы. И было бы слишком самонадеянно выполнять Божью работу, пытаясь поддерживать каждого упавшего путника. — Он помолчал несколько мгновений. — Как бы то ни было, мы хотим — нет, мы нуждаемся в том, чтобы люди присоединялись к нам. Но люди не станут следовать за бегущей шайкой воров. Они пойдут только за триумфальной армией. — Он оглядел палатку, взгляд его был ясен и чист. — Мы должны идти так быстро, как только можем, пока все наши люди хорошо себя чувствуют. Вперед надо посылать всадников, не только для разведки, но и для того, чтобы возвещать людям: «Принц идет!» — Казалось, что он мог бы что-то добавить, но лицо его вдруг стало отстраненным, и старый рыцарь замолчал.

Джошуа улыбнулся:

— Вам следовало бы быть эскритором, сир Камарис. Вы так же красноречивы, как и мои старые учителя, узирианские братья. Я только в одном с вами не согласен. — Он слегка повернулся, чтобы видеть всех сидевших в палатке. — «Мы идем в Наббан, — будут кричать наши глашатаи. — Камарис вернулся! Он вернулся, чтобы помочь своему народу! И Джошуа с ним».

Камарис слегка поморщился, как будто ему стало неловко от слов принца.

Изгримнур кивнул:

— Камарис прав. Спешить, но с достоинством.

— Но достоинство не позволяет грабить, — сказал Джошуа. — Таким путем сложно завоевать сердца людей.

Изгримнур пожал плечами. Он подумал, что принц опять все усложняет.

— Наши люди голодны, Джошуа. Они обнищали. Ведь некоторые из них почти два года жили в диких землях. Когда мы достигнем Наббана, ты не уговоришь их не трогать растущей на полях еды и пасущихся на холмах овец.

Принц устало прищурился на карту:

— Я больше ничего не знаю. Мы сделаем все, что можем, и да благословит нас Бог.

— Да смилуется над нами Бог, — глухим голосом поправил его Камарис. Он снова смотрел на поднимающийся от костра дымок.

Спустилась ночь. Три фигуры сидели в рощице за деревьями, холодно оглядывая долину. Приглушенная музыка реки поднималась к ним. У них не было огня, но бело-голубой камень, лежавший между ними, слабо светился. Свет его был не намного более ярким, чем сияние далекой луны. Он окрашивал голубым бледные высокоскулые лица, пока трое тихо переговаривались на шипящем наречии Пика Бурь.

— Сегодня? — спросил один из них, по имени Рожденный под Камнем Цааихта.

Кровь Серебряного Огня шевельнула пальцами в знак отрицания. Она положила руку на голубой камень и долго сидела в неподвижном молчании. Наконец она выдохнула.

— Завтра, когда Мезумииру спрячется в облаках. Сегодня, на новом месте, смертные будут бдительны. Завтра ночью. — Она значительно посмотрела на Рожденного под Камнем Цааихта. Он был самым молодым из Когтей и никогда еще не покидал темных пещер под Наккигой. Напряжение в его длинных тонких пальцах и блеск лиловых глаз выдавали, что ему нелегко будет выдержать это. Но он был храбр, в этом не было сомнения. Каждый, кто вынес бесконечное ученичество в Пещере Разрыва, не боится ничего, кроме недовольства госпожи в серебряной маске. Однако сверхрвение может быть столь же вредоносно, сколь и трусость.

— Посмотрите на них, — сказала Призванная Голосами, поглощенная созерцанием человеческих фигур в лагере внизу, — они похожи на червей, вечно корчатся и извиваются.

— Если бы твоя жизнь длилась всего несколько мгновений, — ответила Кровь Серебряного Огня, — ты, возможно, тоже ни на секунду не хотела бы останавливаться. — Она тоже смотрела вниз, на мерцающее созвездие костров. — Однако ты права. Они действительно похожи на червей. — Она сжала тонкие губы. — Они копают, едят и испражняются. Теперь мы поможем покончить с ними навсегда.

— Только этим одним? — спросила Призванная Голосами.

Кровь Серебряного Огня посмотрела на нее, лицо ее было холодным и твердым, как слоновая кость.

— Ты задаешь вопрос?

Мгновение длилась напряженная тишина, потом Призванная Голосами заговорила:

— Я только стремлюсь выполнять Ее желания. Только хочу служить Ей наилучшим образом.

Рожденный под Камнем Цааихта издал легкий музыкальный звук, полный скрытого удовольствия. Луна белым могильным камнем отражалась у него в глазах.

— А Она желает смерти. Особенной смерти. Это будет нашим даром Ей.

— Да. — Кровь Серебряного Огня подняла светящийся камень и положила его за ворот своей черной, как вороново крыло, рубахи к холодному сердцу. — Это дар Когтей, и завтра ночью мы вручим его Ей.

Они замолчали и за всю долгую ночь больше не произнесли ни слова.

— Ты все еще слишком много думаешь о себе, Сеоман. — Адиту склонилась вперед и столкнула полированные камешки в полумесяц, огибавший берега Серого Мыса. Кости шента слабо поблескивали в свете одного из хрустальных шаров Адиту, лежавшего на трехногой подставке из резного дерева. Последние лучи вечернего солнца вползали сквозь незакрытый клапан палатки Саймона.