Вдруг удар страшной силы обрушился на его спину. Набранные им дрова выпали из рук. В груди перехватило дыхание. Он с большим трудом развернулся на 180 градусов. Перед ним стоял сосед с увесистым поленом в руке.

– Так и убить можно, – с трудом выдавил из себя Алимов.

– Таких, как ты, надо убивать на месте преступления.

– Это самосуд! – звонко закричал Алимов. – За такие дела я вас завтра же арестую.

– Ах ты, негодяй! Еще грозишь, – крикнул сосед.

Рука его с поленом поднялась вверх. Полено точно целилось в голову Алимова. Он с ловкостью акробата сделал прыжок в сторону. Полено ударило в край правого плеча.

– Я спортсмен-перворазрядник! – кричал Алимов. – Не подходи – убью!

Сам, трусливо оглядываясь, бежал в свою квартиру.

Заскрипели оконные створы. Окна раскрывались, со всех квартир высунулись головы. Темноту ночи пронизывали вопросы:

– Что там такое? Что случилось?

Сосед, гнавшийся за Алимовым с поленом в руке, кричал:

– Ты не прокурор, а вор. Убью!

Расплата ожидала Алимова у дверей собственной квартиры. «Убьет, – думал он. – Совершил большую ошибку. Надо было бежать не в дом, а на шоссе и в милицию. Там бы мы показали ему, кто я».

На шум в коридор к лестничной клетке выскочила Кира в ночной сорочке. Алимов юркнул в квартиру. Сосед остановился напротив Киры. Положил полено к ее ногам, произнес:

– Убил бы негодяя.

Алимов кричал:

– Завтра же с тобой расквитаюсь. Кира, где мой пистолет? Пристрелю хулигана на месте и буду прав.

– Перестань беситься, – спокойно сказала Кира. – Во всем виноват и еще грозишь.

Сосед уже спокойно ответил:

– Зря, Кира Васильевна, не дали его порешить. Семь бед – один ответ. Жалеть об этом будете.

Мудрая народная пословица: шила в мешке не утаишь. О проделках Алимова в милиции рассказывали анекдоты. Докладывали Бойцову и Чистову. Чистов отшучивался вместо принятия конкретных мер. Говорил: «Ну и сластник». По-видимому, сам побаивался незадачливого прокурора.

Алимов забыл о расследовании дела Трифонова. В Машу он влюбился как невинный мальчишка. Она ему мерещилась всюду. Он во сне и наяву видел только ее образ. «Бывают же сладкие женщины», – думал Алимов. За Машу он согласен был пожертвовать всем. Ему казалось, жить без нее не может.

Встречались в неделю раз и в лесу. На закуску и выпивку Маша денег не жалела. Ее субсидировал Трифонов. Каждый раз приглашала Алимова к себе в деревню.

Наконец он не выдержал и приехал в Николаевку. Сарафанное радио слухи по деревне распространяет быстро. Через полчаса все жители трех деревень Ольгино, Марфино и Николаевка, слившихся уже давно в единое селение, знали, что в деревне прокурор. К лесокрадам побежали связные, чтобы те обождали в лесу. Пьяные хулиганы убрались с улицы восвояси. Многие прятали самогон и самогонные аппараты. Одно слово «прокурор» на всех действовало отрезвляюще.

С тоской на сердце Маша направилась к мимолетному любовнику по несчастию. Алимов увидел ее из окна конторы отделения совхоза, поднялся и вышел, не закончив начатой беседы. Вместо Маши у дверей встретил приемщицу молока Клавдию, дородную тридцатилетнюю женщину. Клавдия ему шепнула:

– Заходи ко мне, седьмой дом по Центральной улице от проулка. Маша и я будем тебя ждать.

«Бог не всех женщин наградил умом, – думал Алимов. – Зато хитрости и лукавства у них не совестно занять мужчинам». Он вернулся в контору, продолжил начатый разговор и через четверть часа поспешил на свидание. Его сопровождали десятки любопытных глаз.

Маша встретила его во дворе Клавдии. Алимов обнял ее за талию, попытался поцеловать, но в это время вышла Клавдия и пригласила к столу. Алимов вошел в избу. Стол был накрыт. Стояли две бутылки водки и холодные закуски. На электроплитке жарилась яичница. Алимов вымыл руки. Посмотрел на образа в углу, отвернулся. Задом к иконам сел в угол к столу. Рядом с ним села Маша. Женщины выпили по полстакана, Алимов – полный. Приятное опьянение распространилось по всему телу. Хотелось петь, смеяться, целовать и обнимать Машу, но мешала хозяйка дома.

Две бутылки были выпиты быстро. На столе появилась трехлитровая стеклянная банка самогона. Алимов заупрямился.

– Самогон пить не буду, – говорил он захмелевшим голосом. – Сейчас же составлю на вас протокол допроса. За самогоноварение судить будем по всем строгостям закона.

– Вы только попробуйте, – наполнив Алимову стакан, просила Клавдия. – Самогон вкуснее «Столичной».

Алимов понюхал и произнес:

– Какой черт вкуснее, когда разит самогоном! Я одного его запаха не переношу. Ну, уж если Маша меня попросит, выпью.

– Прошу выпить, – сказала Маша.

Алимов одним глотком выпил стакан. Раскрыл рот и с большим трудом произнес:

– Ну и крепок, как спирт.

Клавдия настойчиво не хотела оставлять Алимова и Машу одних. Алимов несколько раз просил ее об этом. Посылал принести водки. Маша тоже не хотела оставаться с ним наедине, но трусость что не делает. «Я в его руках, – думала она пьяной головой. – Захочет – посадит, и никто не поможет».

– Сходи, Клавдия, принеси три бутылки, – сказала Маша. – Пойдем к нам и угостим моего мужа, – и протянула Клавдии десятирублевую кредитку. Клавдия нехотя взяла деньги и, хлопнув дверью, вышла. Когда она вернулась с водкой, Алимов сидел за столом, закусывая выпитый самогон. Маша заправляла кровать и одними глазами виновато просила Клавдию молчать.

Поздно вечером Маша в сопровождении Клавдии привела Алимова к себе домой. Клавдия выставила на стол три бутылки водки. Муж Маши сидел у телевизора. Дети спали. Увидев прокурора, муж встал и сказал:

– Очень рад видеть вас в нашем доме.

Он был пьян, еле держался на ногах. Маша приготовила закуски и поставила на стол, сама ушла в спальню, разделась и легла спать. Клавдия ушла домой. Муж Маши и Алимов долго пили, закусывали. О чем спорили, сами не помнили. Сознание проявлялось в отдельные моменты. Наконец муж Маши оказался слабее Алимова. Положил голову на стол – уснул. Пьяный Алимов только этого и ждал. Он тут же ушел в спальню и лег рядом с Машей.

С восходом солнца проснулся муж Маши, в кровати рядом с женой обнаружил спавшего прокурора. Ударил его кулаками по голой спине. Алимов вскочил с постели, схватил свою одежду, босиком убежал, забыв туфли. На улице он оделся, в раздумье постоял с минуту. Возвращаться в дом Маши было опасно. Святые заповеди мужей он знал и решил идти до Сосновского босиком, таясь от встречных пешеходов в кустах и в поле в посевах.

Тем временем муж избил Машу и побежал в контору отделения совхоза, чтобы пожаловаться о случившемся кому-либо из присутствовавших. У конторы его ожидал директор совхоза Трифонов. Он знал, что прокурор ночует у Маши. Чтобы вызвать ревность и страсти ее мужа, намеревался сам посетить их дом, но его опередили. Трифонов снял незакрытый ржавый замок с конторы. В это время подошел начальник отделения совхоза Мочалов. Не слушая объяснения уже поспевшего похмелиться мужа Маши, вызвал в Николаевку секретаря парткома Кочеткова, председателя рабочего комитета Лобанова. Заказал телефонный разговор с Горьким. Просил телефонистку вызвать дежурного обкома партии. Дежурный через десять минут ответил и посоветовал позвонить прокурору области на квартиру, дал номер телефона. Прокурор сердито ответил Трифонову:

– В такой ранний час необязательно было звонить на квартиру, – но после короткого изложения Трифоновым о приключениях районного прокурора ответил. – Ждите, из совхоза сегодня никуда не отлучайтесь. Приедут товарищи, расследуют, будут приняты меры. Спасибо за информацию, – и повесил трубку.

«Все, дорогой товарищ Алимов, – думал Трифонов. – Песенка твоя спета. Больше тебе прокурором не быть. Не трогал бы меня, Мишку Трифонова, никто бы тебя пальцем не тронул. В честь такой радости надо позвонить Чистову, пригласить его на уху, а шофера Ивана послать в город Павлово купить свежих лещей. Браконьера Карбыша надо гнать из деревни в три шеи. Человек совсем зазнался, не признает меня. Слава богу, с одним неприятным делом покончено. Уголовное дело прекратится само по себе».