– Не боишься, что в Ионии тебя тоже ждет расправа, мой ретивый помощник? Тебя там запомнили не хуже, чем в Персии!

Она рассмеялась.

– Похоже, нет такой страны, где бы ты не наследил!

Я покраснел, однако ответил честно.

– Смерть страшит меня, госпожа, как всякого человека! Но бывает разумный риск, а бывает неоправданный!

Артемисия задумчиво покивала.

– Что ж, мне понятно твое нежелание. Особенно теперь, когда твоя дочь нежданно стала такой богатой невестой и тебе не терпится увидеть приданое.

Я поежился под ее пронизывающим взглядом. Для всех окружающих Медон и Артемисия были близнецами, моими и Поликсены: я не хотел, чтобы кто-нибудь из них имел клеймо незаконнорожденного… довольно было моего собственного сомнительного прошлого. Однако от моей покровительницы у меня никаких тайн быть не могло.

Я поклонился.

– Конечно же, мне хочется увидеть эту усадьбу, всемилостивейшая царица. Но я отправлюсь туда только с твоего позволения.

Однако же Артемисия прислушалась к моим словам: было решено, что я отправлюсь в Лидию, чтобы заодно попытаться заключить торговое соглашение. Но боги судили иначе.

Мы услышали, что в Милете и Эфесе снова неспокойно: ионийцы готовились выступить против карийцев, чтобы свергнуть власть тиранки! В Милете был убит воевода Рустам, которого я всегда уважал и который так хорошо исполнял свою службу. Его застигли в собственном доме – в бывшем доме Варазе, над которым еще не рассеялось проклятие. Старого начальника гарнизона всего искололи ножами, а потом протащили по улицам, привязав к хвосту собственного коня, пока он был еще жив…

Ионийцы были моими сородичами, а Рустам персом – однако, когда я услышал об этой зверской расправе, меня всего затрясло от ярости. Когда Артемисия спешно вызвала меня во дворец, я понял, что царица вполне разделяет мои чувства.

Она собрала военный совет, в котором участвовали и Фарнак, и я. Было решено нанести упреждающий удар – или же постараться уладить дело миром. Многие, особенно персидские военачальники, рвались отомстить и подавить мятеж силой. Что ж, воины всегда хотят драться!

Я понял, что и сама Артемисия не против войны. В ней всегда была какая-то лихость, удаль, отличавшая ее от обычных женщин; а теперь, когда на совете все участники, разгорячившись, перекрикивали друг друга, в ее темных глазах зажегся огонек безумия. Артемисия вскочила и ударила кулаком по столу, пресекая шум.

– Еду в Милет, пусть готовят мои доспехи и коня! – зычно крикнула карийская властительница. – Они у нас попляшут!..

Ее слова потонули в общем одобрительном вопле: все повскакивали с мест, потрясая кулаками. Артемисию бы начали качать, будь она мужчиной; но сознание того, что их вождь – женщина, в конце концов остудило пыл собравшихся, и порядок был восстановлен.

Артемисия взмахом руки распустила совет; все ушли, считая и Фарнака, и остался я один.

Я почувствовал, что Артемисия желает сказать мне пару слов наедине. И не ошибся.

Она прошлась по залу, заложив руки за спину; потом круто повернулась ко мне.

– Ну, что скажешь?..

Я поклонился.

– Скажу, государыня, что не уразумел, какова твоя царская воля – и что постановил совет. Вы желаете идти на Милет войной?

Артемисия рассмеялась.

– А ты как будто возражаешь?

– Возражаю. Это крайне неосмотрительно, – твердо сказал я. – Лучше всего попытаться мирно договориться с ионийцами… и попытаться заключить с ними союз. Хотя это будет трудно.

Артемисия медленно утерла пот со лба, облизнула губы, как хищница. Мне показалось, что царица сама хотела, чтобы ее кто-нибудь одернул, удержал в такой опасный миг… Кто-нибудь, у кого хватит смелости ей перечить!

Она снова повернулась ко мне и наставила на меня палец.

– Мирно договариваться с ионийцами будешь ты. И тебе придется горько пожалеть себя, если ты не справишься!..

Я был готов услышать эти слова – и поклонился, подавляя внутреннюю дрожь.

– Я сделаю все, что в моих силах, государыня.

И я впервые отправился на войну вместе с Артемисией – надеясь эту войну предотвратить. Пятнадцатитысячную армию царица собрала поразительно быстро: и сама поехала верхом во главе ее. Карийка облачилась в безрукавную кольчугу мастерской работы – эта кольчуга обтекала ее тело как вода, и Артемисия носила ее без видимого усилия. Шлема она пока не надевала, но прицепила к поясу меч, а за спину – лук: вид у нее стал удивительно бравый.

Фарнак, разумеется, отправился с госпожой. Она поскакали во главе передового отряда, а я – немного поотстав.

На расстоянии двух дневных переходов от Милета царица приказала разбить лагерь – а я с группой телохранителей был отправлен вперед. Мне, несчастному хромцу, предстояло решить судьбу многих тысяч человек, предотвратив кровавое столкновение! По пути я несколько раз вверял свою душу богам – никогда еще я не шел на столь рискованное и важное дело!

Персидских посланников, потребовавших «земли и воды», в Спарте побросали в колодец… Но я не собирался предъявлять столь же наглые и опрометчивые требования. Опасность обострила мой разум; и, подъезжая к воротам Милета, я уже знал, как именно буду вести себя и что скажу. Если человек четко представляет, чего хочет, гораздо больше вероятность, что разговор пойдет на его условиях!

Я с моими спутниками немного передохнул и подкрепился, укрывшись в тени скалы в стороне от дороги. И только потом, приказав сорвать и принести мне оливковую ветвь со старого дерева поблизости, я опять взобрался на лошадь и направился к воротам, размахивая этой зеленой ветвью в знак мирных намерений.

Ворота были плотно закрыты, и стражи-ионийцы заприметили меня издалека. Двое в полном вооружении стояли внизу; и я углядел лучников на стенах.

Я опередил моих воинов и остановился так близко, что стрелки могли бы достать меня без труда. Несколько мгновений мы с ионийцами пристально разглядывали друг друга.

Потом один из караульных внизу присвистнул и расплылся в усмешке.

– Да ведь это, кажись, сам Питфей Урод, наш бывший сатрап! Подлез под бочок к карийской тиранке!

– Пристрелить его? – живо откликнулся лучник наверху. Я уже слышал скрип тетивы…

– Не советую, – громко произнес я. – Я и в самом деле посланник государыни Карии, и сейчас она идет сюда с войском! Пока царица Артемисия готова уладить дело миром – но если вы убьете меня, никаких переговоров больше не будет!

Стражники быстро переглянулись… Похоже, мои слова их впечатлили. А я продолжал, не давая им опомниться:

– Проводите меня в Дельфинион! Я буду говорить с эсимнетом. Я давно знаком с этим достойным мужем, и уверен, что мы придем к соглашению.

Стражник, оскорбивший меня, пробурчал под нос какое-то ругательство; но потом мне открыли. Я въехал в Милет, ощущая горячее биение крови в висках. Я сознавал, что могу погибнуть тут так же легко – и так же страшно, как бедняга Рустам!

На улицах, однако, я не увидел особенных волнений. Меня провожали враждебными взглядами и шепотом, признавая во мне посла карийской царицы и своего прежнего тирана. Но было похоже, что ионийцы еще не готовились выступать: и это был обнадеживающий знак.

Меня препроводили в Дельфинион – и скоро я увидел старого эсимнета. Он явился на встречу со мной с двумя жрецами-мольпами.

Эсимнет впился в меня острым взглядом – однако поприветствовал спокойно.

– Чего ты хочешь, Питфей Гефестион? – произнес старый жрец.

Я с достоинством поклонился.

– Я вестник мира, и всегда желал мира между народами.

И я изложил ионийцам мои доводы, которые должны были заставить их отказаться от вторжения. Я сказал, что в Карии знают об убийстве персидского воеводы и о том, что соседи хотят идти на нас войной. Я сказал, что стычки между нами Ксерксу только на руку, – и он тоже знает о бунте ионийцев! Персидский царь ныне вовсе не так слаб, как им может показаться: и за убийство своего ставленника персы жестоко отомстят…