Эту девочку трогать нельзя. Что бы она ни натворила. Как бы мне ее ни хотелось.

Блть.

— Не вижу проблемы, — едва удерживаюсь, чтобы не психануть.

Нет, пациенты бывают разные. Иногда они дико разочаровывают абсолютно пофигистическим отношением к собственному здоровью. Как, например, вчера. Пожаловала на прием без записи женщина снимать швы на руке. Хирург, не я, ей, когда швы эти накладывал, строго наказал явиться через десять дней. Но она была на даче занята и смогла найти минутку для визита в госпиталь только через двадцать восемь дней. Открывшаяся мне картина оказалась занимательной, я даже сфотал на память. Манипуляции необходимые провел, назначил антибиотик. Будет ли пить? Кто знает. Зато, полагаю, все грядки к тому времени были прополоты.

Так вот, людей я упорно люблю, стараюсь их понять. Ну, по возможности. А вот Полину понять никак не получается. Мажорка уточняет:

— Вы уверены? Вы правда хороший доктор?

Восемнадцать лет, а уже такая сучка. В папашку пошла. Даже не удивлен, что каким-то образом она с Черновым спелась. Вот что ей от меня надо? Сейчас дверь закрою, разложу на столе, пикнуть не успеет. Кайфанет, но потом очухается и жаловаться побежит. И все, и пздц мне.

— А, я же перепутала! — она быстро убирает правую ножку, но моя свобода длится недолго — Полина ставит на прежнее место левую.

Пока меняет ноги движением, частично слизанным из одного известного фильма, я успеваю заметить и запомнить цвет ее белья. Как к пациентке я к ней, естественно, не отношусь, потому что пальцы на руках и ногах у нее в полном порядке. Полине скучно, Полина хочет приключений.

Внимательно рассматриваю ее левую ножку, пальпирую ступню, затем голень. Замерла, глядит, дышит чуть глубже. Выше колена я не поднимаюсь, но сцена со стороны, конечно, убиться можно, если кто зайдет.

Ее дыхание опасно для нас обоих учащается, она даже не замечает этого. А я… реагирую. Против здравого смысла. Против воли.

— Вот тут вот, — показывает она на крошечный синячок возле ногтя большого пальца. — После инцидента в кинотеатре, помнишь? — облизывает пересохшие губы. — Болело.

— А с чего ты взяла, что это панариций? — хмурюсь.

— Погуглила! Боль была пульсирующей и дергающей. Я плохо спала, а наутро голова трещала. Все симптомы.

Я быстро беру телефон, забиваю заболевание в поисковую строку и показываю ей первую попавшуюся фотографию, Поля морщится.

— Да, один в один, — говорит, опустив глаза.

Хочется намотать ее хвост на кулак и вытолкать девицу в коридор, но вместо этого я произношу крайне серьезно:

— С диагнозом ты немного промахнулась, но оперировать все же придется.

— В каком смысле оперировать? — она округляет глаза и пытается забрать ногу.

Еще чего! Я в нее вцепляюсь мертвой хваткой и деловито заявляю:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Хорошо, что ты пришла. Аллергия на лидокаин есть?

Полина

— Аллергия есть и еще какая, — заявляю решительно. В глаза ему смотрю почти смело, ищу там совесть или хотя бы ее зачатки. Он ведь не должен мне навредить. По крайней мере на своем рабочем месте.

У самой от ужаса волосы на голове шевелятся, у меня никогда не было операций.

Лицо Ветрова остается непроницаемым. Ни один мускул на этом лице, блин, не дрогнул, когда я предприняла очередную безуспешную попытку вырваться. Куда там! Стальные пальцы сжимают мою лодыжку, и я отчетливо понимаю, что допрыгалась. Военный хирург пустит мне сегодня кровушку с анестетиком или без.

Ветров склоняет голову чуть набок.

— Уверена? Больно будет, — предостерегает. — Очень.

— Аллергии нет, я вспомнила, — говорю примирительно.

— Вот и славно.

Плохая была идея припереться к нему на работу. Но по изначальному плану все должно было происходить немного иначе. Он бы улыбнулся, когда увидел меня. Как тогда в кинотеатре. Я бы начала импровизировать. Потом мы пошли бы вместе куда-нибудь перекусить, разговорились.

— А какая у меня хворь? — уточняю, когда он, наконец, отпускает мою ступню, которую я тут же прячу в мюли.

— Я все напишу в карточке.

— У меня нет никаких карточек! — всплескиваю руками.

— Заведем, не проблема, — и тянется к какой-то папке. — Будет целых две: банковская и медицинская. Супер.

Происходящее напоминает сюр! У меня ничего не болит, я пришла, потому что ужасно по нему соскучилась. Он приснился мне этой ночью. А как иначе встретиться? Не сталкерить же, поджидая мужчину у входа в госпиталь. Тогда мне точно грозил бы диагноз и психиатрическая палата.

— Операция обязательна? Может, обойдемся таблеткой?

— Нога тебе нужна? — спрашивает безэмоционально, выписывая на листе бумаги мою фамилию.

У него стремительный, но довольно разборчивый почерк.

— Очень.

— Ну вот.

Дальше, к моему полному ужасу, он берет сотовый и кому-то звонит:

— Жень, привет еще раз. Ага, на работе. Ты свободна? Можешь подойти? Будем ноготь удалять. Срочно. Да, спасибо, жду.

— Полностью удалять? — спрашиваю я.

— Да, — он встает со своего стула, открывает дверь, на которую я раньше не обращала внимания. Смежная с его кабинетом комната оказывается небольшой операционной.

— Проходи, ложись.

Я поднимаюсь с места, голова немного кружится, и я хватаюсь за спинку кресла. Ветров скрестил на груди руки, смотрит на меня выжидательно. Снова прищуривается, как выслеживающий добычу охотник. Я пошутила во второй раз, и опять ему моя шутка совершенно не понравилась. Не смешно.

До двери в коридор такое же расстояние, как до операционной. Уверена, что если я ломанусь к выходу, он не станет меня удерживать, тащить в свою кладовку, вязать веревками и резать насильно.

Пожалуй, единственное, чего ему хочется, — чтобы я убралась с его глаз, да поскорее. И желательно — навсегда. Может, и правда уйти, сбежать с позором, признав абсурдность своего поступка? И своих чувств. Смириться, что его защита в кинотеатре была лишь актом вежливости. И что все мои бессонные ночи после того дня — совершенно напрасны. Сдаться.

Я задираю подбородок и прохожу в операционную.

Он расстилает одноразовую простыню на кушетке, я укладываюсь на нее. Он стоит рядом, наблюдает за мной. Возможно, мне удалось его немного удивить.

— А новый ноготь отрастет? — спрашиваю.

— Как повезет, — отвечает задумчиво.

Смотрю на него снизу вверх, потом закрываю глаза.

— Интересно, ты во всем такая упертая? — спрашивает он совсем другим тоном. Будто еще немного — и рассмеется или хотя бы улыбнется.

— Просто я тебе доверяю, Илюш, — произношу полушепотом.

На самом деле мне страшно. Дыхание учащается, я сжимаю кулаки и крепко зажмуриваюсь.

В кабинет заходит медсестра, и тут же становится очень шумно. Они что-то обсуждают, бряцают инструментами, надевают спецодежду. Я лежу, боюсь даже краем глаза взглянуть на происходящее. Вот-вот моя выдержка лопнет и я закричу.

Усилием воли заставляю себя расслабиться, но все равно едва не вздрагиваю, когда моего бедного пальчика касается что-то влажное, следом — холодное.

Терпи, Полина, во имя любви, упрямства и идиотизма. Аминь.

— Как проводишь лето? — спрашивает Ветров невзначай. Бодрым веселым голосом. Видимо, чтобы отвлечь от операции. — Чем занимаешься?

— Да так, особо ничем. Сестру выписали две недели назад, помогаю по возможности.

— Мия с вами живет?

— Да, она поссорилась с Арсением очень сильно. Живет с нами. Никого из друзей видеть не хочет, они один и тот же вопрос задают. Догадываешься какой? Ее винят, а ей и так тошно. В одиночестве Мийку оставлять страшно, поэтому стараюсь быть рядом. Мы почти каждый день гуляем вместе на острове. Сейчас у меня практика начинается в универе, будем пореже.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍