Глядя на Поликсену, я ощущал, как разгорается во мне желание… она опять вернулась новой, изменившейся и волновала мою кровь как незнакомка. Однако это могло подождать. Сперва я хотел услышать, с чем моя супруга приехала.

Поликсена сделала глоток горячего медового напитка и, улыбнувшись моему нетерпению, сразу взяла быка за рога.

– У Фарнака в поместье живут две наложницы из рабынь и двое незаконных детей: по ребенку от каждой. Еще один сын и дочь, полугодовалые.

Я от изумления поперхнулся пряным вином. Конечно, зная Фарнака, этого можно было ожидать; однако!

– Царица знает? Что у него с ней?

– Тихо!.. Вот об этом братец как раз и хотел посоветоваться, – понизив голос, но все так же улыбаясь, ответила жена. – Видишь ли, он хочет сделать нашу Артемисию своей главной наследницей, – завещать ей дом и землю, а это совсем не мало! В обход всех остальных детей! Он хотел выяснить, дозволяет ли подобное карийский закон: Фарнак спрашивал меня, не знаешь ли этого ты, – ведь ты у нас умник, крючкотвор и делишься со мной всеми своими государственными соображениями!

Несколько мгновений я сидел разинув рот. Вот уж удивил так удивил!

А потом я произнес единственное, что мне пришло в голову:

– Но почему он хочет сделать наследницей Артемисию, а не Нестора?

Поликсена опять прижала палец к губам: она сердито сверкнула глазами.

– Я спрашивала! И Фарнак сказал: Нестор получит другую усадьбу, а если не получит, не беда. Нестор – сын его сердца, а Артемисия – дочь его сердца: ведь она единственная наша с ним дочь, его собственная… Фарнак заявил, что мужчина всегда добудет себе богатство оружием, однако женщина с самого начала должна быть обеспечена и защищена своими владениями.

Я не мог не признать справедливость этих рассуждений. И я опять ощутил нечто вроде благодарности к Фарнаку. Надо же, как он рачителен, как заботится о дочери, о приемном сыне, – или это война так его изменила?

Но я сказал, покачав головой:

– Мне неизвестно, что говорит на сей счет карийский закон и дозволяется ли женщинам наследовать, особенно внебрачным детям. Однако закон сейчас – это царица Артемисия!

Жена кивнула.

– О чем и речь! Я тогда прямо спросила брата, является ли он любовником царицы. И он это подтвердил…

Поликсена зарделась.

– Он сказал: «Мы стали любовниками, Артемисия стала моей в походном шатре. Я люблю ее: таких, как она, больше нет!» И я поверила – Фарнаку невозможно не верить, когда он так говорит!

– Однако это мало что меняет. Вернее, как раз наоборот – сильно все усложняет, – заметил я, напряженно слушая жену.

– Да, – отозвалась она, теребя свой широкий бисерный пояс. – Он хотел, чтобы ты – или я сама обратилась к царице! Я сказала Фарнаку: «Если ты хочешь добиться для нашей дочери того, что задумал, нельзя действовать через родственников. Артемисия сама очень непростая женщина, и если она поймет, что ты сплетаешь вокруг нее тенета, это способно разгневать ее куда сильнее, чем слухи о твоих наложницах и побочных детях!» Он смутился и растерялся…

Я представил себе смущенным этого неутомимого жеребца – и, не выдержав, захохотал. Фарнак спрашивал совета насчет внебрачных детей – и любовных отношений с карийской царицей – у сестры, которую сам же раньше похитил и совратил! Если боги вправду предоставляют людей самим себе, как же они веселятся, видя, что те творят!

Поликсена смеялась вместе со мной. Потом она посерьезнела.

– Я сказала брату: «Возможно, Артемисия позволяет тебе властвовать на любовном ложе, но за пределами спальни она желает прямоты, повиновения и преданности. Так что иди и кланяйся ей сам, поговори начистоту… Может быть, царица тебя послушает».

Поликсена хрустнула пальцами.

– Фарнак долго молчал… потом спросил: «А если я стану ее мужем и царем?»

Я встрепенулся.

– Ну, ну?

– Я сказала: «Можешь мечтать о царстве, брат, но на твоем месте я бы на это не рассчитывала. Вспомни, кто ты такой, – ты побочный сын сына сатрапа, и ты даже этого никому не докажешь! И самой сатрапии твоей более не существует! Даже если Артемисия захочет взять тебя в мужья, вряд ли ей позволит ее окружение!»

Жена усмехнулась.

– Он тогда только понял, что слишком высоко метит…

Я кивнул.

– Хорошо, если понял.

Поликсена покачала головой.

– Вряд ли Фарнак женится – он вечный мечтатель… Но, быть может, так оно и лучше!

Эту ночь мы провели вдвоем, наши объятия были нежными и бурными. Такого давно не случалось. Поликсена в блаженном забытьи положила голову мне на грудь; я перебирал черные волосы жены, ощущая глубокое удовлетворение и покой.

Засыпая, Поликсена пробормотала, что была бы не прочь снова зачать. Я улыбнулся: впервые за долгое время мы могли себе это позволить.

Фарнак последовал совету сестры, обратившись к своей царственной возлюбленной, – и Артемисия удовлетворила его просьбу. Ей даже не понадобилось вносить поправку в существующий свод законов. Оказалось, что в исключительных случаях карийский закон дозволял дочерям наследовать землю: если не находилось других старших родственников мужского пола со стороны отца, которые могли бы притязать на нее. Но такого, как вы понимаете, почти никогда не бывает! Если в семье нет сыновей, то, как и в Элладе, поместье со всеми угодьями и скотом отходит деду, старшему из дядьев, другим мужчинам рода, которые могли бы защитить и преумножить эти владения.

Но наш случай был как раз тот самый – редчайший. Пусть Артемисия-младшая родилась вне брака, ее мать была свободной и благородной женщиной; а ее единственный меньшой брат Оронт был сыном рабыни и соперничать с девочкой не мог.

И то, что родители Артемисии были близкими родственниками, делало подобное наследование в глазах карийцев только более желательным! Как и то, что и Фарнак, и Поликсена оба были детьми знатных персов. Столь запутанные обычаи могли сложиться только на такой пограничной земле, переходящей из рук в руки; и следовало научиться оборачивать их в свою пользу…

Переговоры с Вавилоном закончились, но прохлаждаться было некогда. Я усиленно учил армянский язык, с помощью придворного толмача: Артемисия всерьез вознамерилась послать меня в Армению, чтобы привлечь на свою сторону тамошнего сатрапа. Однако в успехе подобного посольства я сомневался – и сомневался тем более, чем лучше знакомился с положением дел в этой стране. Армения была под боком у мидийцев – и под властью персов она процветала, даже великое поражение сына Дария ее почти не всколыхнуло. Это государство было издавна сильно торговлей, виноградарством, ремеслами; и вожди армян в совершенстве овладели искусством двойной игры и иносказаний – азиатские греки, даже такие, как Артемисия, еще могли бы поучиться коварству у своих восточных соседей.

Моя поездка в Армению могла окончиться позорным провалом – и это в лучшем случае… В худшем же армянский сатрап мог бы попросту схватить меня и выдать Ксерксу, желая выслужиться перед господином. Не стоило надеяться, что владыки Персии обо мне забыли: когда дела во всем царстве плохи, отдельные досадные промахи – и измены маленьких, но приметных людей, вроде меня, – особенно западают в душу. Несомненно, Аместрида теперь была бы счастлива увидеть мою голову на колу перед воротами дворца!

Как следует обдумав все это, я попросил встречи с государыней и изложил ей мои доводы. Я сказал, что я куда больше пригожусь ей дома, чем в далекой Армении, – а знание армянского языка могло бы помочь в любом случае, чтобы понимать послов без переводчика. Вот Лидию стоило бы попробовать привлечь на свою сторону, ведь Кария к ней гораздо ближе и связана с этим царством куда теснее, чем с Арменией. Иония же – ближайший сосед и родич Карии, и именно там грядут первые волнения, которые могут пагубнее всего сказаться на нас…

Артемисия выслушала меня молча, поигрывая сердоликовым браслетом. Когда я упомянул Ионию, глаза ее насмешливо сощурились.