— Разве мы ничего не можем сделать? — спросила Мириамель, спешившись и встав рядом со своей испуганно фыркающей лошадью. Но если не считать тут и там прыгающих птиц, сцена внизу была так же неподвижна, как если бы она была вырезана из серого и красного камня.

— А что мы могли бы сделать, моя леди? — спросил Кадрах, все еще сидя в седле, и сделал глоток из бурдюка с вином.

— Я не знаю. Вы же священник! Разве вы не обязаны произнести маису за их души?

— За чьи именно души, принцесса? Души языческих крестьян или добрых эйдонитов из Риммергарда, которые нанесли им визит? — его горькие слова, казалось, повисли в воздухе, как черный дым битвы.

Мириамель повернулась и посмотрела на маленького человека, глаза которого были так непохожи на глаза шутливого спутника последних дней. Рассказывая множество забавных историй и распевая эрнистирийские дорожные и застольные песни, он прямо-таки светился весельем. Теперь он выглядел как человек, который смакует страшное исполнение сомнительного пророчества.

— Не все эрнистирийцы язычники, — сказала она, рассердившись на его странное настроение. — Вы сами эйдонитский монах!

— И что же мне спуститься вниз и спросить, кто здесь язычник, а кто нет? — он махнул пухлой рукой в сторону страшной бойни. — Нет, моя леди, все, что еще можно сделать, сделают за нас падальщики. — Он тронул лошадь каблуками и отъехал чуть-чуть вперед.

Мириамель стояла и смотрела вниз, прижимаясь щекой к шее лошади.

— Верующий человек не смог бы безучастно смотреть на такую сцену! — крикнула она ему вслед. — Даже это красное чудовище Прейратс!

При упоминании советника короля Кадрах вздрогнул и сгорбился, как от удара в спину. Потом он отъехал еще на несколько шагов и некоторое время молчал.

— Поехали, леди, — кинул он наконец через плечо. — Мы должны спуститься по этому склону. Здесь мы чересчур на виду. Не все падальщики крылаты, некоторые ходят на двух ногах.

Принцесса молча пожала плечами, вскочила в седло и последовала за монахом вниз, по безлесому склону, идущему вдоль кровавого Иннискрика. Глаза ее были сухими.

Этой ночью в долине над плоской белой поверхностью озера Дроршульвен Саймону опять приснилось колесо.

Снова он был совершенно беспомощен, его мотало, как старую тряпичную куклу, поднятую на огромный обод колеса. Холодный ветер колотил его, осколки льда ранили его лицо, когда его тащило в мглистую морозную тьму. На вершине медленного тяжеловесного поворота он увидел в темноте странное сияние, светящуюся вертикальную полосу, тянувшуюся из непроглядной тьмы наверху в такую же мрачную глубину внизу. Это было белое дерево, чей широкий ствол и тонкие ветви сияли, словно наполненные звездным светом. Он пытался освободиться от хватки колеса и броситься навстречу манящей белизне, но зловещее колесо не выпускало его. Последним невероятным усилием он все-таки вырвался и прыгнул. Он летел вниз, через море сверкающих листьев, как будто по звездному небу; он громко молил благословенного Узириса спасти его, он молил о Божьей помощи, но ничьи руки не подхватили его, когда он, словно свинцовый груз, вспарывал небесный свод…

Гульнир, городок у восточного края медленно замерзающего озера, был свободен даже от привидений. Наполовину похороненный под тяжелыми снегами, с домами, крыши с которых сорвало ветром и градом, он лежал под темными равнодушными небесами, как скелет умершего от голода лося.

— Неужели вороны Скали так быстро уничтожили жизнь по всему свету? — широко раскрыв глаза, спросил Слудиг.

— Похоже, что все убежали, когда ударил последний мороз, — сказал Гримрик, туго стягивая плащ под узким подбородком. — Слишком здесь холодно и слишком далеко от последних свободных и безопасных дорог.

— С очень большой вероятностью в Хетстеде будет то же самое, — сказал Бинабик, заставляя Кантаку снова подняться вверх по склону. — Очень хорошо, что мы не имели плана по дороге прибавлять что-нибудь к нашим запасам.

Здесь, у дальнего края озера, горы постепенно сглаживались, и северный Альдхорт вытянул свою огромную руку, чтобы прикрыть их последние низкие склоны. Он отличался от той южной части леса, которую видел Саймон, и не только ковром снега, покрывавшим лесную почву и заглушавшим звук их шагов. Деревья здесь были прямыми и высокими, темно-зеленые сосны и ели — колонны в белых одеяниях, образующие широкие тенистые коридоры. Всадники двигались по белому лабиринту, а снег сыпался сверху, словно пепел веков.

— Здесь кто-то есть, брат Кадрах, — шепнула Мириамель. Она протянула руку. — Вот там! Видите, как блестит металл?

Кадрах опустил мех с вином и посмотрел. В уголках его рта застыли лиловато-красные капельки. Он нахмурился и прищурился, как будто для того, чтобы успокоить капризного ребенка. Через мгновение он нахмурился еще больше.

— Боже милостивый, вы правы, принцесса, — прошептал он, осаживая лошадь. — Что-то там есть, это точно. — Он передал ей поводья и соскочил на густую зеленую траву. Жестом приказав ей сохранять тишину, монах прокрался вперед, укрываясь за широким древесным стволом. На расстоянии примерно ста шагов от блестящего предмета он вытянул шею, чтобы рассмотреть его, и стал похож на ребенка, играющего в прятки. Через некоторое время он повернулся к девушке и кивнул. Мириамель подъехала к нему, ведя в поводу лошадь Кадраха.

Это был человек, полуприслонившийся к извилистым корням дуба. Его доспехи все еще блестели в нескольких местах, несмотря на чудовищные удары, видимо, нанесенные по ним. В траве рядом с ним лежала рукоять разбитого меча, сломанное древко и зеленое знамя с геральдическим изображением Белого Оленя Эрнистира.

— Элисия, Матерь Божья, — ахнула подбежавшая Мириамель. — Он еще жив?

Кадрах привязал лошадей к одному из дугообразных корней дуба и подошел к ней.

— Не похоже.

— Но он жив, — сказала принцесса. — Слушайте… он дышит.

Монах встал на колени, чтобы посмотреть на человека, чье слабое дыхание действительно доносилось из разбитого шлема. Кадрах поднял маску под крылатым гребнем и открыл бледное усатое лицо в пятнах засохшей крови.

— Небесные псы! — выдохнул Кадрах. — Это Артпреас, граф Куимна.

— Вы знаете его? — спросила Мириамель, роясь в седельной сумке в поисках меха с водой. Она нашла его и смочила водой кусок ткани.

— Правда, я знаю его, — сказал Кадрах и указал на двух птиц, вышитых на порванной накидке. — Он сеньор Куимна, который около Над Муллаха, вот он кто. Его эмблема — два полевых жаворонка.

Мириамель смачивала лицо Артпреаса, монах тем временем исследовал окровавленные проломы в его доспехах. Ресницы рыцаря затрепетали.

— Он сейчас очнется, — сказала принцесса, резко вздохнув. — Кадрах, мне кажется, он будет жить.

— Недолго, леди, — тихо сказал маленький человек. — У него в животе рана шириной с мою руку. Позвольте мне сказать ему последние слова, и он умрет спокойно.

Граф застонал, и струйка крови потекла из уголка его рта. Мириамель заботливо вытерла ее. Артпреас медленно открыл глаза.

— И гундейн слуит, ма конналбен… — пробормотал он на эрнистирийском. Потом рыцарь слабо кашлянул, и кровь снова показалась у него на губах. — Ты хороший… парень. Они… взяли Оленя?

— Что это значит? — шепнула принцесса. Кадрах показал на разорванное знамя, лежащее на траве у руки графа.

— Вы спасли его, граф Артпреас, — сказала она, склонившись к нему. — Оно в безопасности. Что случилось?

— Вороны Скали… они были повсюду. — Долгий кашель, и глаза рыцаря открылись шире. — Ах, мои храбрые друзья… убиты, все убиты… порублены, как, как… — Из груди Артпреаса вырвалось полное боли сухое рыдание. Взор его устремился в небо, как бы следя за медленным движением облаков.

— А где король? — спросил он наконец. — Где наш храбрый старый король? Эти гойрахи северяне, да сгноит их Бриниох, окружили его. Бриниох на ферт уб…. уй строцини…