— Я вызвала «скорую», — призналась она, — не сердись и не хмурься, тебе скоро на смену. И запомни: ты нужен мне здоровый и всегда в форме. Не в военной форме, а в физической. Понял?

От ее признания Бобровский окончательно растаял, его запала хватило лишь на слабое возражение.

— Может, не надо «скорой»? — попросил он и, напустив на лицо плаксивое выражение, жалобно спросил: — Я не умру?

Настя громко рассмеялась, скользнула руками под одеяло, защекотала ему живот. На мольбы не обращала внимания и выговаривала:

— Какие же вы слабые, мужики, какие же вы нежные! Немного заболели, и уже хнычете, уже никуда не годны. Не бойся, сладенький мой, я не дам тебе умереть. Ты мне еще нужен, товарищ капитан. Для нашего общего дела…

Последние слова Настя сказала особым тоном, многозначительным, и Бобровский сразу понял скрытый в них смысл. И погрустнел. Заподозрил, что он нужен не как муж и надежная опора, не как мужчина, а как проверенный соратник. Всего лишь как компаньон. Все остальное — совместная жизнь, одна постель, общий стол, красивые разговоры о семье — не более как фон их совместной деятельности. Взаимовыгодной, правда, здесь обижаться нечего. Какая может быть обида, если непродолжительная дружба с Настей принесла ему пятьдесят тысяч долларов. А если к этим баксам прибавить еще 45 тысяч, полученных на том же поприще раньше, то высветится очень даже неплохая сумма. Финансовый вопрос можно считать закрытым. Через несколько лет он выйдет в запас, обоснуется в тихом городке наподобие Касимова и вложит свои тысячи в дело. На все хватит. И на двухэтажный особняк с баней, с бассейном, с пристройками для кабанчиков, с курятником для несушек, с гаражом и машиной, и на солидную добавку к пенсии останется. Главное, набраться терпения и выждать несколько лет. А пока про тугие пачки нужно забыть и не вспоминать, словно их нет вовсе. Иначе можно сгореть синим пламенем. Кубышка лежит в укромном месте, и пусть себе лежит, доллары не рубли, они силу не теряют. Их время придет. Поэтому жаль, если с Настей ничего не сложится. Душевная она баба, свойская, и живут-то ведь вместе всего ничего, неделю какую-то, а привык к ней, будто всю жизнь бок о бок прожили, будто серебряная свадьба на носу. Прямо как приговорила. Аура у нее такая притягательная, что ли? И ведь прекрасно знает о ее противозаконных деяниях, понимает, что в любой момент вся благополучная с виду жизнь может разом обрушиться, а все равно тянется к ней, как мотылек к свету. Совсем голову потерял, капитан. И вправду, видать, занемог.

— Нахалка ты бессовестная, — пробурчал Бобровский, — с больным человеком о работе толкуешь.

Настя высвободила из-под одеяла руку, щелкнула кавалера по носу.

— Не о работе, а о деле, — поправила она и перешла почти на шепот, — на заводе осталась одна бесхозная заначка… Два анода. Чуешь, дорогой, чем пахнет?

Бобровский шутливо принюхался. И притих. Запах двух золотых анодов общим весом девять килограммов шестьсот граммов чувствовался очень хорошо. Странно, правда, почему это достояние осталось на заводе. Настя сама вечером говорила, что вчерашняя кража последняя, следующей не будет долго. Если будет вообще. Поэтому вчера все краденое золото из тайников должно было переправиться за проходную. Выходит, что-то осталось.

— Бесхозная, говоришь? — Бобровский сразу вспомнил поговорку о бесплатном сыре. — А почему вчера не вынесли?

Прежде чем ответить, Настя покосилась в сторону прихожей, потом глянула на часы. Она отпросилась на один час, времени оставалось чуть больше двадцати минут, а «скорая» все не едет. Придется звонить на завод, объяснять ситуацию, попросить еще несколько минут отсрочки. Не оставлять же больного одного. Это будет походить на равнодушие, некрасиво получится. Валера может обидеться, а сейчас это ни к чему. Он ей очень нужен, без него «заначку» не вынести. Ей самой к тайнику не подступиться.

— Время не наступило, потому и не вынесли, — усмехнулась Настя и призналась: — Это мое золото, Валера. Помнишь, я рассказывала об Артеме Косынкине?

Бобровский кивнул. Он все прекрасно помнил, особенно то, что касалось личной жизни Насти. И не только помнил, а хорошо знал про их отношения с покойным. Тем более Косынкин работал на «Цветмете». Слесарем, кажется.

— Это наше золото, если честно, — добавила Настя, — Артем аноды положил в тайник, а я должна была найти нужных людей, чтобы вынести их с завода. Не получилось. Не успели.

Лицо ее стало печальным. То ли пригорюнилась из-за убитого жениха, то ли сожалела по оставшемуся на заводе золоту. Бобровский, претендент на место жениха нынешнего, о трагической судьбе бывшего соперника не печалился. Все под одним богом ходим, и кто знает, какая судьба выпадет самому Бобровскому. Может, еще хуже. Но пока в гибели Косынкина капитан усматривал неплохое предзнаменование. Они с Настей вместе, они почти семья, у них общая крыша, пусть не его, у них общее дело. И не беда, что их отношения не закреплены законодательно, ведь нынче можно жить в гражданском браке и быть при этом счастливыми. Они нужны друг другу, вот что главное. Бобровский повеселел. Он даже решил, что «затерявшиеся» в тайнике десять кило золота, терпеливо дожидавшиеся своих законных владельцев, тоже знак свыше. Это не иначе как подарок Насте на свадьбу. Им на свадьбу. Странно, что она до сих пор никому ничего не сказала. Должна понимать, какой опасности себя подвергает, скрывая от соратников такой куш. За крысятничество братки по головке не погладят. А если погладят, то один раз. Ломиком.

Из услышанной новости капитан извлек еще один обнадеживающий вывод: Настя ему абсолютно доверяет. По крайней мере, гораздо больше, чем кому бы то ни было. Иначе не поведала бы о тайнике. И все же на всякий случай спросил:

— Кто еще знает о золоте?

— Еще один человек. Не бойся, человек надежный. Итого трое. Слышишь?

Бобровский дернулся головой, выражая свое недовольство ее предостережением, и этим движением спровоцировал боль на новый всполох. Оказывается, голова еще болела, рано он про нее забыл. Капитан поморщился. И не только от боли. Настя загадала непростую загадку. Легко сказать: никто не должен знать. Допустим, аноды из тайника он достанет один, без чьей-либо помощи, но как один сможет их вынести с завода? Это нереально. В любом случае понадобится поддержка, подстраховка, договоренность с охранниками. С десятью килограммами золота через рамку не пройдешь. Хочешь не хочешь, а придется договариваться с сослуживцами. Причем заранее, а не с товаром в кармане. Повязать не повяжут, в ментовку тоже не сдадут, сослуживцы все-таки, тем более с некоторыми общей веревочкой накрепко повязаны, но мзду потребуют. И намного больше, чем при сговоре. Так что с вахтенными лучше договориться обо всем сразу. Проблема, правда, в том, что вовлечение в дело других людей чревато утечкой информации. И проблема большая. Поди предугадай, как поведут себя местные авторитеты, если узнают о таком самовольстве. Бандиты облагают данью каждый грамм золота, нелегально покидающий территорию завода, а уж про килограммы говорить нечего. Это сильно не понравится.

Бобровский снова поморщился. Человеку с больной головой позволительно делать подобные гримасы. Настя так и подумала.

— Одному не вынести, — признался капитан, — понадобятся помощники.

Потенциальная владелица десятикилограммового золотого тайника вздохнула. Она сама прекрасно знала, какому риску подвергаются. Но иного варианта, кроме как соглашаться, не было.

— Тебе видней, — решила она, — но не привлекай много людей, двух-трех человек, не больше. Самых надежных, самых молчаливых. Не дай бог, «наверху» прознают.

Об их участи в случае утечки информации можно было не распространяться. Настя и не стала. Без того есть что обсудить, а времени мало. Отпущенный час уже истек, пора возвращаться на завод, к тому же с минуты на минуту прибудет «скорая». Вечером увидеться не удастся, разве лишь на минутку пересечься на встречных курсах, когда Настя направится домой, а Бобровский приедет на смену. О тайнике нужно рассказать сейчас. Где находится и как к нему подобраться. А уж варианты с выносом золота за проходную Бобровский продумает сам, на эту тему пусть у него болит голова. Она у него все равно больная.