— Ты ведь не о росте говоришь? Он всегда был большим, даже для своего народа.
Ситки засмеялась и снова обняла его.
— Нет, конечно нет. Я только хочу сказать, что он теперь выглядит как человек, прошедший Тропой Возмужания.
— У низоземцев нет наших обычаев, любовь моя, но в некотором роде весь прошлый год был для него Тропой Возмужания. И я не думаю, что она уже пройдена до конца. — Бинабик покачал головой, потом осторожно взял ее за руку. — Но тем не менее я был несправедлив к нему, подумав, что ты позвала его по доброте. Он молод и быстро меняется. Я слишком близок к нему и потому, возможно, вижу не так ясно, как ты.
— Ты видишь яснее, чем любой из нас, Бинбиниквегабеник. Вот почему я люблю тебя — и вот еще почему никакая беда не должна коснуться тебя. Я не дала ни секунды покоя моим родителям, пока они не позволили мне быть рядом с тобой и привести к тебе отряд нашего народа.
— Ах, Ситки, — сказал он задумчиво. — В эти ужасные дни тысячи и тысячи самых стойких троллей не могли бы сохранить нас в безопасности — но то, что ты снова со мной, лучше миллиона копий.
— Снова лесть, — засмеялась она. — Но так прекрасно сказанная.
Рука об руку они шли сквозь снег.
Провизии было мало, но дров хватало. В Доме Расставания из бревен был сложен такой высокий костер, что потолок почернел от дыма. В другое время Саймон огорчился бы, видя такую грязь в священном месте ситхи, но сегодня ему казалось, что все правильно, — во времена, бедные надеждой, это был смелый и красивый жест. Он смотрел на круг людей у огня, когда ужин был закончен.
Большинство поселенцев побрели назад к своим спальням — палаткам и пещерам, устав после долгого дня и неожиданного праздника. Некоторые тролли тоже ушли проверить, как устроили их баранов, ибо что, спрашивали они себя, могут низоземцы знать о баранах? Другие отправились в постели — вниз, в пещеры, которые приготовили для них люди принца. Бинабик и Ситки сидели теперь за высоким столом принца и тихо переговаривались. Их лица были гораздо серьезнее, чем у прочих собравшихся, которые весело передавали по кругу бурдюки с драгоценным вином. Саймон на мгновение задумался, потом пошел к сидящим у огня. Леди Воршева оставила стол принца и направилась к двери. Герцогиня Гутрун сопровождала ее, бережно поддерживая, словно мать, приглядывающая за озорным ребенком, но, увидев Саймона, Воршева остановилась. Живот ее уже заметно увеличился.
— Моя леди. Герцогиня. — Он подумал, не следует ли ему поклониться, но потом вспомнил, что обе они видели его потасовку с Джеремией. Он покраснел и низко нагнул голову, чтобы не встретиться с ними взглядом.
Голос Воршевы звучал так, как будто она улыбалась:
— Принц Джошуа говорит, что эти тролли — твои друзья, Саймон, — или я должна называть тебя сир Сеоман?
Еще того не легче. Щеки Саймона пылали.
— Просто Саймон, моя леди, прошу вас.
Герцогиня Гутрун усмехнулась:
— Да поможет тебе Бог, паренек, не надо так смущаться. Воршева, пусть он пойдет и присоединится к остальным. Он молодой человек и хочет остаться допоздна, пить и хвастаться.
Воршева бросила на нее острый взгляд, потом лицо ее смягчилось.
— Я хотела только сказать ему… — Она повернулась к Саймону. — Я хотела бы больше узнать о тебе. Я думала, что странной была наша жизнь, после того как мы ушли из Наглимунда, но когда Джошуа рассказал мне о том, что видел ты… — Она грустно засмеялась и положила руку на живот. — Но хорошо, что благодаря этому мы получили подмогу. Я никогда не видела ничего похожего на этих троллей.
— Ты же давно знаешь Бинабика, — сказала герцогиня и зевнула, прикрывшись рукой.
— Да, но один маленький человек и такое множество, это совсем… совсем разные вещи. — Воршева повернулась к Саймону, как бы в надежде найти у него поддержку. — Ты понимаешь?
— Понимаю, леди Воршева. — Он улыбнулся своему воспоминанию. — Первый раз, когда я увидел место, где живет народ Бинабика, — сотни пещер, раскачивающиеся веревочные мосты и тролли, молодые и старые, больше, чем вы можете вообразить, — да, это далеко не то, что знать одного Бинабика.
— Именно так. — Воршева кивнула. — Что ж, еще раз спасибо. Может быть, как-нибудь у тебя найдется время, чтобы посидеть со мной и рассказать немного о своих путешествиях. Теперь я иногда плохо себя чувствую, а Джошуа так беспокоится, если я выхожу прогуляться. — Она снова улыбнулась, но в улыбке ее была горечь. — Так что хорошо иметь спутника.
— Конечно, леди. Это большая честь для меня.
Гутрун потянула Воршеву за рукав:
— Пойдем, наконец. Дай молодому человеку пойти и побеседовать с его друзьями.
— Конечно. Что ж, доброй ночи тебе, Саймон.
— Доброй ночи, мои леди. — Он поклонился им вслед, и на сей раз это вышло несколько более грациозно. Судя по всему, в поклонах тоже была необходима практика.
Когда Саймон подошел к огню, Сангфугол поднял глаза. Арфист выглядел усталым. Старый Таузер сидел подле него, бессвязно доказывая что-то, о чем арфист, судя по всему, уже и не думал.
— Вот и ты, — сказал Сангфугол. — Садись. Выпей вина. — Он протянул Саймону полный бурдюк.
Саймон сделал небольшой глоток — просто для того, чтобы не расстраивать компанию.
— Мне понравилась песня, которую ты пел сегодня, — про медведя.
— Мелодия Осгала? Да, она неплохая. Ты как-то говорил, что там, наверху, в стране троллей, есть медведи, вот я и подумал, что им должно понравиться.
У Саймона не хватило духу сказать, что только один из ста из сегодняшних гостей знал несколько слов на вестерлинге, так что Сангфугол мог бы петь даже о болотной грязи, и они бы ничего не заметили. Как бы то ни было, хотя смысл песни и оставался для них неясным, кануки действительно наслаждались энергичной мелодией и жуткими гримасами Сангфугола.
— Ты видел, как они аплодировали? — спросил он вместо этого. — Я думал, что крыша обвалится.
— По сапогам били. — При воспоминании об этом триумфе Сангфугол гордо выпрямился. Может быть, он был единственным арфистом во всем Светлом Арде, которому когда-либо аплодировали ноги троллей, — такого не рассказывали даже о легендарном Эоине эк-Клуасе.
— Сапоги? — Таузер наклонился и вцепился в колено Сангфугола. — А кто вообще научил их носить сапоги, вот что хотел бы я знать? Горные дикари не носят сапог.
Саймон начал было что-то объяснять шуту, но Сангфугол раздраженно покачал головой:
— Ты опять несешь чушь, Таузер. Ты ничего не знаешь о троллях.
Сконфуженный шут виновато огляделся. Вид у него был жалкий.
— Я просто думал, что это странно… — Он перевел взгляд на Саймона. — А ты знаешь их, сынок? Вот этих маленьких людей?
— Знаю. Один из них, Бинабик, мой друг. Ты же часто видел его здесь, верно?
— Верно, верно, — закивал Таузер, но его водянистые глаза смотрели в никуда, и Саймон отнюдь не был уверен, что старый шут помнит его друга.
— После того, как мы ушли из Наглимунда и отправились к Драконовой горе, — осторожно сказал Саймон. — К той самой горе, которую ты помог нам найти, Таузер, когда рассказал принцу о мече Тёрне. А после того, как мы ушли с горы, мы попали в то место, где живет народ Бинабика, и встретились с их королем и королевой. А теперь они прислали этих людей помочь нам.
— Ах, это очень мило. Очень любезно. — Таузер подозрительно покосился на ближайшую группу троллей у другой стороны костра. Маленькие люди весело смеялись и бросали кости в отсыревшие опилки. Старый шут, просветлев, поднял глаза. — И они здесь благодаря моим словам?
Саймон помедлил.
— В некотором роде да. Так оно и есть, — сказал он наконец.
— Ха. — Таузер улыбнулся, обнажив остатки зубов. Он казался по-настоящему счастливым. — Я сказал Джошуа и остальным про мечи… про оба меча. — Он снова взглянул на троллей. — Что они делают?
— Бросают кости.
— Раз уж по моей милости они пришли сюда, я должен научить их играть по-настоящему. Я научу их Бычьему Рогу. — Таузер встал и сделал несколько заплетающихся шагов туда, где играли тролли. Потом он плюхнулся среди них, скрестив перед собой ноги, и начал объяснять правила игры в Бычий Рог. Тролли посмеивались над его явным опьянением, но тоже, казалось, были довольны неожиданным визитом. Вскоре шут и тролли представляли собой довольно любопытное зрелище — одурманенный напитками и возбуждением вечера Таузер пытался объяснить наиболее тонкие нюансы игры в кости группе крошечных горных мужчин, не понимавших ни одного слова из его объяснений.