— Отец, ответь мне, пожалуйста, как много народу видело, что вы с Томскими жандармами в ресторане трапезничали?

— Один человек видел, — удивлённо ответил отец. — Он же и пригласил нас троих в отдельный кабинет, где в то время жандармы собрались отобедать. А почему ты спросил об ентом, Демид?

— Да опасаюсь я, что могут пойти слухи по губернии, что Глава поселения анархистов вместе трапезничает с Томскими жандармами.

— Насчёт таких слухов можешь не переживать, не появятся они. Мы едва только зашли в ресторацию, и даже столик ещё себе не выбрали, как нас уже в отдельный кабинет пригласили. Мы ведь полового Никодима много лет знаем, частенько в той ресторации обедать приходилось, а с его старшим братом Савелием Игнатьевичем ещё раньше познакомились, когда он побывал у нас в поселении. Ты может быть его в лицо и не помнишь, Савелий Игнатьевич во время первой переписи населения сопровождал имперских чиновников, тогда-то нас с ним и познакомили. Он уже в те времена в Томском отдельном корпусе жандармов унтер-офицером служил, потому-то и поспособствовал пристроить младшего братца половым в ресторацию. Нравилось Никодиму быть постоянно среди обеспеченных людей, вот старший брат и постарался ему помочь.

— Я понял тебя, отец. Говоря иными словами, использовал ваш знакомый унтер-офицер Савелий Игнатьевич своего младшего братца как соглядатая при хорошем ресторане, а также как дополнительный источник получения различных сведений. Ведь не зря же в народе говорят: «что у трезвого на уме, то у пьяного на языке». Вот младший братец и слушал все пьяные разговоры в ресторане обеспеченных людей, а уже потом, обо всём интересном докладывал своему старшему брату. Но не про то я хочу спросить. Скажи мне, отец, тебе не показалось странным, что они вас троих к себе в отдельный кабинет позвали, да ещё и поделились такими сведениями, о которых даже в газетах не пишут…

— Ничего странного в данном приглашении нету. Может какие хитрые дела они и устраивали когда-то, Демид, но теперь все енти жандармские страсти уже в прошлом.

— Почему в прошлом?!

— Так нету больше Томского отдельного корпуса жандармов. Временное правительство всем жандармским чинам дало отставку. Вот нас и пригласили в ресторации в отдельный кабинет, где жандармские унтер-офицеры отмечали окончание своей службы. Ты мне пока ничего не говори, а просто подумай, почему они нам всё рассказывали, как на исповеди у попа в церкви? Думаешь водка им языки развязала? — задал мне вопросы отец, и тут же сам на них ответил: — Нет! Водкой унтер-офицеры заливали своё личное горе. Люди, можно сказать, честь по чести служили на благо своего отечества, избавляя его общество от всяческих врагов, и тут на тебе, неприятный поворот в судьбах. Пришедшее к власти Временное правительство, их просто выбросило со службы, как безродных псов на улицу. Никто из чиновников даже не подумал, что распуская отдельный корпус жандармов, они оставляют семьи унтер-офицеров и нижних чинов без средств к существованию. Понятное дело, что среди чиновников разных классов никто отродясь не любил жандармов, ибо те слишком много чего знали про все их тёмные делишки. Не буду говорить за всех жандармов, особенно за тех, кто находился возле императорского трона, или кто окормлялся при руководстве данной имперской службы. Я тебе сейчас говорю только лишь об унтер-офицерах и нижних чинах, тех кто честно нёс службу на улицах городов, а не в тёплых и уютных кабинетах.

— Как я понимаю, отец, вы с Родасветом Казимировичем решили принять посильное участие в обустройстве дальнейшей жизни отставных жандармов. И кому же они теперь будут служить?

— Нам.

— Кому именно?! Тебе и тестю?!

— Нет. Отставные жандармы теперь будут служить на благо нашего поселения. Мы приняли унтер-офицеров и несколько нижних чинов к себе на службу.

— Вы что… решили семьи жандармов переселить к нам в поселение?!

— Зачем?! Они останутся жить там, где проживали раньше, а для несения службы они будут собираться на втором этаже нашего губернского представительства. Заодно там за порядком и за временным управляющим присмотрят. Кроме того, в случае чего, отставные жандармы от разных преступников представительство защитить смогут, оружие у них ещё со старой службы осталось. Я там Савелия Игнатьевича старшим на охране в представительстве поставил, а все нижние чины теперь для нас собирают различные сведения, точно также, как делали енто раньше. Вот такие и у нас новости, Демид. Что скажешь про нашу идею с бывшими жандармами?

— Честно говоря, даже не ожидал от тебя с Родасветом Казимировичем такого шага. Сколько же человек вы с тестем приняли на службу?

— Пока всего лишь дюжину. Родасвет очень надеется, что они сумеют быстро связаться со своими отправленными в отставку сослуживцами, проживающими в иных городах губернии. Если все их предварительные переговоры пройдут так как нам надобно, то я не исключаю, что в самом ближайшем времени у «Урманнской» промыслово-охотничьей артели появятся представительства со своей службой охраны и в других городах. С поставками продовольствия и хлеба в города, уже сейчас случаются частые перебои. Даже в самой столице империи прошли хлебные бунты, чего уж тогда говорить про все остальные губернские и уездные города. Торговцы в лавках, магазинах, да и на рынках постоянно поднимают цены на все товары и продукты. Даже на железной дороге, участились случаи нападения на поезда перевозящие продовольствие. Так что, вскоре нашей промыслово-охотничьей артели и нашему таёжному поселению понадобятся очень много людей, особенно умеющих обращаться с оружием. Они в первую очередь будут нужны для надёжной охраны наших караванов с продовольствием.

— Скажи мне, отец, а новые люди, я сейчас говорю про тех, что вы решили принять в охрану, станут сопровождать караваны с продовольствием от Управы нашего поселения, и до складов в городских представительствах?

— Нет, Демид. Нечего чужим людям, хоть и работающим на нас, в нашем поселении делать. Все караваны с продовольствием пойдут в города с нашего Торгового подворья, туда же станут возвращаться караваны с зерном и мукой. До тайных схронов на болотах зерно и муку доставлять придётся уже поселянам, причём под охраной наших охотников.

— Вполне возможно, что кто-нибудь из чужих захочет проследить, куда увозят муку и зерно с нашего Торгового подворья.

— Я знаю, что такое может случиться. Потому-то мы с Родасветом решили, что мешки с мукой и зерном сначала повезут поселяне, под охраной охотников, с Торгового подворья до Урманного. Затем, часть привезённого, возле Управы, мы раздадим нашим поселянам, а остальные мешки с хлебом, через несколько дней, тайно переправим в схроны на болотах. Так что, ежели и появятся какие соглядатаи от перекупщиков-спекулянтов и нечистых на руку торговцев, то они будут знать, что всё привезённое в поселение было роздано жителям. Теперь тебе понятно, Демид, что мы с Родасветом надумали?

— Теперь понятно, отец.

— Вот и хорошо. Я тогда пойду отдыхать, устал немного в дороге, а ты покорми Мурлыку, а то она страдалица уже извелась возле твоих ног в ожидании еды.

Покормив котейку свежими заячьими потрохами, я направился готовить баньку. Когда отец проснётся, то он непременно захочет смыть с себя всю дорожную пыль и усталость…

Поселение «Урманное». В Алтайском Белогорье.

За прошедшие несколько месяцев, очень многое изменилось в повседневной жизни нашего таёжного поселения, а незадолго до очередного Новолетия известия об изменениях в государстве начали поступать с невероятной быстротой. Из всех полученных новостей, что приходили с нашего Торгового подворья, а потом записывались в большую книгу учёта Управы Урманного поселения, мы с отцом узнали: что многочисленные армии, теперь уже Российской республики, несмотря на большие потери, продолжали ожесточённо воевать на фронтах с Германской империей и Австро-Венгрией; что в Петербурге и других городах назревала напряжённая обстановка из-за постоянных перебоев с подвозом продовольствия, и ростом цен на все необходимые товары; что Временное правительство, частично поменявшее летом свой состав и первого главу правительства, так и не выполнило обещание своё народу выйти из затянувшейся войны.