— Что-то не верится мне, Иван Иваныч, что при императоре крестьяне жили лучше.

— Так всё дело в том, что в царские времена у крестьян было свое, хоть хиленькое, но личное хозяйство, за право пользоваться которым они либо платили помещику, либо отрабатывали на его земле. Теперь же, после начала коллективизации, ситуация ещё больше усугубилась. Во главе колхозов поставили лодырей и бездельников, из так называемых комитетов бедноты, которые никогда ничего путного в жизни не сделали, а лишь научились кричать большевистские лозунги. Вот они-то и начали грабить всех трудолюбивых селян, объявляя их кулаками или середняками, а всё из-за того, что те, тяжёлым трудом могли обеспечить хоть какой-то достаток своим семьям. Простые люди на селе осознают себя угнетёнными крестьянами, а большевиков с их комбедами, воспринимают как новых помещиков и феодалов. Само собой, в лицо никто так не говорит, ибо можно сразу под расстрел попасть всей семьёй или угодить в лагеря. Я после того, как об этом узнал, пообщался с людьми в деревнях где колхозы организовали, и проверил эти настроения. Всё так и есть. До сознательности крестьян теперь большевикам ещё долго не достучаться. Это вскоре аукнется, когда большевики начнут крестьян призывать в армию. Вот тогда они и увидят, что все крестьяне не горят желанием защищать идеи коммунизма, которые для них чужды.

— Но ведь власти могут принять недовольство крестьян за бунт и начнут их расстреливать.

— Так большевистские власти никогда и не прекращали этого делать. Ты думаешь почему мы с Семёном Марковичем так нагрузились в ресторане? По этой самой причине. Семён побывал на собрании партактива, который созвал новый председатель губисполкома. В зале присутствовали лишь начальники комитетов и отделов, а также чекисты и судьи. В повестке дня обсуждалось дело пятидесяти восьми арестованных крестьян, которых, представители комитетов бедноты, обвиняли «в кулачестве и в пособничестве контрреволюции», и требовали, от представителей власти, всех их расстрелять. Новый председатель губисполкома сразу призвал всех коммунистов присутствующих в зале, поддержать товарищей из комбедов, а судьям незамедлительно провести закрытый суд над кулаками, и приговорить всех к расстрелу. Вот тогда Семён Маркович и выступил. Он в своей речи заявил, что товарищ Сталин считает крестьянство одной из основных опор Советской власти, и что коммунисты не имеют право разрушать эту опору. После чего, добавил, что если чекисты всех крестьян перестреляет, то кто будет растить хлеб на полях и кормить страну? После такого яркого выступления, Семёну влепили выговор по партийной линии, так сказать, «за малодушие по отношению к врагам Советской власти, и непонимание политической обстановки в стране». Семён Маркович начал возмущаться таким решением партактива, и вот тогда, ты можешь не поверить, новый председатель губисполкома его вообще удалил из зала.

— А что-нибудь известно о судьбе арестованных крестьян?

— Партактив губисполкома единогласно проголосовало за их расстрел, и посоветовал судьям и чекистам не затягивать с наказанием врагов Советской власти, — хмуро сказал мне Иван Иваныч, и отпил чаю из стакана. — Это решение Семён услышал стоя за дверью зала, где заседал партактив. Поняв, что ничего не может сделать для арестованных крестьян, он зашёл к себе в кабинет, выпил бутылку коньяка, что там была у него спрятана, после чего направился ко мне. Семён появился в нашем представительстве, когда мы уже заканчивали принимать ящики с патронами у военных. Я проводил пьяного Семёна в свой кабинет, где он мне всё в подробностях рассказал. Внимательно выслушав его, я попросил подождать меня на диванчике, ибо мне надо было закончить приёмку патронов. Когда я закончил свои дела и вернулся в свой кабинет, Семён Маркович крепко спал на диванчике. Не став его будить, я прогулялся до деловых, и попросил их разузнать, что творится в городе. Вернувшись в наше представительство, я отдал распоряжение артельщикам готовить обоз к возвращению в Урманное, а сам пошёл спать.

— Иван Иваныч, а ты случайно не знаешь, с чего вдруг Семён Маркович защищать крестьян взялся?

— Когда зачитывали список арестованных крестьян, он узнал фамилии нескольких человек. Эти крестьяне его у себя прятали от белогвардейцев, во времена гражданской войны. Поэтому он и не поверил в то, что они виновны.

— Понятно. Что дальше-то было?

— Семён Маркович проспал до самого обеда. Наш повар, увидев его болезненное состояние, сначала подлечил Семёна капустным рассолом, а потом накормил нас горячим обедом. Когда мы вышли во двор подышать свежим воздухом, ко мне подошёл человек от деловых, он и сообщил, что вечером в губернском суде состоялось закрытое заседание, а уже ночью, в старом карьере за городом, чекисты расстреляли около шестидесяти человек. Когда я эти новости поведал Семёну Марковичу, то он сразу замкнулся в себе, ушёл в мой кабинет и просидел там до вечера, о чём-то размышляя. Вечером, чтобы его хоть как-то отвлечь от тяжёлых мыслей, я предложил ему сходить в ресторан и помянуть всех безвинно убиенных. Семён согласился. Правда в ресторане он больше пил, чем ел, и при этом постоянно повторял, что «с этими сволочами троцкистами совершенно невозможно работать», что «они не способны созидать, а могут только разрушать всё вокруг себя». То что произошло ночью, после нашего ухода из ресторана, ты уже знаешь.

— Иван Иваныч, скажи, а почему Семён Маркович так на троцкистов ополчился?

— Наверное из-за того, что они все властные места не только в нашей губернии, но и по всей Сибири заняли. Троцкисты всех сторонников Бухарина и Сталина, а также представителей других фракций в партии большевиков, сразу после смерти Ленина, поменяли на руководящих местах на своих людей. Особенно много троцкистов в карательных органах и в частях особого назначения. Яков Ефимович и Семён Маркович, можно сказать, оставались последними из большевиков, в нашей губернии, кто поддерживал не Троцкого, а партийную группу Бухарина и Сталина.

— Как я понимаю, борьба за власть на местах идёт внутри партии большевиков, и простого народа напрямую никак не должна касаться.

— Вот тут ты глубоко ошибаешься, Демид Ярославич. Каждая из партийных фракций, а также группа Бухарина и Сталина, стараются привлечь в свою поддержку, как можно больше простого народа. Для этого они используют любые средства. Ты можешь в этом сам убедиться. В Барнауле, в месте, где большевики устраивают первомайские демонстрации, троцкисты недавно установили памятник в виде земного шара, его опоясывает надпись «Да здравствует Мировая революция». Так что сам должен понимать, чьи именно идеи, губернские партийные власти обычным людям пытаются навязать.

— Выходит что не всем людям нравится политика троцкистов. Семён же её не принял. Разве не так?

— Всё так. Семён Маркович, желая спасти знакомых крестьян, не подумавши высказался на собрании партактива против политики местных троцкистов. Вот они и решили его убрать таким образом, чтобы потом ночное убийство Семёна можно было выдать как «бандитское нападение на представителя власти», а под это дело троцкисты избавились бы ещё от многих недовольных их политикой. Сейчас тебе, Демид Ярославич, как Главе поселения, надобно хорошо подумать, как и куда будем переправлять Семёна, после того, как твоя супруга его на ноги поставит? В Барнаул ему теперь возвращаться никак нельзя, там его ждёт скорая смерть.

— Я понял тебя, Иван Иваныч. Иди домой, отдыхай, а я подумаю что нам дальше делать.

Кивнув головой, наш старший снабженец допил свой остывший чай, поднялся и отправился к себе домой отдыхать, а я остался размышлять над услышанным…

Поселение «Урманное». В Алтайском Белогорье.

Последующие несколько дней у меня прошли в трудах, пришлось отложить артельные дела и заниматься домашним хозяйством. Старшие сыновья взялись мне помогать. Первым делом мы решили поправить поветь, у которой в двух местах начала протекать крыша. Сама поветь была добротной постройкой примыкающей к дому, у нас там хранились сани, телега, колеса, сбруя и другое хозяйство. Следом за поветью были обновлены амбар, хлев, рига и овин. Многие поселяне приходили и предлагали свою помощь, но мы с сыновьями и сами со всеми делами управились. Я лишь попросил поселян заготовить хорошего леса для пуньки, и сложить его на заднем дворе для вылежки. Пояснив им, что хотя моему Ивану всего десять лет исполнилось, но думать о пуньке для приданного его невесты уже сейчас надобно. Мужики меня поняли правильно и не подвели. Примерно через неделю, они начали стаскивать на задний двор ошкуренные лесины, размером в три сажени, укладывая их рядами на пролежни. За несколько лет все лесины хорошо просохнут, а значит и пунька впоследствии добрая получится, больше сотни лет простоять сможет.