— Поля, Поля, — Илья качает головой. — Перестань уже одна воевать со всем миром. Ты пока еще маленькая девочка, а противников выбираешь не из своей весовой категории.

— Ты считаешь меня шлюхой?

Он молчит. Я продолжаю:

— Хорошо, что поговорили, мне тяжело было на душе. А сейчас иди. Пожалуйста, если и правда любишь, уйди и оставь меня поплакать, — говорю я в полном ужасе оттого, что он послушается и действительно уйдет. Навсегда.

— Поля, ты меня тоже пойми. Постарайся, по крайней мере. Мне нелегко вот так проглотить и переварить. То ты со мной, но пока меня нет — с моим другом. Потом снова о любви мне говоришь. Ну как так-то? Я ж… верить тебе хочу. Ну а как верить? Ты очень красивая, сексуальная девочка, не будут с тобой мужики просто фильмы смотреть. Может быть, есть исключения, но я пока не встречал дружбы между мужчиной и женщиной.

— Сам мне дружить предлагал.

— Потому что нравилась ты мне очень.

Мы молчим.

— Тебе еще больно? — спрашивает он, спохватившись. — Кровь остановилась?

— Да, намного лучше.

Снова молчим.

— Я думал, что вы уже… Если бы знал, я бы не стал, — говорит он. — Он дал понять, что вы спали.

— Он солгал. Так далеко не зашло.

Он смотрит в одну точку. Я добилась его любви, а потом разочаровала. Мне кажется, он сейчас ищет аргументы. Хоть что-то, чтобы простить меня. Не находит.

— Больше не повторится, — говорю я.

— Как и с сигаретой?

Я отворачиваюсь. Снова молчим. Он вздыхает. Все плохо. Очень плохо.

— Перепугала ты меня только что до смерти, Полина, — говорит Илья. — Больше не терпи никогда. Ни с кем.

Он не лжет, я слышала акцент. Та дерзкая медсестра Женя ни разу не слышала, а я постоянно слышу. Он нервничает.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Я подумала, что, если потерплю, ты оценишь.

— Нет, так больше не делай. Мне сейчас сдохнуть хочется.

Мы снова отворачиваемся друг от друга. С первого этажа доносится веселая музыка. Вероятно, пришло время торта. Он у нас в три яруса, с Настей две недели назад ездили выбирали. Дегустировали. Все было так хорошо тогда, просто прекрасно! Я скучала по Ветрову, злилась и не ценила. Илья первым нарушает молчание:

— Узлы я, кстати, вяжу лучше него. У него руки деревянные, медленные. Я иногда думаю, может, послать к черту службу и тоже уйти ваять сиськи? Никаких командировок, никаких приказов. Сам выбираешь, когда, где и чему учиться. Спокойно ездишь на конференции за границу, обмениваешься опытом с коллегами. Меня, например, не пускают. А я бы хотел. Опять же деньги, престиж. Много денег.

— Ты во всем лучше него, — говорю я и тут же жалею.

Он вздрагивает самым натуральным образом. Сравнила. Боже, ну что я делаю-то?

— Ты мне всю душу изорвала за эти полгода, — говорит он, повернувшись. — Ну как можно быть такой невинной девочкой и жестокой сукой одновременно?

Мы смотрим друг другу в глаза.

Потом вместе тянемся и обнимаемся. Он находит мои губы, на этот раз я отвечаю. Охотно и всей душой, вцепляюсь в него, тяну к себе. Наши языки двигаются медленно, переплетаются. Он очень часто дышит, он хочет меня. Я уже догадалась, в первый раз он не кончил. Как только понял, что мне плохо, остановился.

Мы почти не трогаем друг друга, просто целуемся, он ложится сверху, нависает. Я очень хочу его внутри себя, я хочу, чтобы ему было хорошо и чтобы он забыл обо всем плохом. Больше ни о чем думать не могу, сил нет.

— Поль, ш-ш-ш, — обхватывает мое лицо ладонями. — Не спеши, торопыга. У меня больше нет презервативов, — говорит он.

— Давай без.

— Нет, — качает головой. — Я не буду рисковать. Тебе рано.

— Возьми в тумбочке. Они там уже год лежат, чтобы папу позлить.

Он усмехается, но не двигается с места. Я обнимаю его руками и ногами. Илья утыкается в мою шею, молчит.

А потом в дверь стучатся. Мы оба напрягаемся, Илья поднимается на руках и смотрит на меня, решая, что делать. У меня же в голове ни одной идеи, лишь шелест осенней листвы, которую гоняет горячий летний ветер.



Часть III

Илья

Курю неподалеку от ее университета. Полина сдает курсовую, задерживается.

Чувствую себя древним ископаемым среди едва ли совершеннолетних детей вокруг. Одного такого же ребенка я вчера больно ранил и довел до истерики. Потом ждал ее отца в его кабинете, смотрел ему в глаза, что-то объяснял. Просил разрешения ухаживать за его дочерью. Опуская подробности того, что грубо поимел Полину получасом ранее в ее комнате.

Ухаживать. Слово-то какое я подобрал. Кусок дерьма.

Все это было на адреналине, сейчас же я сам поражаюсь собственной наглости. Полина врала, глядя отцу в глаза, что плакала оттого, что соскучилась по мне. Ему она лгать умеет хорошо, мне — нет. Как бы ей больно и обидно ни было, она меня не сдала. Заявила, что уйдет из дома, если Барсуков что-то мне сделает.

Мы обнимались в кровати, когда Настя затарабанила в дверь.

— Полина, тебя отец ищет!! Пулей вниз, иначе он поднимется.

— Капец! Спасибо, Насть! Бегу! — ответила Поля, встрепенувшись.

— Вы совсем спятили? Только слепой не видел, что вы вдвоем наверх поднялись! И пропали! — ругалась она. — Саше уже донесли, что Ветров здесь. Привет, кстати!

— Добрый вечер и с днем рождения! — подал голос я, поспешно поправляя одежду.

— Спасибо, псих-самоубийца, — рявкнула Настя через дверь. — Твои последние слова были поздравлением мне. Так и напишем на надгробии!

Мы спустились на первый этаж вместе, держась за руки. Я был готов признаться в чем угодно, если понадобится, лишь бы ее не ругали. При этом четко понимал, что единственный человек, от которого стоит защищать эту девочку, — я сам. Она собралась с силами и улыбалась. Надела обратно платье, поправила прическу. Выглядела ослепительно. Только за пальцы меня все время держала крепко.

— Ну что ж, — сказал мне ее отец, когда мы оказались наедине. Он сел в кресло, я же остался стоять, как во время выговора перед начальством. — Полгода прошло уже, да? Сколько Нине сейчас? Я ни разу не видел, чтобы Полина чем-то интересовалась так долго.

Он так и сказал «чем-то», глядя на меня. Но в тот вечер я язык-то прикусил. Потому что Барсуков был полностью прав.

— Полина мне очень нравится. Я бы хотел попросить у вас разрешения за ней ухаживать. Обещаю, что сделаю для нее все, что только в моих силах. И… никогда не обижу, — ответил я. Мой карман жег испачканный кровью презерватив, перед глазами стояли красочные картинки. Мне хотелось во всем признаться и получить наказание. Но я лицемерно молчал, позаботившись о своей шкуре, за что сам себя ненавидел. Уже тогда понимая, что ненавидеть буду всю жизнь.

При этом смотрел Александру Барсукову в глаза. Не доверяйте мне свою дочь, выгоните меня к чертовой матери.

— Ты мне не нравишься, Ветров, — задумчиво сказал он. — И никогда не нравился, несмотря на рекомендации твоих коллег. Я таких, как ты, вижу насквозь, и меня подташнивает. Но Полина уперта, и запрещать ей что-то совершенно бессмысленно. Это ты еще поймешь. Поэтому я пока закрою глаза на ваши отношения. Но имей в виду, что ни копейки тебе моих денег не перепадет. И пока Полина будет с тобой — на нее наложены санкции. Если хочешь встречаться с моей дочкой, уж постарайся сделать так, чтобы она каждый день своей жизни была счастливой. Увижу хоть слезинку — я тебя с землей сровняю. И я сейчас не шучу.

— Не увидите.

— И еще. Не вздумай заделать ей ребенка или что-то в этом роде. Вообще не привыкай к этому дому. Ваши отношения — временные. Полина сейчас все делает наперекор. Я терпеть не могу врачей и военных — постоянно вращаюсь в вашем кругу и прекрасно понимаю, что вы из себя представляете. Исключительно мне назло Поля нашла себе комбо — военного врача. Ну что ж, ее право набить себе эти шишки. И как только ты облажаешься, я постараюсь убрать тебя из этого города подальше.