Несколько мгновений стражник, к которому я обратился с этой речью, смотрел на меня так, точно с ним заговорил кувшин в углу или глинобитная стена. Только теперь они начали понимать, что перед ними не простой пленник! Стражи фараонова храма не ответили мне и на сей раз; но я понял, что мои слова были услышаны.

Всех троих насильников египтяне скрутили и куда-то отволокли. Я догадался, что назад они не вернутся.

Я сел обратно на пол, повесив голову. Все мои раны мучительно заныли: я ощутил, что пострадал серьезнее, чем казалось мне в пылу битвы. И я опять – опять вышел предателем!

Пусть я был вынужден так поступить, вынужден прибегнуть к такому способу защиты – все равно это было гнусно…

Я ощутил, как Артабаз подсел ко мне и обнял за плечи.

– Тебе очень больно, господин?

– Ничего… Отлежусь, – хрипло ответил я. Улыбнулся ему и ощутил во рту вкус крови. – А ты как?

– Я здоров, – ответил перс: в темных глазах его плескалась тревога. – Но тебе нужен врач, господин!

Я засмеялся.

– Остроумная шутка.

Артабаз помог мне встать… потом вдруг замер, осмотревшись.

– Я думаю, тебе можно лечь прямо здесь. Будем опять вдвоем.

Я угрюмо кивнул: все было ясно… Обитатели этой комнаты не вернутся, и теперь мы останемся вдвоем – до конца. Я чувствовал, что завтра едва ли смогу подняться; и тем паче я не буду способен выйти с утра на работу…

Когда я лег, стиснув зубы от боли, Артабаз принес мне в черпаке воды из кувшина в углу. А я вдруг подумал, что слова его насчет врача были не лишены смысла. В любом случае, мне и моему слуге больше не быть на положении обычных рабов!

Потом я задремал… Меня начало лихорадить, и я, кажется, бредил; мне представлялись пугающие шакалоголовые тени, которые разрастались и надвигались на меня со всех сторон… Здесь не было от них спасения! Потом внезапно я проснулся с чувством, что забыл очень важную вещь.

Артабаз сидел рядом… Глаза у него запали: кажется, он так и не ложился. Он улыбнулся мне.

– Я принес твоего бога, господин. Ты обронил его в своей комнате.

Я благодарно сжал статуэтку в ладони. И Артабаз рисковал из-за такого пустяка, бегая назад в мою комнату при луне!

– Ложись, поспи, – велел я.

Артабаз начал было возражать, что нисколько не устал и ему в радость сидеть со мной; но я заставил его лечь. Юноша лег и заснул почти мгновенно. А ко мне сон больше не шел: я был сильно избит, хотя мне как будто бы ничего не сломали. Однако колено мое было в плачевном состоянии, и боль охватывала левую ногу при любой попытке двинуть ею или сесть. Мне опять долго будет нужен крепкий посох – если я вообще смогу завтра ходить…

«Ходить!» Я улыбнулся этой мысли; а потом задремал, ощущая сквозь сон всю свою боль.

Утреннюю побудку я услышал – смутно, как сквозь жаркое одеяло. Так же смутно я слышал, как торопятся на работу другие невольники: они съели свой скудный завтрак, а потом рабочий дом опустел. Только Артабаз никуда не ходил, и не ел, оставшись со мной… В этом я был уверен.

– Артабаз, ты тут? – окликнул я.

– Здесь, господин мой. Я все время здесь, – ответил утешительный голос.

Потом я услышал тяжелые шаги охраны: меня и Артабаза недосчитались и шли разбираться с нами! Я медленно сел, сжимая зубы.

Напротив меня остановились двое стражников. А сзади маячила белая фигура жреца. Мне все-таки удалось обратить на себя внимание высокого начальства!

Воины расступились, и жрец подошел ко мне. Для меня все мои мучители были на одно лицо – и вблизи я этих гололобых святош не видел; но я узнал самого верховного жреца Хекаиба. Я узнал его не по платью и не по возрасту – а по острому, беспощадному взгляду черных глаз: такие глаза бывают у тех, кто ведает всем и отвечает за все.

– Почему ты не вышел на работу? – спросил меня Хекаиб.

– Я не могу, господин, – ответил я, показывая на мое колено. Я сам видел, насколько плохо дело: нога от колена распухла как колода и побагровела. Мне хотелось облегчиться, но я еще даже не решался вставать.

Жрец несколько мгновений, склонившись, с бесстрастным выражением изучал мою ногу. Потом он выпрямился и задал вопрос, который застал меня врасплох.

– Это правда, что ты приходишься родственником Исидору, смотрителю караванных путей в Коптосе? Ты его брат?

Я вздрогнул. Сколько уже известно этому человеку – знает ли он, что Исидора нет в живых? А вдруг смерть Исидора как-то связана со мной?..

– Я его брат по матери, божественный отец, – сказал я, немного переиначив правду.

Бритые брови Хекаиба приподнялись при этом обращении. А я нашел в себе силы выпрямиться, все так же глядя ему в лицо.

– Я важный человек за морем, в моей стране! Ты получишь за меня большой выкуп… за всех нас, если вернешь нам свободу!

Верховный жрец слегка улыбнулся. Этот египтянин, конечно, был непрост и понимал, сколь мала вероятность получить за меня и моих товарищей хоть какой-то выкуп. Но он отлично видел, что и я непрост; и сознавал, что такого, как я, не годится запрягать, подобно животному. Я мог бы куда лучше послужить храму в другом качестве!

А я прибавил с твердостью:

– Больше я не стану черпать для вас воду. Отпустите меня… или убивайте прямо здесь.

– И меня убивайте! – тоже по-египетски пылко воскликнул Артабаз, слушавший каждое наше слово.

– Это мой слуга – он должен быть все время со мной, – сказал я с гордостью.

Хекаиб раздумывал несколько мгновений. Потом жрец молча повернулся и вышел, вместе со своей охраной. А я улыбнулся, взглянув на Артабаза: я почувствовал, что мы с ним выиграли эту схватку!..

И действительно: спустя небольшое время явился храмовый лекарь, напомнивший мне Касу. Он тщательно осмотрел меня; прежде всего, он занялся моей ногой. Египтянин прощупал мое колено и лодыжку, причинив мне такую боль, что я прокусил язык; потом он сказал, что, хотя внутренних переломов нет, лечение потребуется длительное. Он намазал мою кожу густым темным бальзамом, в котором я уловил запах мирры и еще каких-то смол; и наложил тугую свежую повязку – забинтовал ногу от самой ступни, чтобы связки не растягивались. Затем врач впервые скупо улыбнулся мне и сказал, что остальным моим ранам будет достаточно полного покоя.

Потом мне принесли крепкую палку; и, с помощью одного из солдат, меня перевели из рабочего дома в небольшую комнату при храме. Мне принесли свежий бульон, лучшее средство для раненых, и хороший белый хлеб. Мы с Артабазом позавтракали, макая хлеб в одну чашку.

Я радовался не только этому временному отдыху – я радовался, что меня отделили от остальных… Я знал, что наши матросы были казнены вчера по моему обвинению! Их вместе с нубийцем, вероятно, вытащили за территорию храма – священную территорию, на которой запрещены убийства; и разбили головы дубинками… И пусть насильники заслужили это, свои мне такого навета не простят!

Сколько их набралось теперь – тех, кто жаждал мне отомстить? И сколько людей уже пострадало – и еще пострадает по моей вине?..

Несколько дней я, однако же, наслаждался бездельем и одиночеством. Я попросил, чтобы мне принесли свежих прутьев, и начал плести корзины, как раньше на досуге: чтобы не быть бесполезным и вернуть гибкость пальцам. Артабаз оставался при мне – я требовал немного ухода, потому что повязку мне раз в сутки менял врач. Мой перс носил мне еду с храмовой кухни; и, кстати, сам пристроился там помогать.

Остальных товарищей мы не видели. Я был готов сделать для них все, что в моих силах, – но не мог смотреть им в лицо.

Жрецов я тоже больше не видел. Через три дня опухоль в ноге спала, и боль уменьшилась. Я уже мог вставать и ходить, возвращая подвижность членам, и начал отправляться на прогулки: однако, по понятным причинам, избегал храмового сада.

А потом приехала Анхес. Она зашла ко мне в келью – и застала меня сидящим на полу, за плетением корзины…

– Поднимайся, экуеша, – сурово сказала она вместо приветствия. – Мы уезжаем – я выкупила тебя.