– Одного меня?.. – воскликнул я: тут же осознав, как глупо и неблагодарно это прозвучало.
Египтянка усмехнулась.
– Тебе этого мало? Да, одного тебя. Идем.
И она протянула руку.
Глава 14
Артабаз должен был остаться храмовым рабом. Этот удар оказался потяжелее тех, что я получил в драке!
Я презрел свою гордость и горячо просил Анхес выручить моего слугу – хоть где-нибудь замолвить за него словечко… Он не заслужил такой участи после всего, что сделал для меня! Да что там – я отлично отдавал себе отчет, что никто из моих спутников и помощников не заслужил подобной судьбы; но человеческое сердце никогда не может быть беспристрастным, и для меня Артабаз был дороже их всех вместе взятых.
Анхес долго молчала, поджав губы, – не было ничего удивительного в том, что она терпеть не могла персов; и евнухов тоже не любила. Потом египтянка сухо произнесла:
– Чтобы выкупить тебя, я взяла деньги в долг у одного из соседей – под залог будущего урожая! Я вырвала хлеб изо рта моих детей!
Я кивнул почтительно и сочувственно – я догадывался о чем-то подобном.
– Я расплачусь с тобой при первой возможности, госпожа. И я не прошу выкупать Артабаза: я знаю, что одно твое слово может перевесить чашу весов!
Моя спасительница, кажется, была польщена и немного смягчилась.
– Да, кое-что я еще могу, – сказала Анхес. – Я попробую помочь твоему евнуху… если он для тебя важнее всех других!
– Важнее, – ответил я без колебаний.
Не дай боги кому-нибудь оказаться перед таким выбором – потому что решить по справедливости в подобном деле невозможно…
Артабаз пришел ко мне проститься. Он казался совершенно спокойным: хотя, конечно, был глубоко огорчен нашим расставанием.
– Мы скоро опять будем вместе, господин, – сказал перс.
– Ты в это веришь? – воскликнул я.
– Я знаю, – ответил он, улыбнувшись. – Я ожидал, что так будет. Но великодушная госпожа спасла тебя – а значит, спасла и меня, и всех остальных!
И Артабаз низко склонился перед египтянкой, стоявшей рядом со мной.
– Да будет твой путь всегда устлан розами, благороднейшая, – как твое сердце уже сияет светом истины, озаряя твою жизнь…
Я перевел слова моего слуги. И Анхес невольно улыбнулась его изысканной любезности.
– Ты красиво говоришь – хотя из моих уст этот язык никогда не прозвучит, – ответила она персу. – Но я понимаю, почему твой господин так тебя ценит.
Артабаз снова поклонился. А потом я обнял моего верного помощника и благословил: от него теперь, как раньше, пахло свежестью, и на нем были надеты новая белая юбка-схенти, египетского покроя, и сандалии из пальмовых листьев. Жрецы остались довольны его работой по хозяйству – и пока что я мог быть за него спокойным.
Я тоже теперь был одет по-египетски – мне дали такую же белую набедренную повязку-схенти и легкую накидку, которая драпировалась на правом плече. Врач дал мне с собой баночку своего драгоценного снадобья, которым я мог бы мазаться сам. Я тщательно вымылся, мне подрезали особым ножичком бороду и ногти, и я приобрел почти приличный вид – хотя знал, что на меня все равно будет обращать внимание каждый встречный египтянин…
Мы с госпожой Анхес коротко обсудили, как мне теперь быть. Моя избавительница предлагала мне свое гостеприимство – и я понимал, что на какое-то время мне придется задержаться у вдовы Исидора. Мне нужно было залечить мою ногу и хорошенько обдумать, как помочь остальным – и с чем вернуться обратно в Карию. Я не мог бросить моих спутников в беде, как бы они ни относились ко мне… и не мог опять предстать перед царицей, покрыв себя таким позором: только если не останется никакого другого выхода!
Мы с Анхес, в сопровождении одного из младших жрецов, прошли к лодке. Там ее дожидались собственная охрана и служанка. И эту большую расписную барку из кедра я сразу вспомнил – она принадлежала бабке Поликсене: а теперь все, что нажили в Египте ионийская царица и ее муж, а потом их единственный сын Исидор, целиком досталось Анхес. Я ощутил мгновенную сильную неприязнь к этой женщине: выходило так, что сирота из Дельты немало выиграла от смерти мужа!..
Я тут же сердито одернул себя и обругал. Уж я-то ни в каком случае не мог быть ей судьей – только вечным должником!
Мы отчалили… Путь вверх по течению, да еще и в половодье, обещал быть долгим. Но Анхес, похоже, путешествовать было не внове.
Я стоял на нагретой солнцем палубе, наслаждаясь видами, которых был лишен: мне открылись затопленные пшеничные и ячменные поля. Вода скоро отхлынет, щедро удобрив их темным илом.
Потом ко мне подошла Анхес.
– Лучше тебе поменьше находиться на палубе. Иди в каюту.
Я вздрогнул; потом кивнул. Я совсем забыл, кто я такой!
Анхес проводила меня в единственную каюту – как я помнил, довольно большую и обставленную со всеми удобствами: там были и кровать, и туалетный столик хозяйки, и сундуки, полные ее вещей. Пахло кипарисом и лотосовым маслом. Я покраснел, обернувшись к моей спасительнице.
– А как же ты, госпожа?
– Я посижу снаружи, как привыкла, – ответила Анхес. – А ночевать ты будешь на палубе, с гребцами. Ведь ты не боишься крокодилов, экуеша?
Я тряхнул головой.
– Нет… Только, прошу, называй меня Питфеем. Ведь мы с тобой в родстве!
Анхес с усмешкой кивнула: она вышла, оставив меня. А я примостился на одном из сундуков и задумался. Была в поведении египтянки какая-то странность, она не слишком походила на обычную вдову: возможно, она тоже скрывала некую тайну? Или это мне теперь повсюду мерещились загадки?
Чтобы скрасить время, я попросил дать мне папируса и чернил, запас которых имелся у Анхес с собой: я продолжил мои заметки, надеясь впоследствии дополнить начатый труд. Она, однако, не все время проводила отдельно. В самые жаркие часы мы отдыхали – и тогда я тоже освобождал помещение для госпожи и ее служанки. А по вечерам Анхес, бывало, присоединялась ко мне: она заходила в каюту или приглашала меня выйти наружу. Мы беседовали, потягивая свежее пиво, – в основном рассказывал о себе я, а египтянка помалкивала.
Я очень хотел расспросить ее о смерти Исидора – но не решался бередить свежую рану. И, кроме того, я подозревал, что здесь не все чисто: пусть даже на самой Анхес нет вины…
Я же рассказал ей почти все – когда мне не хватало египетских слов, я переходил на родной язык: Анхес неплохо понимала и немного говорила по-гречески. Увлекшись, я хвастался своими подвигами как мальчишка! Анхес слушала очень внимательно – порою в ее черных глазах мелькало изумление, даже восхищение; однако она была не слишком впечатлена. Здесь, среди бескрайних песков чужой страны, столь непохожей на все другие, мои заслуги и отличия были не более, чем призраками… Временами я ощущал себя так, точно умер и родился заново!
Анхес видела, что меня жгут невысказанные вопросы; и сама кое-что поведала о себе и о муже. У них родилось двое детей – старшая дочь, Бенер, которой теперь пять лет, и сын Хнумсенеб, трех лет. Анхес наконец-то подробно рассказала мне, как погиб мой родич.
Исидор скончался полтора года назад: его укусила кобра. Это отнюдь не редкость в Египте, где змеи, случается, заползают прямо в дома. Это было великое горе для семьи! Кобра притаилась в спальне хозяина, в час послеобеденного отдыха. Змея набросилась сначала на Исидора, а потом на его слугу Меху, который дремал на лежанке в углу.
Исидор умер быстро и без мучений: на него аспид израсходовал большую часть яда, так что Меху досталось немного. Однако тот был уже старик, и ему этого хватило. Он умирал тяжело, но в полном сознании: старый слуга, перешедший от отца к сыну, успел попросить, чтобы его похоронили вместе с господином…
– Конечно, Меху заслужил это, – произнесла Анхес. – Так я и сделала.
Было видно, что она до сих пор горюет: египтянка рассказывала мертвенным голосом, не глядя на меня и ломая пальцы. Я молчал, полный скорби и сочувствия. Но потом все-таки осторожно спросил:
